— О, дорогая моя, какой опасности ты подвергалась!— Проклятые якобиты, — ворчал прадедушка Карлтон. — Я бы всех их перевешал. А этого Претендента… веревка — это для него слишком хорошо.Итак, я опять очутилась в своей семье, и казалось даже странным, что я вновь сплю в своей кровати.Наступило Рождество. Дамарис постоянно повторяла, как она рада, что я успела приехать к празднику. Кроме того, не то сейчас время, чтобы путешествовать по стране. Могла бы начаться гражданская война, которая обернулась бы настоящим бедствием, и все из-за того, что какие-то люди хотят посадить этого Претендента на трон.Дамарис не сомневалась, что преданная королю армия, которой командовал дядя Карл, скоро положит конец всей этой чепухе — но сначала все-таки будут неприятности.Жанна была счастлива, что я вернулась. Она плакала и приговаривала надо мной:— О, Кларисса, с тобой все время что-нибудь случается; такая уж у тебя судьба! Тебя тайком увозят из Англии и привозят во Францию; ты живешь в великолепном доме, потом в подвале. Оттуда тебя увозят домой… О, как я счастлива, что ты опять с нами! «Рождество! — говорила я. — Что за Рождество без маленькой Клариссы!»У меня есть малютка Сабрина… да, у меня есть маленькая. Но к тебе у меня какое-то особое чувство… Понимаешь, — она показала на сердце, — что-то здесь есть, .— Жанна, я всегда буду любить тебя! — торжественно пообещала я.И мы обе заплакали.Я не могла всем сердцем отдаться праздничному веселью, потому что постоянно думала о том, где Дикон и услышу ли я что-нибудь о нем. Кое-какие новости доходили до нас о Претенденте. Он покинул Барле-Дюк, где жил в последнее время, ибо его уже не принимали при французском дворе, и, переодевшись слугой, поехал в Сен-Мало, где пытался сесть на корабль, отплывающий в Шотландию. Это ему не удалось, и в середине декабря он направился в Дюнкерк. С помощью сопровождавших его членов свиты ему удалось найти корабль, который согласился доставить его в Шотландию, и за три дня до Рождества он высадился в Питерхезе.Эти новости наполнили меня тревогой: я не сомневалась, что произойдет жестокая схватка, а значит, Дикон будет в самой гуще ее.Дни проходили, не принося новостей. Семья была поражена, узнав, что у меня есть единокровная сестра. Эту тему они не хотели обсуждать открыто; они сожалели о том, что мои родители не были женаты, и считали позором то, что у Хессенфилда была еще одна незаконная дочь.Я очень много думала о тех днях в Париже, когда Эмма, наверно, жила недалеко от меня, и самым лучшим способом вспомнить их были разговоры с Жанной. Естественно, о нашей жизни там она помнила значительно больше, чем я. Я задавала ей множество вопросов и почувствовала, будто снова вернулась туда.Я заставила ее рассказать о нашей жизни в отеле.— Ты слышала когда-нибудь об Эмме и ее матери?— Никогда, — твердо ответила она. — Никогда… никогда. Милорд всегда был с твоей матерью, когда находился в Париже. То и дело он уезжал куда-то, и все это в страшной тайне. Он ездил из Парижа ко двору в Сен-Жермен и обратно в Париж. Но я никогда не слышала о других женщинах.— Ты уверена, Жанна? Жанна энергично закивала. Вспоминая, она закрыла глаза и подняла голову к потолку.