Причудливой формы облачка плыли по небу.
«Дзётаро еще мал, а Оцу слишком слаба, — рассуждал Мусаси. — Найдутся добрые люди, которые позаботятся о ребенке и беспомощной женщине. Пусть небеса решат, суждена ли мне встреча с Оцу и Дзётаро».
Пережитое у водопада потрясение привело Мусаси в смятение, но сейчас он обрел душевный покой. Мусаси понял, что нельзя в это солнечное утро думать лишь об Оцу и Дзётаро, как бы дороги они ему ни были. Он должен владеть собой и твердо следовать избранному Пути, который будет вести его и в этой, и в последующей жизни.
Мусаси пришел в Нараи вскоре после полудня. Это было бойкое торговое место. Мусаси миновал лавку, торгующую шкурами, затем еще одну, на прилавке которой лежали гребни из Кисо. Следующей была лавка, где продавали лекарство из медвежьей желчи. Мусаси решил заглянуть в нее. Вход в лавку украшала вывеска «Большой Медведь», под которой в клетке сидел живой медведь-великан.
Хозяин, пивший чай, обернулся на стук.
— Чем могу служить? — спросил он Мусаси.
— Как мне найти лавку, принадлежащую человеку по имени Дайдзо?
— Дайдзо? На следующем перекрестке.
Хозяин «Большого Медведя» с чашкой в руках вышел на дорогу и подробно объяснил, как пройти. Увидев своего помощника, который возвращался после выполнения какого-то поручения, хозяин подозвал его.
— Проводи господина к Дайдзо, — приказал хозяин. — Почтенный самурай не может терять время на поиски лавки.
Голова у подмастерья была бритой, только на лбу и на затылке торчало по клочку волос. Он бодро зашагал впереди. Мусаси понял, что Дайдзо пользовался уважением в округе.
— Вот она, — указал подмастерье на лавку и отправился восвояси. Мусаси ожидал увидеть обычное придорожное заведение, а перед ним был большой дом. Забранная решеткой витрина была пяти метров длиной, из-за дома выглядывали крыши двух амбаров. Двор окружала высокая стена, парадный вход был закрыт.
Мусаси нерешительно отодвинул сёдзи. В просторном помещении царил полумрак, пол был земляным, поэтому внутри сохранялась приятная прохлада. Мусаси почему-то подумал, что так должна выглядеть винокурня.
— Добрый день, — негромко обратился он к человеку за конторкой.
Мусаси объяснил цель своего прихода, и человек понимающе кивнул:
— Вы, значит, пришли за мальчиком.
Человек, оказавшийся приказчиком, предложил Мусаси подушку-дзабутон, пригласив сесть.
— К сожалению, вы с ним разминулись, — продолжал он. — Мальчик прибежал в полночь, мы как раз укладывали дорожные вещи хозяина, который отправлялся в путь на следующее утро. Насколько я знаю, разбойники похитили спутницу мальчика, и он просил о помощи. Хозяин пообещал ему сделать все возможное. Неизвестно, кто похитил женщину. Будь это местные разбойники, все решилось бы просто. Похоже, что это дело рук кого-то из пришлых, поэтому похититель непременно затаится подальше от тракта.
Утром хозяин разослал на поиски наших людей, но они вернулись ни с чем. Мальчика, убитого горем, хозяин взял с собой. Кто знает, может, в пути они услышат о похищенной женщине или встретят вас. Часа четыре как хозяин и мальчик отправились в дорогу. Досадно, что вы разминулись!
Рассказ огорчил Мусаси, но он понимал, что не застал бы Дзётаро здесь, если бы и вышел пораньше. Мусаси утешился мудростью о том, что для того, кто ищет, всегда остается завтрашний день.
— Куда отправился господин Дайдзо?
