— Нет, Кацутоё, я хочу выпить не за тебя, я хочу выпить за Гэмбу, — сказал Кацуиэ.Весть о столь явно выраженной немилости быстро разнеслась по городу, услыхали об этом и лазутчики из других провинций. И понятно, подобные сведения не мог пропустить мимо ушей Хидэёси.Прежде чем передать Кацутоё Нагахаму, Хидэёси необходимо было подыскать для своей семьи новое местопребывание.— Немного погодя мы переедем в Химэдзи, — сказал Хидэёси. — Там мягкие зимы, а во Внутреннем море ловится прекрасная рыба.В скором времени жена, мать и все семейство Хидэёси перебрались в его крепость в Хариме. Однако сам он не спешил присоединиться к ним.Сейчас ему нельзя было попусту тратить время. Он полностью обновил крепость Такарадэра в окрестностях Киото. У Хидэёси имелись причины на то, чтобы не посылать сюда жену и мать: во время недавнего мятежа эта крепость представляла собой один из оплотов восставшего Мицухидэ. Отдав распоряжения о восстановлении крепости, Хидэёси на несколько дней удалился в столицу. Вернувшись, он тщательно проверил ход восстановительных работ. Но в Киото он занимался куда более важными делами: теперь ему предстояло управлять всей страной.Отныне Хидэёси возложил на себя ответственность за безопасность императорского дворца, управление столицей и надзор над великим множеством провинций. Согласно окончательному решению большого совета в Киёсу, управление столицей и всей страной было в равной мере распределено между четырьмя соправителями — Кацуиэ, Нивой, Сёню и Хидэёси. Никто не думал, что он решится заняться всем в одиночку. Но Кацуиэ находился сейчас у себя в далеком Этидзэне, увязнув в таинственных переговорах с Нобутакой и другими могущественными людьми из провинций Гифу и Исэ. Нива, хотя и обосновавшийся поблизости, в Сакамото, заранее безропотно сдал дела на усмотрение Хидэёси. Сёню великодушно объявил, что, хотя ему дарован титул соправителя, государственные дела и в особенности взаимоотношения с самурайским сословием представляют для него, при его скромных способностях, крайне сложное дело, в которое он не намерен ввязываться.Как раз применительно к этим вопросам с особенным блеском расцветали способности самого Хидэёси. Умение управлять было присуще ему в большей мере, чем любое другое. Хидэёси и сам сознавал, что полководческий дар — не самая сильная его сторона. Но он понимал также, что человек, исповедующий самые благородные взгляды, но потерпевший поражение на поле брани, не имеет шансов стать образцовым правителем. Поэтому он умел и отчаянно рисковать в ходе боя, и, начав войну, со всем ожесточением бороться до тех пор, пока она не заканчивалась победой.В награду за заслуги на поле брани Императорский дом назначил Хидэёси полководцем императорской гвардии. Хидэёси отклонил титул, выразив уверенность в том, что его недостоин; Императорский дом настаивал — и Хидэёси пришлось согласиться, правда, на несколько менее высокий и почетный титул.Но сколько же на свете людей, готовых, следя за возвышением избранника судьбы и самих Небес, обрушить на него попреки и хулу! Сколько завистников отказывается признать за таким человеком малейшие заслуги! Сколько тайных пересудов о том, кто всегда действует и рассуждает с предельным чистосердечием!Это правило действительно всегда и повсюду. Стоит человеку возвыситься, и его принимаются со всех сторон обливать ядовитыми потоками клеветы и брани.— Хидэёси высокомерен и исключительно властолюбив. Даже его подчиненные держатся весьма надменно и берут власть повсюду, где им ее удается взять.— Никто не вспоминает о князе Кацуиэ, словно его вообще нет на свете.— Как оглядишься по сторонам и задумаешься, голова идет кругом. Они ведут себя так, словно князь Хидэёси провозглашен преемником князя Нобунаги.Высказывались и иные, зачастую куда более злобные, обвинения против Хидэёси. Как обычно бывает в таких случаях, личности хулителей оставались неизвестны.Доходили до самого Хидэёси такие разговоры или нет, он был к этому безразличен. Да и времени у него не было прислушиваться к сплетням. В начале шестого месяца погиб Нобунага, в середине шестого месяца произошло решающее сражение при Ямадзаки, в начале седьмого месяца состоялся большой совет в Киёсу, в конце того же месяца Хидэёси покинул Нагахаму и перевез семью в Химэдзи, а в начале восьмого месяца он начал восстановительные работы в крепости Такарадэра. Сейчас ему то и дело приходилось ездить из Киото в Ямадзаки и обратно. Находясь в столице, он с утра отправлялся с приветствиями в императорский дворец, в полдень совершал поездку по городу, вечером занимался государственными делами, отвечал на письма и принимал гостей, в полночь просматривал почту, поступившую из отдаленных провинций, а на утренней заре принимал решения по жалобам и докладным своих подчиненных. Каждый день, едва поднявшись из-за обеденного стола, он уже мчался куда-нибудь, вовсю нахлестывая лошадь.