— Я все очень хорошо помню, — сказала она. — Я помню Ивонн, Софи, Армана… это кучер. Была еще Жермен… уж больно она нос задирала, важничала. Жермен считала, что ей там не место, что она должна быть госпожой в карете, а не служанкой в таком доме. Потом был Кло, он чистил ботинки и каминные решетки, когда ему приказывали. Славный мальчик, всегда улыбался. Потом там была Клодин, такая же, как Жермен, только менее кичливая. О, я их всех хорошо помню. Однажды, когда милорд и леди Хессенфилд уехали в Сен-Жермен, Жермен оделась в платье миледи. Мы очень смеялись. Она так хорошо представляла. Одно только плохо: ей не хотелось его снимать… не хотелось снова идти работать.— Я в то время была там?— Ты могла быть с милордом и миледи или в детской.— Я никого не помню, кроме тебя, Жанна.— Мой Бог! Ты же была совсем младенцем. Я брала тебя с собой иногда… в аптеку, например, купить что-нибудь для миледи, что-нибудь с нежным запахом… или к перчаточникам за новыми перчатками. Небольшие поручения, вроде этих. Я помню, однажды утром мимо нас проехала карета — какой-то молодой любовник, преследующий карету своей любовницы, — и тебя забрызгало грязью. Мне пришлось пойти к чистильщику на углу улицы, чтобы он почистил тебя щеткой. Не могла же я привести тебя домой в таком виде, и надо было немедленно счистить грязь, иначе она въелась бы в твою одежду…— Когда ты рассказываешь, Жанна, я все так ясно вижу.— Очень многое лучше бы забыть. Мы через все это прошли, правда? Я часто думаю: что стало с Жермен? У нее был любовник, которым она гордилась. Он жил где-то на Левом берегу. Я помню, однажды она осталась с ним на ночь. Кло впустил ее рано утром. Монсеньор Бонтон ничего не узнал. Ты помнишь монсеньера Бонтона? Можно сказать, он руководил нами всеми. Он считался одним из лучших поваров в Париже. Говорили, что сам король хотел бы взять его к себе на кухню. Вероятно, это была пустая болтовня. Но мы все его боялись. Он имел над нами власть. Одно его слово — и нас могли уволить…— Жанна, мне кажется диким, что существовала эта женщина, мать Эммы.— Наверно, к тому времени он уже порвал с ней.— Нет, вряд ли. У нее было его письмо, в котором он писал, что хотел бы, чтобы об Эмме позаботились. Очевидно, он виделся с ней.— Кто знает этих мужчин? У самых лучших из них есть свои тайны, и часто эта тайна — женщина. Это ведь мужчины, моя маленькая! Не надо удивляться тому, что они делают.Думаю, Жанна была права, но мне трудно было с этим смириться.С приходом Нового года начали очень много говорить о Претенденте. Он должен был короноваться в Скоуне, и якобиты уговаривали своих женщин пожертвовать драгоценности, чтобы сделать для него корону.Но это были только слухи. В распространяемых памфлетах Яков изображался подобным Богу — высокий, красивый, благородный, энергичный, готовый завоевать то, что по поводу принадлежало ему. Но в действительности все было по-другому. В нем не было обаяния; он не умел привлечь на свою сторону простого человека; он не умел вести беседу; более того, он был меланхоликом, более готовым принять поражение, чем вдохновить на победу.Правда заключалась в том, что он не обладал качествами лидера. Граф Map, являвшийся истинным вдохновителем этого восстания, напрасно старался пробудить в нем способности, необходимые для успеха предприятия. Но это было безнадежно, и даже Map понял, что он втянут в гиблое дело. Единственными, кто был готов поддержать Якова, оставались шотландские горцы. Вскоре стало ясно, что разумнее всего было отступить, пока возможно, и ждать удобного случая, чтобы вновь подняться.Верные королю Георгу войска были на марше, и Якову оставалось одно — возвращаться во Францию.В Монтрозе он и граф Map сели на судно и поплыли в Нормандию, прижимаясь к берегу, пока не дошли до Грейвлайнс где сошли на берег. Это было десятого февраля. Все было кончено.