— Трудно сказать. У нас не совсем обычная лавка. Мы скупаем целебные травы, растущие в горах. Сборщики приносят их дважды в год, весной и осенью. Наш хозяин не слишком занят, поэтому часто путешествует — по храмам и святым местам, по известным горячим источникам и живописным уголкам страны. На этот раз он, кажется, собирался в Дзэнкодзи, потом по Этиго, а напоследок в Эдо. Точно не знаю. Хозяин никогда не говорит, куда отправляется… Еще чаю?
Мусаси досадовал из-за, потери драгоценного времени, но отказываться было неприлично. Принесли чай. Мусаси спросил, как выглядит Дайдзо.
— Вы его сразу узнаете! Ему пятьдесят два года, крепкого сложения, коренаст, лицо рябоватое. Справа на голове залысина.
— А какого он роста?
— Среднего.
— Как он одет?
— Одежда у него приметная. Хлопчатобумажное полосатое китайское кимоно, которое он заказал в Сакаи специально для этого путешествия. Ткань эта редкая, едва ли найдется второе такое кимоно.
Мусаси теперь имел представление о внешности Дайдзо. Соблюдая этикет, он еще некоторое время посидел за чаем. Мусаси не догнал бы путников сегодня, но мог бы перехватить их на перевале Сиёдзири на следующее утро, если прошагает всю ночь напролет.
К вечеру Мусаси дошел до того места, откуда начинался подъем на перевал. Солнце село, дорогу окутал туман. Весна была на исходе. Кучка домов жалась к подножию гор. До перевала оставалось километров пять. Мусаси шел без остановки, пока не достиг Инодзигахары, небольшого плоскогорья перед перевалом. Он улегся на землю по соседству со звездами и мгновенно заснул глубоким сном.
На скалистом выступе, возвышавшемся посредине плато, стоял маленький храм Сэйгэн. Это было самое высокое место в окрестностях Сиёдзири.
Мусаси разбудили голоса.
— Сюда! Отсюда видна Фудзияма!
Мусаси сел, огляделся, но никого не увидел. Утренний воздух был кристально прозрачен! Над морем облаков к небу гордо вознесся алый конус Фудзиямы, сияющей белоснежной вершиной. Детский восторг охватил Мусаси. Он видел множество изображений Фудзиямы, рисовал гору в воображении, но впервые воочию увидел священную вершину. Она находилась на расстоянии в сто километров, но казалось, что до нее рукой подать. «Чудо!» — прошептал Мусаси, вытирая слезы восторга. Он с новой силой ощутил бесконечное великолепие природы и свою ничтожность по сравнению с ее величием. После победы у раскидистой сосны ему порой представлялось, что на свете не так уж много мастеров меча, способных сравниться с ним. А может, и вообще нет. Сейчас Мусаси понял, что его жизнь — краткий миг, а неповторимая красота Фудзиямы вечна. Мусаси застыдился, что он в гордыне переоценил себя.
Величавая природа еще раз явила свое превосходство над человеком. Мусаси упал на колени, обратившись лицом к горе, и стал молить о прощении за греховные мысли. Молился и за упокой души матери, за спасение Оцу и Дзётаро. Он благодарил землю, на которой родился, и просил даровать ему славу, пусть ничтожную по сравнению с величием природы. Мысли вереницей неслись в его голове. Правильно ли считать человека ничтожным? Не кажется ли природа могучей только в том случае, когда на нее смотрят глаза человека? Не возникли ли сами боги благодаря тому, что к ним взывали сердца смертных? Живой дух человека, а не мертвый камень совершает великие деяния.
«Я — человек, но не так уж далек от богов и вселенной, — думал Мусаси. — Я могу коснуться их своим мечом, но не раньше, чем почувствую единение с природой, не раньше, чем достигну высшей точки мастерства, развив все свои способности».
Показалась группа торговцев, чьи голоса разбудили Мусаси. Торговцы остановились, глядя на Фудзияму.
— Прекрасный вид!
— Немногим доводится поклониться отсюда священной горе.
