Мастера облицовки без устали надраивали, полируя до блеска, стены черного дерева. Привезенный из Китая художник по керамике также трудился не покладая рук. Дым над его печью для обжига клубился днем и ночью.
Одинокий странствующий монах с густыми бровями и крупным ртом осматривал крепость, что-то бормоча себе под нос.— Да уж не Экэй ли это? — воскликнул Хидэёси. Покинув группу сопровождавших его военачальников, он подошел к монаху и слегка, чтобы не напугать, похлопал того по плечу.— Ну как же! Князь Хидэёси! — обрадовался давнему знакомому монах.— Вот уж не ожидал встретить вас здесь! — Притворно улыбаясь, Хидэёси вновь потрепал Экэя по плечу. — Давненько вас не видел, если не ошибаюсь, с той самой встречи в доме господина Короку в Хатидзуке.— Совершенно верно. Но совсем недавно — кажется, в конце года — я слышал во дворце Нидзё от князя Мицухидэ, что вы в столице. Сам я прибыл тогда с послами от князя Мори Тэрумото и некоторое время провел в Киото. А теперь вот решил осмотреть крепость, которую возводит князь Нобунага. Будет, скажу я вам, о чем рассказать тем, кто остался дома. Должен признаться, сооружение впечатляющее!— Ваше преподобие и сами сейчас кое-что возводят, как мне известно, — многозначительно заметил Хидэёси.Экэй изумленно замер, и молодой князь, засмеявшись, добавил:— Да нет, конечно не крепость! Я слышал, будто вы строите монастырь под названием Анкокудзи.— Ах, так вы о монастыре! — Лицо Экэя просветлело, и он с облегчением рассмеялся. — Анкокудзи уже построен. Надеюсь, вы навестите меня там. Впрочем, вам вряд ли удастся выкроить время, ведь у вас столько дел в крепости Нагахама. Да и на строительстве крепости Адзути вы, наверное, заняты. Я просто потрясен тем размахом, с каким ведется это строительство. А как пекутся о нем военачальники князя! Воистину Ода Набунага подобен восходящему солнцу.— А строительство Анкокудзи оплатил князь Тэрумото из западных провинций, не так ли? Говорят, он богат и могущественен, да и по числу поистине одаренных людей, боюсь, клану Ода с ним не сравниться.Поворот, который начала принимать беседа, явно не устраивал Экэя, и он вновь стал восхищаться башней, затем подивился красоте окрестностей новой крепости.Наконец Хидэёси решил, что разговор слишком затянулся, и сказал:— Нагахама стоит на берегу озера к северу отсюда. Мой челн всегда наготове. Так не хотите ли погостить у меня денек-другой? Я с удовольствием отправлюсь вместе с вами.— Нет, благодарю вас. Возможно, как-нибудь в другой раз, — торопливо отказался монах. — Пожалуйста, засвидетельствуйте мое почтение господину Короку или, вернее, господину Хикоэмону, как его называют теперь, когда он стал одним из ваших вассалов. — И, быстро попрощавшись с Хидэёси, Экэй пошел прочь.Хидэёси задумчиво смотрел ему вслед. Внезапно князь заметил двоих монахов, очевидно, учеников Экэя, поспешивших за ним вдогонку.В этот момент его кто-то окликнул:— Князь Хидэёси! Князь Хидэёси!Оглядевшись по сторонам, Хидэёси увидел мчащегося к нему улыбающегося Ранмару.— Добрый день, господин Ранмару. А где его светлость?— Все утро он провел в башне, а сейчас — в храме Сёдзицу.— Что ж, пойдемте проведаем его.— Скажите, пожалуйста, князь Хидэёси, а тот монах, с которым вы только что беседовали, — это ведь знаменитый физиономист Экэй, не так ли?