Глаза у них были широко раскрыты, все с нетерпением ждали того, что должно было произойти. Через какое-то время появились двое воинов, возвестивших о том, что князь со свитой вот-вот прибудет. Закончив доклад, они присоединились к выстроившимся в ряд челядинцам. Нетерпение стало мучительным. Каждый стремился первым увидеть, как вдалеке покажется Хидэёси. Среди всеобщего волнения Нэнэ стояла с отстраненным видом.Прибыла первая группа всадников, воздух наполнился запахом пота и дорожной пыли, перемешанным с ароматом яств, вынесенных крестьянами на дорогу для прибывших. У главных ворот возникла сумятица: люди толпились, приветствуя всадников, лошади беспокойно ржали. Надо всем витало ощущение сбывшейся надежды.Одним из всадников был Хидэёси. Он промчался по деревне верхом, но у ворот храма спешился. Передав поводья оруженосцу, он бросил взгляд на небольшую стайку детей, стоящих в конце длинной шеренги встречающих.— В горах, должно быть, полно славных местечек для детских игр, — сказал он, а затем, подойдя к детям, принялся трепать их по плечам и гладить по голове.Это были сыновья и дочери его вассалов, рядом с ними стояли их матери, бабки и деды. Поднимаясь по каменным ступеням к вратам храма, Хидэёси успел ласково улыбнуться каждому.— Вот и прекрасно, вот и прекрасно. Я вижу, что все в целости и сохранности, все невредимы. Это замечательно.Поздоровавшись с домочадцами, стоящими по правую руку от него, Хидэёси повернулся налево, где в молчании застыли самураи, и, несколько повысив голос, произнес:— Я вернулся. Я знаю, как трудно вам пришлось без меня. Я знаю, как вы старались.Шеренга воинов согнулась в низком поклоне.У входа в храм Хидэёси поджидали старшие соратники, а также кровные родственники разного возраста — от мала до велика. Хидэёси молча оглядывался по сторонам, широко улыбаясь и показывая, что он пребывает в добром здравии. Свою супругу Нэнэ он удостоил лишь беглым взглядом и, не произнеся ни слова, проследовал мимо.Она как тень двинулась следом за ним. Согласно заранее придуманному ею ритуалу встречи, каждый из встречающих кивком или поклоном приветствовал князя, а затем удалялся к себе.В главном зале храма с высокими потолками была зажжена на низком столике единственная лампада. Рядом с нею восседала старая женщина с волосами серебряно-белыми, как нить шелковичного червя. На ней было тяжелое красно-коричневое кимоно.Голос сына она услышала еще с веранды. А сейчас его ввела супруга. Бесшумно поднявшись с места, старая госпожа проследовала к входу в зал. Хидэёси на мгновение остановился у порога, чтобы стряхнуть с одежды дорожную пыль. Голову его, наголо выбритую в Амагасаки, по-прежнему накрывал капюшон.Нэнэ тихо выскользнула из-за плеча у мужа и мягким голосом возвестила:— Ваша матушка поднялась, чтобы встретить вас.Хидэёси сразу же подошел к матери и простерся ниц перед нею:— Матушка, я причинил вам столько страданий. Простите меня, если можете.Вот и все, что ему удалось из себя выдавить.Старая госпожа, стоя на коленях, немного отстранилась, а затем повторила приветствие, в свою очередь простершись ниц перед сыном. Положенный в таких случаях церемониал требовал, чтобы вождю клана воздали должное в час победоносного возвращения; речь шла не просто о встрече матери и сына, но о соблюдении традиций самурайского сословия. Но едва лишь Хидэёси увидел мать и осознал, что она находится в полной безопасности, он больше не мог испытывать ничего, кроме естественных чувств, подсказанных голосом крови. Не произнеся ни слова, он подошел к матери и хотел было обнять ее. Она скромно уклонилась от объятий.— Вы вернулись живым и невредимым. Прежде чем вы зададите мне вопрос о том, как я тут жила и какие лишения претерпевала, поведайте, пожалуйста, о том, как погиб князь Нобунага. И расскажите, как вы уничтожили заклятого врага по имени Мицухидэ.Хидэёси невольно поднял голову. Мать продолжила свою речь:— Вам, наверное, покажется странным, что ваша мать изо дня в день беспокоилась не о том, жив или мертв ее сын. Она беспокоилась, сумеете ли вы повести себя, как великий полководец Хидэёси, верный приверженец его светлости князя Нобунаги. При всей здешней отрешенности от мира мне довелось услышать, как вы, после смерти вашего господина, сражались под Амагасаки и Ямадзаки. Начиная с тех пор, мы о вас ничего не слышали.— Я непростительно замешкался и не дал вам знать о происшедшем.Мать Хидэёси говорила сдержанно и внешне не проявляла признаков любви, но сын, внимая ее словам, трепетал от счастья, как будто все его жилы внезапно наполнила свежая кровь. Не встретив привычных проявлений материнской любви, он ощущал глубокую привязанность к себе в этих речах, выражавших недоумение и тревогу, и понимал, что такое отношение заставляет его самого с особой ответственностью отнестись к своему будущему.