Часто, выезжая из дому, он заранее намечал посетить несколько мест в ходе одной поездки и то и дело ездил в северную часть Киото. Именно здесь он начал огромные строительные работы. На местности, принадлежащей храму Дайтоку, он затеял возведение еще одного храма под названием Сокэнин.— Строительство должно быть завершено седьмого числа десятого месяца. Уборку необходимо закончить восьмого, а все приготовления к церемонии открытия — девятого. Чтобы к десятому числу оставалось только веселиться.Так он со всей определенностью приказал Хикоэмону и его шурину Хидэнаге. Независимо от того, какие неожиданности могли произойти в ходе строительства, Хидэёси требовал, чтобы намеченный им план неукоснительно выполнялся.Заупокойная служба была совершена в залитом светом фонарей храме, длина которого составляла сто восемьдесят четыре кэна. Переливались красочные драпировки, как звезды горели тысячи бумажных фонариков, аромат благовоний распространялся, поднимаясь вверх, посреди трепещущих знамен, собираясь в облака над головами бесчисленных скорбящих.Только о священнослужителях следует сказать, что там присутствовали ученые мужи пяти главных дзэн-буддийских храмов и монахи восьми сект. Современники, вспоминая о церемонии, писали, что собственными глазами видели пятьсот монахов и три тысячи послушников из монастырей.После церемонии, в ходе которой читали сутры и разбрасывали цветы у статуи Будды, появились настоятели буддийских монастырей. Настоятель Сокэн прочел заключительную молитву.На мгновение все безмолвно застыли. Затем вновь послышалась торжественная музыка, наземь посыпались листья и цветы лотоса, и участники церемонии, один за другим, окурили благовониями алтарь.Среди скорбящих, однако, не было половины ближайших вассалов клана Ода, которым полагалось присутствовать. Не привезли малолетнего Самбоси, не появились Нобутака, Кацуиэ и Такигава.Пожалуй, самой глубокой тайной оставались истинные намерения Токугавы Иэясу. После трагедии в храме Хонно он держался предельно обособленно. И никто не мог сказать, каковы его мысли и в каком свете видны текущие события его холодным глазам. Книга девятаяДЕСЯТЫЙ ГОД ТЭНСЁ1582, зима ПЕРСОНАЖИ И МЕСТА ДЕЙСТВИЯ Ф у в а Х и к о д з о — старший советник СибатыК а н а м о р и Г о р о х а т и — старший советник СибатыС а с с а Н а р и м а с а — старший вассал клана Оди и союзник Сибаты КацуиэС а к у м а Я с у м а с а — брат ГэмбыМ э н д з ю С ё с к э — оруженосец Сибаты КацуиэЯ м а д з и С ё г э н — вассал Сибаты КацутоёМ а э д а Т о с и н а г а — сын Инутиё
Энидзэт — владения клана СибатаФутю — замок Маэды Тосинаги СНЕГА ЭТИДЗЭНА Днем и ночью заметало снегом зимний Этидзэн; на земле не оставалось места, на котором можно было бы отдохнуть душе. Но в крепостных стенах Китаносё в этом году было теплее, чем всегда. Такая обстановка сложилась благодаря присутствию госпожи Оити с тремя дочерьми. И хотя сама госпожа редко показывалась на людях, дочерям не сиделось у себя в покоях. Старшей из них по имени Тятя было пятнадцать, средней — одиннадцать, младшей — всего девять. Этим девочкам даже такая малость, как листопад, была поводом для веселья, и их звонкий смех то и дело разносился по длинным коридорам внутренней крепости.Их голоса часто привлекали Кацуиэ на женскую половину дома. Здесь, посреди веселья, он надеялся хотя бы на время позабыть о многочисленных заботах, но стоило ему появиться, как беззаботные личики девочек темнели: они никогда не смеялись и не улыбались в его присутствии. Даже госпожа Оити вела себя с ним тихо и грустно, оставаясь прекрасной, но безучастной.— Прошу пожаловать, мой господин, — говорила она в таких случаях, приглашая его усесться у маленькой серебряной жаровни.После многих лет брака они продолжали обращаться друг к другу со сдержанностью, более подходящей поведению подданного в присутствии высокородной госпожи княжеского семейства.— Вы, моя госпожа, должно быть, чувствуете одиночество тем сильнее, чем больше снега за окнами и чем круче ударяют морозы. А вы ведь здесь в первый раз, — сочувственно произнес Кацуиэ.— Ничуть я не тоскую, мой господин, — возразила Оити. Тем не менее им обоим было ясно, как жаждет она возвратиться в теплые края. — Когда снега Этидзэна начинают таять? — Задав этот вопрос, она невольно выдала свое нетерпение.