— Слава Богу, — сказала Присцилла. — Будем надеяться, что они больше никогда не предпримут такую безрассудную экспедицию.— Теперь все позади, — откликнулась Дамарис.Увы, это было еще не все. Имелось много пленных, и вряд ли они могли рассчитывать на снисхождение. Надо было дать всем хороший урок.Много пленных привезли в Лондон для вынесения приговора. Я места себе не находила от тревоги.Вернулся домой дядя Карл. Он сказал, что немного побудет здесь, раз эта небольшая неприятность на севере кончилась.— Твой приятель Френшоу среди пленников, — сообщил он мне. — Казни ему не избежать. У Хессенфилда тоже неприятности. Господи, Кларисса, ты ведь была в самом сердце заговора.— Слава Богу, она уехала оттуда, — сказала Дама-рис.Я очень хотела знать, что случилось с Диконом, а также тревожилась и о дяде Хессенфилде, которого успела полюбить.Приехал Ланс. Он сказал, что хочет встретиться со мной.Они долго разговаривали с дядей Карлом, и именно Лансу пришлось сообщить мне ужасную новость.Он пригласил меня прогуляться с ним по саду. Для февраля погода была необычно теплая, в воздухе уже пахло весной.Скоро я узнала, почему он приехал.— Кларисса, — сказал Ланс, — это печальные новости, но я думаю, вы должны знать. Я прошептала:— Это о Диконе, да?— Он здесь, в Лондоне. Я затаила дыхание.— Можно мне… Ланс покачал головой.— Он один из пленных. Его взяли вместе с его дядей. Им не на что надеяться. Все они будут осуждены как изменники.— Но ведь он молод и…— Он был достаточно взрослым, чтобы бороться с войском короля.Я схватила его за руку и умоляюще посмотрела на него.— Что-то можно… и нужно сделать. Вспомните, он спас мне жизнь.— Я помню это. Если бы я мог помочь чем-то, то сделал бы. Но все они обречены. Нельзя, чтобы люди, совершившие преступление против короля, избежали наказания.— Но Дикон совсем не такой!— Я знаю, что для вас, Кларисса, Дикон не такой. Но не для судей Его Величества. Я колебался, говорить ли вам о том, что произошло… или ничего не говорить.— Нет, нет! Я хочу все знать о нем! Ланс, вы можете отвезти меня к нему?— Это абсолютно невозможно.— Но вы можете что-нибудь сделать? Ланс закусил губу, словно в раздумье, и надежды мои воскресли.— Ланс! — воскликнула я. — Вы можете помочь! Я это знаю. Если кто и может что-нибудь сделать, так это вы.— Не переоценивайте моих возможностей. Я ничего не могу сделать. Ваш дядя Карл занимает высокое положение в армии…— Я попрошу его! — закричала я, — Он сейчас здесь.— Но пусть он не подумает…— Что вы имеете в виду?— Было бы хорошо, если бы вы дали понять, что хотите спасти жизнь этого молодого человека из благодарности, за то, что он спас вашу. Если ваш дядя Карл поймет, что в этом присутствует, как он выражается, «романтическая чепуха», ему не очень-то захочется спасать Дикона. Самое последнее, чего может желать Карл или любой из вашей семьи, — это союз с семьей опальных якобитов. Может быть, лучше мне одному поговорить с ним?— Нет, я хочу быть там.— Хорошо, — сказал Ланс, — но будьте осторожны. Дядя Карл внимательно выслушал меня.— Понимаешь, дядя, — сказала я, обуздывая свои эмоции, — он спас мне жизнь. Поэтому мы должны что-то сделать для него.— Это истинная правда, — присоединился ко мне Ланс. — Вы можете что-нибудь сделать?— В данный момент вряд ли, — ответил дядя.— Но стоит попытаться, — настаивал Ланс.— Для этого надо ехать в Лондон.— Я поеду с вами, — сказал Ланс.В тот момент я любила Ланса. Мое дело он сделал своим. Он понимал, что я чувствую, и был на моей стороне. Его поддержка наполнила меня оптимизмом.