Он подробно поведал матери обо всем, что произошло с тех пор, как погиб Нобунага. Не утаил и своих больших замыслов. Он говорил о сложных и запутанных вещах подчеркнуто просто, чтобы престарелая мать могла понять все до мелочей.Сейчас мать Хидэёси впервые позволила себе уронить слезу, а затем от души воздала хвалу сыну.— Вы замечательно проявили себя, уничтожив клан Акэти за несколько дней. Душа князя Нобунаги должна испытывать глубочайшее удовлетворение, а сам князь наверняка доволен тем, что на протяжении стольких лет относился к вам с таким вниманием и заботой. Честно говоря, я намеревалась не позволить вам провести здесь и одной ночи, если бы вы прибыли, не убедившись в существовании отсеченной головы Мицухидэ.— Мне это понятно. Я бы не смог смотреть вам в глаза, не управившись с этим, поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как сражаться до полной победы над врагом. А это произошло всего два или три дня назад.— Нам удалось дождаться вас в безопасности, и вы прибыли сюда живым и невредимым. Это означает, что боги и Будда благословляют вас и ваши намерения. Впрочем, ладно… Нэнэ, подойди сюда. Нам надлежит воздать совместную хвалу Небесам.Произнеся это, старая госпожа повернулась к статуе богини Каннон. До этого времени Нэнэ, не вымолвив ни слова, скромно сидела в сторонке от мужа и свекрови. Но когда мать Хидэёси объявила, что участие невестки необходимо, Нэнэ сразу поднялась с места и вошла в главное святилище.Только после того, как Нэнэ зажгла лампаду перед статуей Будды, она вернулась и позволила себе сесть рядом с мужем. Вместе с Хидэёси и с его матерью она поклонилась в ту сторону, откуда лился слабый свет. Хидэёси поднял голову и посмотрел на изваяние Будды, вслед за этим все трое снова отвесили низкий поклон. В святилище заранее была установлена поминальная табличка с именем Нобунаги.Когда они закончили молиться, мать Хидэёси вздохнула так, словно с плеч у всех упала огромная тяжесть.— Нэнэ, — тихо сказала она. — Этот парень любит понежиться в фуро. Надеюсь, оно готово?— Конечно. Я подумала, что фуро принесет ему большее облегчение, чем что-либо другое, поэтому заранее велела нагреть воды.— Да, хорошо, если ему удастся смыть с тела пот и дорожную грязь. Пока он моется, я схожу на кухню и распоряжусь, чтобы приготовили какое-нибудь из его любимых кушаний.Старая госпожа поднялась с места и вышла, оставив супругов наедине.— Нэнэ?— Да?— Мне кажется, тебе в последнее время пришлось трудно. Вдобавок ко всему, что тебе удалось совершить, ты позаботилась, чтобы моя мать чувствовала себя в полной безопасности. Хотя это был мой долг.— Жена воина должна быть готова к испытаниям вроде минувших, поэтому мне пришлось вовсе не так тяжело, как может показаться.— Вот как? Значит, ты теперь понимаешь, что нет ничего более отрадного, нежели оглянуться по сторонам и осознать, что твои неприятности позади.— Увидев, как мой муж возвращается живым и невредимым, я поняла то, о чем вы сейчас сказали.На следующий день они возвратились в Нагахаму. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь белый туман. Тянувшаяся вдоль реки Адзуса тропа становилась все уже, и воинам пришлось спешиться и повести за собой коней, взяв их под уздцы.На полпути им повстречался командир из ставки в Нагахаме, подробно доложивший, как развиваются дальнейшие военные действия.— Ваше письмо о наказании клана Акэти было разослано представителям дружественных кланов, и, возможно, благодаря быстроте, с которой это было проделано, войско князя Иэясу уже возвратилось в Хамамацу из Наруми. С другой стороны, войско князя Кацуиэ, дошедшее до самой границы с Оми, замедлило свое наступление.Хидэёси молча улыбнулся, а затем пробормотал, словно обращаясь к самому себе:— Князь Иэясу на этот раз несколько обескуражен. Разумеется, главное не в этом, но наше обращение к Иэясу подорвало чрезмерную самоуверенность воинов Мицухидэ. Как же, должно быть, взбешены воины клана Токугава, вынужденные возвращаться домой, не приняв участия хотя бы в одном сражении!Двадцать первого числа, на следующий день после того, как мать Хидэёси в безопасности вернулась в Нагахаму, Хидэёси выступил в сторону Мино.