— Да, это действительно был Экэй. Я тоже слышал от кого-то о его удивительном даре, — ответил Хидэёси и как бы между прочим добавил: — Неужели физиономисты и в самом деле умеют определять характер и судьбу человека?С Хидэёси Ранмару держался непринужденнее, чем с Мицухидэ. Юноша отнюдь не считал князя простаком, но ему было легко и забавно с этим шутником и балагуром. А потому он, не задумываясь, воскликнул:— Физиономисты говорят сущую правду, князь! Моя матушка, например, уверена в этом, ведь незадолго перед тем, как погибнуть моему отцу, физиономист предсказал ему скорую кончину. Кстати, Экэй говорит нечто очень любопытное.— Вы попросили его вглядеться в ваши черты? — поинтересовался Хидэёси.— Нет-нет, речь вовсе не обо мне, — признался Ранмару, а затем, оглядевшись по сторонам и понизив голос, пробормотал: — Речь идет о князе Мицухидэ.— О князе Мицухидэ?— Экэй обнаружил на его лице дурные знаки. По его мнению, Мицухидэ непременно предаст своего господина.— Если ищешь предателя, то он мерещится на каждом шагу. Но князь Мицухидэ не из таких.— А я, признаться, верю словам Экэя.Хидэёси ухмыльнулся про себя: оруженосец слыл бесстыдным сплетником, хотя и говорил с подкупающей искренностью, а затем, посерьезнев, спросил:— Интересно, откуда вам-то об этом стало известно?Ранмару не счел необходимым слукавить.— От Асаямы Нитидзё, — ответил он.Хидэёси понимающе кивнул, словно знал ответ заранее.— Но ведь сам Асаяма этого вам сказать не мог, верно? Вам кто-то передал его слова. Впрочем, хотите я угадаю, кто именно?— И кто же, по-вашему?— Да ваша матушка!— О, как вы догадались?Хидэёси только расхохотался в ответ.— Князь, ну в самом деле, скажите, как вы об этом догадались?— Мёко склонна верить подобным россказням. Нет, правильней будет сказать: она их обожает. К тому же ваша матушка в приятельских отношениях с Асаямой. Как видите, догадаться не так уж трудно. Однако, если хотите знать мое мнение, то я скажу, что Экэй куда лучше разбирается в государственных делах, чем в человеческих душах. Он, конечно, физиономист, но, так сказать, политический. Вам бы следовало быть поосторожнее с людьми вроде него. С виду он обыкновенный монах, но служит князю Мори Тэрумото из западных провинций и получает от него жалованье… Так что вы теперь скажете, Ранмару? Кто лучший физиономист — Экэй или я? — И Хидэёси расхохотался.Увлеченные беседой молодые люди и не заметили, как подошли к воротам храма Сёдзицу. Поднимаясь по каменным ступеням, собеседники продолжали весело смеяться.Крепость строилась с ошеломляющей быстротой. В конце второго месяца того же года Нобунага уже покинул Гифу, вверив ее заботам своего старшего сына, девятнадцатилетнего Нобутады, и перебрался в Адзути.Новая крепость Нобунаги была расположена на пересечении стратегически важных путей, поэтому ее появление обеспокоило очень многих и прежде всего монахов-воинов из Хонгандзи, Мори Тэрумото из западных провинций и Уэсуги Кэнсина из Этиго.Замок Адзути высился на дороге из Этиго в Киото. Кэнсин, разумеется, тоже подумывал, как бы захватить столицу, и намеревался, дождавшись подходящего момента, пройти через горы, обогнуть с севера озеро Бива и молниеносным ударом завладеть Киото.Низложенный сёгун Ёсиаки, некоторое время не дававший о себе знать, теперь засыпал письмами Кэнсина, призывая его незамедлительно действовать.