— Мы могли бы отправиться завтра же. Их еще ждет справедливый суд.— Ваше слово может иметь большой вес. В конце концов, он же всего лишь мальчик.— Сомневаюсь, что это примут во внимание, — сказал дядя Карл. — Кто достаточно взрослый, чтобы сражаться, тот достаточно взрослый, чтобы понести наказание за измену королю.— Но можно ведь попытаться, — сказал Ланс. Я видела, что дядя Карл считал наше дело безнадежным, и хотя Дикон спас меня, он не хотел ехать в Лондон ради него. Но Ланс убедил дядю. В Лансе было что-то хорошее и доброе. Я поняла это, когда он заступился за пассажиров дилижанса, которым грозили отказать в ужине. Он мог поставить себя на место других и принять их точку зрения. Это редкий дар, и большинство людей, обладающих им, слишком эгоистичны, чтобы что-то с этим делать.На следующее утро Ланс и дядя Карл уехали в Лондон. Я очень хотела поехать с ними, но Ланс сказал, что без меня они доберутся быстрее, а им нужно попасть в Лондон до суда.Мне хотелось бы забыть дни после их отъезда — самые несчастные дни в моей жизни.Меня мучил страх, потому что по виду Ланса я понимала, что надежды почти не было. Каждый день я ожидала новостей. Я не могла есть, не могла спать. Дамарис беспокоилась обо мне.— Дорогая, Кларисса, — сказала она, — ты не должна так изводить себя. Да, он спас тебя, но ведь потом вернулся обратно, чтобы сражаться вместе с теми…— Он считал это правильным! — закричала я. — Неужели ты не понимаешь, что значит верить во что-нибудь?Я нигде не находила покоя и целую неделю была в отчаянии.— Ты заболеешь, если будешь так вести себя, — сказала Дамарис.Наконец приехал Ланс; дядю Карла задержали в Лондоне неотложные дела. Я сразу увидела по лицу Ланса, что дела плохи.— Ланс! — воскликнула я, бросившись к нему. Несколько мгновений Ланс крепко обнимал меня. Потом я высвободилась и посмотрела ему в глаза.— Скажите мне, — умоляла я. — Скажите правду.— Его не казнят. Нам удалось избежать этого.— О, Ланс, благодарю вас… благодарю вас!— Но… — он помедлил, и я почувствовала, что сойду с ума от ожидания. — Его отправляют в Вирджинию.— Отправляют! Ланс кивнул.— Сейчас он уже на пути в колонию, которая находится там. С ним еще несколько человек. Его молодость и то, что удалось сделать Карлу, спасли ему жизнь.— Но он уехал… в Вирджинию. Это же многие мили по морю!— Да, далеко, — согласился Ланс.— И надолго?— На четырнадцать лет.— Четырнадцать лет! Я буду уже старухой…— О нет, нет, — успокоил Ланс.— Боюсь, я его больше никогда не увижу, — тихо сказала я.Ланс печально смотрел на меня.— Но зато мы спасли ему жизнь, — сказал он. СВАДЬБА Стоял жаркий июньский день. Завтра утром моя свадьба. Я пыталась заглянуть в будущее и повторяла себе: все будет хорошо. Это лучшее, что могло случиться. Все довольны. Все уверены, что я буду счастлива. Наверно, они правы.Прошло уже больше трех лет, как Дикона сослали в Вирджинию, но иногда я ощущала, что он все еще со мной. В эти недели перед свадьбой он мне снился. Я ясно видела его, помнила каждую черточку его лица, когда он прощался со мной; мне казалось, что его глаза были полны упрека.Мы были детьми, говорила я себе, и встретились при таких странных обстоятельствах. Вполне естественно, что между нами возникли такие отношения. Собственно говоря, мы знали друг друга — совсем не так, как я знала Ланса.За последние три года Ланс часто приезжал в Эверсли, и когда мне стало ясно, что он приезжал, чтобы увидеть меня, не скрою, я была польщена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45