В Мино начался ропот, но как только Хидэёси со своим войском прибыл сюда, провинция беспрекословно покорилась. Подарив Нобутаке крепость Инабаяма, Хидэёси показал, что сохраняет верность клану, во главе которого стоял его бывший господин. Затем он принялся дожидаться открытия решающего совета в Киёсу, которое было намечено на двадцать седьмое число того же месяца. СЛОВЕСНАЯ ВОЙНА Сибате Кацуиэ было пятьдесят два года. Как военачальник, он успел принять участие в бесчисленных битвах, как человек — хлебнул на жизненной дороге немало лиха. Он происходил из знатного рода и достиг высокого положения, был поставлен во главе могущественного войска, отличался отменным здоровьем и редкой телесной силой. Никто не сомневался, что Сибата — баловень судьбы. Что же касается его самого, то он мнил себя ее избранником. На четвертый день шестого месяца он разбил лагерь под Уодзаки в Эттю. Стоило ему услыхать о том, какая трагедия разыгралась в храме Хонно, и он мысленно обратился к себе с такими словами: «То, что мне предстоит сделать, преисполнено великой важности, поэтому я не должен допустить ни малейшей промашки».Исходя из этого, он решил никуда не торопиться. Он был человеком осторожным и расчетливым. Но душой он конечно же устремился в Киото со скоростью ветра.На тот день он был первым по старшинству из соратников клана Ода и наместником северных провинций. Приобретя за долгие годы мудрость и мощь, он решил рискнуть всем достигнутым в ходе одного отчаянного рывка к великой цели. Бросив на произвол судьбы дела северных провинций, он выступил по направлению к столице. Конечно, стремительность, проявляемая осмотрительным человеком, такова, что ему понадобилось несколько дней на то, чтобы покинуть Эттю, а еще несколько дней он провел в собственной крепости Китаносё в провинции Этидзэн. И все же ему не казалось, будто он медлит. Когда столь прославленный полководец, как Сибата Кацуиэ, решает предпринять нечто чрезвычайно важное, все должно происходить по установленным им правилам, а это, наряду с прочим, означает и неторопливое достоинство, и точный выбор подходящего часа.Хотя Сибата считал, будто его войско идет на столицу стремительно, на деле оно выдвинулось на границу Этидзэна и Оми только пятнадцатого числа. И лишь в полдень шестнадцатого к основным силам подтянулись тылы и все войско встало на короткий отдых у горного перевала. Сверху вниз глядели воины Сибаты на проплывающие в полуденном небе летние облака.Прошло двенадцать дней с тех пор, как Сибата услышал о гибели Нобунаги. Хидэёси, ведший долгую войну с кланом Мори в западных провинциях, узнал об этом за день до него, но уже четвертого главнокомандующий западной армией ухитрился заключить мир с Мори, пятого — выступил, седьмого — прибыл в Химэдзи, девятого — пошел на Амагасаки, тринадцатого — разбил Мицухидэ в сражении под Ямадзаки, а к тому времени, когда Сибата Кацуиэ вышел на границу с Оми, Хидэёси успел выбить из столицы остававшиеся там вражеские отряды.Нельзя забывать, что дорога из Этидзэна в столицу длиннее и труднее, чем та, что ведет из Такамацу. Тем не менее Хидэёси, чтобы своевременно попасть в Киото, пришлось приложить больше усилий, чем Кацуиэ. На первый взгляд все обстоятельства были в пользу главнокомандующего северной армией. Ему было проще выйти из войны и провести в надлежащем порядке отход войска, чем Хидэёси. Так почему он умудрился прийти последним? Потому, что не пожелал жертвовать всегдашними правилами во имя того, чтобы опередить соперника.Умудренный опытом бесчисленных битв, проникшийся особой самоуверенностью благодаря их победоносному исходу, Сибата Кацуиэ подходил к любому решению исходя из не раз доказавшего свою правильность распорядка, что в данном случае сослужило ему дурную службу. Подобное поведение, идущее на пользу военачальнику в обычных войнах, мало соответствовало тому, как нужно себя вести на переломе истории, и наряду с прочим доказывало, что Сибата Кацуиэ не способен подняться на уровень государственного мышления, в корне отличного от обычая ведения малых войн.В горном селении Янагасэ скопилось много конных и пеших воинов. Дорога на запад отсюда вела в столицу. Дорога на восток — с переправой через озеро Ёго — к крепости Нагахама. Кацуиэ временно разместил свою ставку в окрестностях маленького горного храма.При своем здоровье Кацуиэ был чрезвычайно чувствителен к перемене погоды. В этот день он особенно страдал от восхождения на гору по сильной жаре. Когда наконец его походный стул поставили в густой тени дерева, он распорядился обнести его со всех сторон шатром и, прежде чем усесться, снял доспехи. Затем обратился к своему приемному сыну Кацутоси:— Оботри мне спину.Двое мальчиков принялись обмахивать Кацуиэ огромными веерами. Когда пот высох, все тело военачальника начало чесаться.— Кацутоси, три сильнее! Еще сильнее! — потребовал он.Кацутоси было всего пятнадцать лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174