«К настоящему времени, — писал он, — на строительстве крепости Адзути завершены только внешние работы. Оборудование и обустройство внутренних помещений займет не менее двух с половиной лет. Пока еще не все потеряно, но как только строительство будет завершено, вам придется смириться с мыслью, что дороги из Этиго в Киото больше не существует. Сейчас самое время-нанести удар. Я готов проехать по провинциям и объединить все противостоящие Нобунаге силы в единый союз. В него войдут князь Тэрумото из западных провинций, клан Ходзё, клан Такэда и ваш собственный клан в Этиго. Однако вы с самого начала должны объявить о своем намерении возглавить этот союз, иначе я не ручаюсь за успех».
Кэнсин, улыбнувшись про себя, подумал: «Часом, не до ста ли лет намерен скакать по свету этот воробушек?» У Кэнсина хватило ума не ввязываться в столь сомнительное предприятие.Однако сидеть сложа руки Кэнсин не собирался и к лету постепенно перевел свое войско в Кагу и Ното, начав грозить отсюда границам владений Оды. Но вскоре объединенное войско Такигавы, Хидэёси, Нивы, Сассы и Маэды под командованием Сибаты Кацуиэ заставило врага убраться восвояси и, преследуя его, сожгло все деревни, способные послужить ему убежищем, вплоть до самого Канацу.Некоторое время спустя из лагеря Кэнсина в стан клана Ода прибыл гонец и громогласно заявил, что привезенное им послание должно быть прочитано лично Нобунагой.«Наверняка его написал сам Кэнсин», — подумал Нобунага, собственноручно взламывая печать.
«Я наслышан о ваших достославных деяниях, — сообщал его соперник, — и весьма сожалею о том, что до сих пор не имел удовольствия познакомиться с вами лично, но сейчас для этого самая благоприятная ситуация. Если мы с вами упустим возможность встретиться в бою, то оба будем сожалеть об этом долгие годы. Я назначаю поединок на завтрашнее утро, на час Зайца. Буду ждать вас у реки Канацу. Сойдясь лицом к лицу, как подобает мужчинам, мы сумеем разрешить все наши споры».
Это был формальный вызов на поединок.— А где гонец? — осведомился Нобунага.— Только что уехал, — сообщил слуга.Нобунага долго не мог совладать с нервной дрожью. Внезапно он объявил о том, что решил свернуть лагерь, и велел войскам отойти.Услышав об этом, Кэнсин расхохотался:— Нобунага поступил так, как я и ожидал. Останься он на месте, завтра по его лагерю прошлись бы копыта моего коня, а его самого я обезглавил бы на берегу реки — князь вполне достоин такой чести.Тем временем Нобунага со свитой вернулся в Адзути. Вспоминая о старомодном вызове на поединок, полученном от Кэнсина, он не мог сдержать усмешки:— Должно быть, именно так он завлек Сингэна в Каванакадзиму. Этот человек не знает страха и главная его реликвия — большой меч, выкованный Адзуки Нагамицу; признаться, не хотелось бы мне когда-нибудь увидеть его собственными глазами. Но Кэнсин, наверное, досадует, что не родился в благословенные прежние времена, когда полководцы носили кроваво-красные доспехи с золотыми нагрудными пластинами. Интересно, как он относится к крепости Адзути? Сдается мне, что Кэнсин так и не понял непреложной истины: новое вооружение и перемены в искусстве стратегии, произошедшие за последнее десятилетие, перенесли нас в совершенно иной мир, войны теперь ведут совсем по-другому. Он, я уверен, называет меня трусом, а мне кажется смешным его устаревшее мышление.Вскоре Нобунаге доложили о том, что главнокомандующий Сибата Кацуиэ рассорился с Хидэёси, который не соглашался с его военной стратегией. В конце концов Хидэёси отозвал свое войско и вернулся с ним в Нагахаму, а рассерженный Кацуиэ направил Нобунаге донесение:«Хидэёси, игнорируя приказы вашей светлости, самовольно вернулся в свою крепость. Он ведет себя дерзко и заслуживает сурового наказания».