Движение на дороге оживилось. В обоих направлениях, как муравьи, текли вереницы путников с поклажей. Рано или поздно должны были показаться Дайдзо и Дзётаро. Если он вдруг проглядит их, то они обязательно прочтут надпись, сделанную Мусаси у подножия скалы:
«Господину Дайдзо из Нараи.
Хочу встретить вас на перевале. Жду в храме на скале.
Мусаси, учитель Дзётаро».
Солнце поднялось высоко над горизонтом. Мусаси, как ястреб, вглядывался в дорогу, но Дайдзо не появлялся. За перевалом дорога разбегалась в трех направлениях — напрямую в Эдо через Косю, вторая, главная, через перевал Усуи — в Эдо с севера, третья вела в северные провинции. Направлялся ли Дайдзо на север в Дзэнкодзи или на восток в Эдо, ему не миновать перевала. Мусаси хорошо усвоил, что люди ведут себя непредсказуемо. Торговец мог свернуть в сторону или провести лишнюю ночь у подножия горы. Мусаси размышлял, не спуститься ли ему вниз, чтобы навести справки о Дайдзо.
Мусаси решил пойти вниз, но едва ступил на каменистую тропинку, как услышал знакомый мужской голос:
— Он здесь, наверху.
Мусаси мгновенно вспомнил дубинку, которая две ночи назад едва не поколотила его.
— Иди сюда! — крикнул Гонноскэ, сжимая дубинку и сверля взглядом Мусаси. — Ты сбежал. Знал, что я вызову тебя на поединок. Спускайся, сразимся!
Привалившись к скале, Мусаси безмолвно смотрел на Гонноскэ. Тот решил, что Мусаси не намерен сойти вниз.
— Подожди, мама, — сказал он старухе, — сейчас я сброшу его со скалы.
— Стой! — одернула она сына. — Всегда допускаешь одну и ту же ошибку, чересчур нетерпелив. Надо сначала прочитать мысли противника, а потом бросаться в бой. Он, предположим, швырнет в тебя камнем, что тогда? — Старуха говорила, сидя на корове.
Мусаси слышал их голоса, но не мог разобрать слов. Он знал, что уже выиграл бой, поскольку разгадал технику Гонноскэ. Мусаси сожалел об их непримиримости и настойчивости. Они только ожесточатся, если Гонноскэ потерпит новое поражение. Борьба с домом Ёсиоки убедила Мусаси в том, насколько бесполезны поединки, порождающие усиление вражды. Мать Гонноскэ походила на Осуги — женщину, ослепленную любовью к сыну и ненавидящую всякого, кто посмел тронуть пальцем ее чадо.
Мусаси стал карабкаться вверх.
— Стой! — Голос старухи звучал так повелительно, что Мусаси невольно застыл на месте.
Старуха, спустившись с коровы, подошла к подножию скалы. Проверив, видит ли ее Мусаси, она простерлась на земле в поклоне.
Мусаси смутился от такого самоуничижения пожилой женщины. Он поспешно отвесил ответный поклон и протянул руки, словно бы желая поднять старуху на ноги.
— Добрый самурай, — заговорила она, — постыдно стоять так перед тобой. Понимаю, ты презираешь мою назойливость. Причина не в упрямстве или ненависти. Прошу проявить снисходительность к моему сыну. Десять лет он занимается боевым искусством, без учителя, без друзей, без достойного соперника. Умоляю преподать ему еще один урок фехтования!
Мусаси молчал.
— Надеюсь, ты не оставишь нас, не блеснув мастерством, — взволнованно продолжала старуха. — Позавчера сын сражался отвратительно. Если он не докажет свои способности, мы с ним опозорим своих предков. Сейчас Гонноскэ вроде крестьянина, которого побил самурай. Ему посчастливилось встретить прекрасного воина, как ты, грех не поучиться у тебя. Вот я и привела его сюда. Прошу внять моим мольбам и принять его вызов! — Старуха вновь склонилась в поклоне, словно перед ней был не самурай, а божество.