— Мы с вами не в Гифу и не в Киёсу. У нас может и подсолнух зацвести, и покрыться белым цветом вишня, а горы остаются покрыты подтаявшим снегом.— А до тех пор?— Каждый день — одно и то же.— Вы хотите сказать, что снега здесь никогда не тают?— Сугробы глубиной в тысячу сяку! — резко ответил Кацуиэ.На вопрос о том, скоро ли растает снег в Этидзэне, Кацуиэ в душе горько обиделся и ожесточился. Выходит, даже в кругу собственной семьи ему не дано провести ни минуты покоя.Кацуиэ вернулся к себе с такой же стремительностью, с какою только что отправлялся на женскую половину. В сопровождении нескольких оруженосцев он быстрым шагом прошел по крытому коридору, с обеих сторон продуваемому зимним ветром. Стоило ему удалиться, как три девочки вышли на веранду и принялись петь песни — не здешние песни, а напевы их родной провинции Овари.Кацуиэ не обернулся и не посмотрел в их сторону. Прежде чем войти в главную цитадель, он распорядился:— Немедленно позовите Годзаэмона и Гохэя.Оба были видными приверженцами клана Сибата и принадлежали к числу старейших. На них Кацуиэ рассчитывал как на самых надежных.— Ты уже послал гонца к Маэде Инутиё? — спросил Кацуиэ у Годзаэмона.— Да, мой господин. Он недавно отбыл. Что-нибудь еще, мой господин?Кацуиэ, не произнеся ни слова, кивнул. Казалось, он погружен в какие-то размышления. Прошлым вечером провели совет клана, на котором обсуждалась занимавшая всех личность — Хидэёси. Решение, принятое на совете, было далеко не мирным. Они разработали план, осуществлением которого намеревались заниматься всю зиму. Такигаве Кадзумасу предстояло поднять восстание в провинции Исэ, Нобутаке надлежало убедить Гамо Удзисато присоединиться к заговору и потребовать помощи и содействия у Нивы Нагахидэ, сам Кацуиэ намеревался написать Токугаве Иэясу, чтобы выяснить истинные намерения последнего, и уже направил гонца к престарелому, но не прекратившему плести вечные козни сёгуну Ёсиаки. Кроме того, существовала надежда, что в урочный час в спину Хидэёси ударит так до конца и не смирившийся клан Мори.Таков был общий план, слабым местом в нем оставалось загадочное поведение Токугавы Иэясу. И если не на помощь, то на сочувствие заскучавшего в изгнании сёгуна вполне можно было надеяться, вопрос готовности Мори к совместной борьбе оставался неясным. Дело было не только в этом: Гамо Удзисато, которого предстояло вовлечь в заговор Нобутаке, уже заключил союз с Хидэёси, тогда как Нива вел себя уклончиво, подчеркивая, что не примет участия в междуусобной войне приверженцев усопшего князя и вступит в дело, только если возникнет угроза жизни и власти истинного вождя клана, малолетнего князя Самбоси.Хидэёси устроил в Киото великолепную заупокойную службу по усопшему князю, привлекшую внимание всей страны. Растущие слава и влияние Хидэёси заставляли Кацуиэ поторапливаться с окончательным решением, что именно и как скоро надлежит предпринять ему самому. Но горы Этидзэна, словно в насмешку над ним и его хитроумными расчетами, принесли в этом году такой обильный снег, что задуманные великие походы грозили обернуться ничем: его войско просто не могло сдвинуться с места.В ходе совета было получено послание от Кадзумасу, в котором тот сообщал Кацуиэ, что, на его взгляд, лучше было бы дождаться прихода весны, а затем осуществить все намерения в ходе одной войны. До тех пор, писал Кадзумасу, Кацуиэ следовало бы не нарушать условного мира с Хидэёси. Кацуиэ взвесил соображения Кадзумасу и нашел их вполне разумными.— Если вам угодно добавить что-нибудь в письме господину Инутиё, я могу послать к нему другого гонца, — повторил Годзаэмон, видя, что князь пребывает в задумчивости и нерешительности.Кацуиэ не стал скрывать от ближайших сторонников одолевающих его сомнений.— На совете я согласился отправить двух надежных людей вместе с Инутиё к Хидэёси, чтобы договориться о мире, но сейчас я не вполне уверен, что поступил правильно.— Что вы имеете в виду, мой господин?— Я не уверен в Инутиё.— Вы сомневаетесь в его умении вести переговоры?— В способностях его я ничуть не сомневаюсь. Но они с Хидэёси дружили еще в те времена, когда сам Хидэёси был всего лишь пешим воином.— Не вижу повода для сомнений, — отозвался Годзаэмон.— Не видишь?— Ни в малейшей степени. И провинция Ното, в которой княжит Инутиё, и провинция Футю, в которой княжит его сын, со всех сторон окружены вашими землями и крепостями или землями и крепостями ваших приверженцев. Поэтому он не только не сможет рассчитывать на скорую помощь от Хидэёси, но наверняка не захочет оставлять жену и детей у нас в заложниках.Гохэй придерживался такой же точки зрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174