Хидэёси же не прислал ни слова в свое оправдание. Нобунага не сомневался, что у владельца Нагахамы найдется если не оправдание своего поступка, то отговорка, а потому решил отложить разбирательство до тех пор, пока не вернутся домой военачальники, участвующие в северной кампании. Однако многие сподвижники Нобунаги считали, что князь Хидэёси чересчур вспыльчив, к тому же для военачальника бесчестно увести свое войско в разгар военных действий.Нобунаге не оставалось ничего иного, как принять к строптивцу какие-либо меры устрашения.— Хидэёси действительно вернулся в Нагахаму? — спросил он у своих приближенных.— Да, он в своей крепости, — ответил один из вассалов князя.Поразмыслив, Нобунага послал Хидэёси гневное послание:«Князь Хидэёси! Ты ведешь себя совершенно недопустимо. Я жду твоего раскаяния».Когда гонец вернулся, Нобунага спросил у него:— Ну, и как отреагировал Хидэёси на мое письмо?— Он, ваша светлость, сказал, что намерен отдохнуть.— Этот бесстыдник к тому же еще и лентяй! — возмутился Нобунага, но в душе он вовсе не был сердит на Хидэёси. Когда же возвратились Кацуиэ и остальные военачальники, принимавшие участие в войне, князю пришлось наказать нерадивого вассала, и он повелел Хидэёси оставаться под домашним арестом у себя в Нагахаме. Однако и в роли арестанта тот не выказывал ни малейших признаков раскаяния, а, напротив, каждый день устраивал веселые попойки. Все ожидали неминуемой строгой кары со стороны Нобунаги, но тот, казалось, забыл обо всей этой неприглядной истории и больше никогда о ней не упоминал.В последнее время Хидэёси взял себе в привычку спать допоздна, и Нэнэ отправлялась будить супруга, когда солнце уже стояло в зените.Мать Хидэёси, обеспокоенная поведением сына, то и дело твердила невестке: «Что-то наш парень сам на себя не похож!» Но Нэнэ не знала, чем утешить свекровь. Каждую ночь Хидэёси пьянствовал чуть ли не до самого утра. Сначала он напивался в одиночестве, багровея уже после четырех или пяти чашечек сакэ. Затем его рвало, однако он не унимался и приглашал к себе испытанных соратников. Компания пьянствовала до глубокой ночи, оглашая помещения крепости громкими разухабистыми восклицаниями. Обычно Хидэёси засыпал там же, где и пил, чаще всего в комнате у оруженосцев.Однажды поздним вечером Нэнэ с несколькими служанками шла по коридору и вдруг увидела медленно бредущего ей навстречу мужчину. Нэнэ прикинулась, будто не узнала мужа, и воскликнула:— Ой, да кто же это?Смущенный, Хидэёси хотел было скрыться в одном из помещений, но ноги его заплетались, и он неуклюже топтался на месте.— Я заблудился, — наконец признался он и, кое-как добредя до жены, повис у нее на плече, не в силах удержаться на ногах. — О, как я пьян! Нэнэ, отнеси меня! Сам я идти не могу!Поняв, что Хидэёси еще в состоянии шутить, Нэнэ весело рассмеялась:— Ну ладно уж, я тебя отнесу. Скажи только куда?Хидэёси всей тяжестью навалился на жену и принялся пьяно хихикать:— В твою комнату! Отнеси меня в твою комнату!Нэнэ пригнулась, стараясь удержать мужа, и со смехом сказала служанкам:— Послушайте-ка, посоветуйте, куда мне отнести этого грязного побродяжку, который встретился нам на дороге?Служанки дружно рассмеялись и помогли хозяйке оттащить мужа в ее комнату, где все вместе и просидели до утра, потешаясь над ним.В последнее время минуты веселья выдавались редко. По утрам Нэнэ беспокойно вглядывалась в опухшее лицо мужа. Что творится в его душе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174