Мусаси, сбежав вниз, поднял старуху и посадил ее на корову.
— Возьми веревку, Гонноскэ, — сказал он будущему противнику. — Пойдем, и я решу, стоит ли нам сражаться.
Мусаси шел впереди, но не проронил ни слова, пока они спускались вниз. Гонноскэ бросал настороженный взгляд на Мусаси и подхлестывал прутиком корову. Старуха была взволнована и расстроена.
— Я принимаю твой вызов, — внезапно объявил Мусаси, когда они прошли около километра.
Выпустив из рук веревку, Гонноскэ огляделся по сторонам, выбирая позицию, словно поединок должен состояться сию минуту. Мусаси вместо него обратился к матери:
— Вы готовы к самому худшему? Я буду сражаться всерьез, не делая скидки ни на неопытность Гонноскэ, ни на различие в оружии, — сказал Мусаси старухе.
Впервые за все время она улыбнулась.
— Мне не надо ничего объяснять. Если его победит такой молодой человек, как ты, значит, сын бросит боевое искусство, а в этом случае ему незачем жить. Я не буду роптать на худший исход поединка.
— Будь по-вашему. — Мусаси подобрал веревку, брошенную Гонноскэ. — Лучше уйти с дороги, здесь слишком людно. Отойдем в сторону, привяжем корову, и я буду сражаться, сколько вы пожелаете. — Указав на возвышавшуюся поодаль огромную лиственницу, Мусаси сказал: — Готовься, Гонноскэ, сойдемся в бою под тем деревом.
Не успели они подойти к лиственнице, как Гонноскэ принял боевую стойку, уперев дубинку в землю перед собой. Мусаси стоял безоружный, расслабив плечи.
— Почему не готовишься? — спросил Гонноскэ.
— К чему?
— Возьми что-нибудь! Не будешь же ты сражаться голыми руками! — взорвался Гонноскэ.
— Я готов.
— Без оружия?
— Мое оружие здесь. — Мусаси погладил рукоятку меча.
— Ты будешь сражаться мечом?
Уголки губ Мусаси изогнулись в легкой улыбке. Он не мог говорить, потому что начал выравнивать дыхание для боя.
Старуха сидела под лиственницей, как каменный Будда.
— Подождите немного! — крикнула она.
Застывшие в боевых стойках мужчины не шелохнулись, словно не слышали ее слов. Дубинка Гонноскэ, словно вобрав в себя окрестный воздух, готова была извергнуть его в сокрушительном ударе. Рука Мусаси слилась с рукояткой меча, глаза его пронзали Гонноскэ, как стрелы. Началась невидимая битва, ведь взгляд способен поразить сильнее меча или дубинки. Взгляд проделывает первую брешь в обороне противника, а меч или дубинка потом довершают дело.
— Постойте! — снова крикнула старуха.
— В чем дело? — отозвался Мусаси, отскочив назад на безопасное расстояние.
— У тебя настоящий меч?
— В моей технике нет разницы между стальным и деревянным мечом.
— Не подумай, что я хотела тебя остановить.
— Поймите меня правильно. Меч — деревянный или стальной — совершенное оружие. В серьезном бою нет полупобед и полупоражений. От смертельного риска спасает лишь бегство с поля боя.
— Ты прав, бой будет настоящим, поэтому предлагаю соблюсти необходимые формальности и представиться друг другу. Вы оба — противники редких боевых качеств. После поединка знакомства не получится.
— Вы правы.
— Гонноскэ, представься первым!
Гонноскэ почтительно поклонился Мусаси.
— Нашим предком считается Какумё, который сражался под знаменами великого воина Минамото-но Ёсинаки из Кисо. После смерти Ёсинаки Какумё стал последователем святого Конэна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145