— У Мусаси нет крыльев, — заверил Дзюро. — Успокойся. Короку сегодня расскажет обо всем Кодзиро.
— Как сегодня? Почему вчера никто не пошел к нему? Где он живет? Сама поговорю с ним.
Старуха начала собираться, но Дзюро неожиданно исчез, и ей пришлось спрашивать дорогу у других шалопаев, слонявшихся по дому Осуги совсем не знала Эдо, поскольку за два года жизни в нем почти не выходила за ворота дома.
— Кодзиро живет у Ивамы Какубэя.
— Какубэй — вассал Хосокавы, но его собственный дом находится на дороге Таканава.
— На полпути к горе Исараго. Каждый подскажет.
— У Исараго есть второе название — Цукиномисаки.
— Дом приметный, ворота выкрашены в красный цвет. В округ таких больше нет.
— Ясно! — нетерпеливо прервала советчиков Осуги. Она обиделась что ее принимают за выжившую из ума старуху. — Найду сама, — про должала она. — Поосторожнее с огнем, пока меня нет. Не спалите дом в отсутствие хозяина.
Осуги надела соломенные сандалии, проверила пристегнутый к об короткий меч, взяла посох и вышла.
Не успела старуха уйти, как появился Дзюро.
— О чем она с вами толковала?
— Спрашивала, как пройти к дому Какубэя.
— Вот упрямица! — сокрушался Дзюро. — Эй, Короку!
Тот неохотно отложил в сторону игральные кости и подошел Дзюро.
— Вчера ты не пошел к Кодзиро, а сегодня смотри как дело повернулось. Старуха сама отправилась к нему.
— Ну и что?
— Хозяин тебе покажет «ну и что».
— Верно. Старуха ему донесет.
— Теперь за нее беспокойся. Старуха, как сухая цикада, угодит под лошадь и рассыплется. Поди за ней и последи, как бы чего не случилось.
Короку убежал, а Дзюро, проклиная нелепость положения, пошел в комнату мужчин. Это было просторное помещение с разбросанным повсюду оружием. На гвоздях по стенам висели кимоно, полотенца, нижнее белье, шапки и прочие вещи подручных хозяина дома. Зеркало в лакированной раме и женское кимоно пестрой расцветки на красной подкладке выглядели здесь нелепо. Их принесли по совету Кодзиро, который таинственно сообщил Ядзибэю, что мужчины, живущие в боевой компании без вещей, которые напоминали бы им о женщинах, становятся строптивыми и затевают драки между собой, растрачивая силы по пустякам.
— Жульничаешь, шулер!
— Это кто шулер! Ну-ка повтори!
В углу сидели картежники. Дзюро бросил на них презрительный взгляд — мелочь, напрасные люди. Дзюро хотел подремать, хотя под крики игроков вряд ли отдохнешь. Он удобно устроился на циновке, поджал ноги и закрыл глаза, но не прошло и минуты, как рядом улегся проигравшийся картежник и начал жаловаться на судьбу. Вскоре к нему присоединились и другие игроки.
— Что это? — спросил один из них, поднимая выпавший из-за пазухи Дзюро листок. — Ведь это сутра! Зачем она понадобилась нашему главному головорезу?
Дзюро приоткрыл глаз.
— Старуха переписывает. Вздумала тысячу копий написать.
— Дай-ка мне! — схватил листок один из завсегдатаев дома. — Почерк четкий и красивый. Читать легко.
— А ты можешь читать?
— Конечно. Пустяковое дело.
— Давай послушаем. Почитай, да нараспев.
— Ты что, шутишь? Это тебе не модная песенка.
— Какая разница! Раньше сутры пели. Буддийские молебны так и проходили. Знаешь мотив гимна?
— Кто же читает сутры под гимн?
— Валяй на любой.
— Почитай лучше ты, Дзюро. Дзюро не вставая начал нараспев:
Сутра Великой Родительской Любви.
Вот что я слышал:
Некогда Будда, сидя на Скале священного грифа
В Городе Царских Дворцов,
Проповедовал бодисаттвам и ученикам.
Вокруг собрались монахи и монахини
И верующие — мужчины, женщины.
Явились небожители, духи и демоны,
Дабы услышать Священный Закон.
Окружили все драгоценный трон
И не спускали глаз с сияющего лика.
— Ничего себе! — раздался голос. — Написано про монахинь? Уж не про тех ли девочек из Ёсивары, которых мы кличем «монахинями»? Говорят, среди некоторых «монахинь» пошла мода на сероватые белила. Они берут меньше, чем в веселом квартале…
— Помолчи!
Будда приступил к изложению Закона.
Добрые люди, мужчины и женщины,
Признайте свой долг перед добродетельными отцами,
Признайте свой долг перед милосердными матерями.
Человек является в этот мир по закону кармы,
Но порождают его отец и мать.
— Будда поучает, что надо любить маму и папу. Слышали тысячу раз!
— Тише!
— Читай! Мы больше не будем тебе мешать.
Без отца не родится ребенок,
Без матери ему не взрасти,
Дух происходит из отцовского семени,
А плод растет во чреве матери…
Дзюро устроился поудобнее, высморкался и продолжил:
Таинство связи матери и ребенка
Делает материнскую заботу о чаде
Несравненным в мире деянием…
Заметив, что компания подозрительно затихла, Дзюро спросил:
— Слушаете?
— Слушаем… Читай дальше.
Проходят положенные месяцы и дни,
Карма подгоняет рождение человека,
Женщину терзают боли,
Отец бледнеет и дрожит от страха.
Все домочадцы, слуги сбились с ног.
Но вот дитя родилось и положено в траву,
Границ не знает ликование отца и матери.
Мать радуется первому крику младенца,
Как нищая замирает при виде найденной жемчужины.
Объятья матери — колыбель младенца,
Колени матери — простор для игр.
Грудь матери — источник животворный.
Любовь ее — дарует жизнь.
Без матери беспомощно дитя.
Мать, голодая, отдаст ребенку последнюю кроху.
Без матери чахнет дитя.
— Почему не читаешь?
— Подождите минутку!
— Смотрите-ка! Плачет, как младенец!
Чтение затеяли для того, чтобы убить время, в шутку, но проникновенные слова сутры заворожили всех. Дзюро и еще несколько человек сидели с погрустневшими лицами, глядя куда-то вдаль.
Мать работает в поле в соседней деревне,
Носит воду, разводит огонь,
Толчет зерно, мелет муку.
Ночью она бежит домой.
И слышит крик ребенка.
И сердце ее ликует любовью.
Она спешит к дому.
Ребенок тянется к ней,
Она склоняется над ним,
Прижимает его к себе, целует,
Радость обоих безмерна.
Нет в мире любви сильнее, чем эта…
— Эй, кто там хлюпает?
— Не могу сдержаться, я кое-что вспомнил.
— Сиди тихо, а то и я начну плакать.
В этой компании отчаянных людей запрещались разговоры о любви к родителям. Их восприняли бы как проявление слабости, женской слезливости. Старое сердце Осуги возликовало бы при виде лиц обычно грубых подопечных. Простые, трогательные слова сутры проняли даже громил.
— Все прочитал?
Растет ребенок. Ему два года.
Пока он беспомощен без отца и матери.
Без отца он не знает, как развести огонь.
Без матери он не знает, что нож может порезать палец.
Мальчику минуло три года.
Мать отнимает дитя от груди, он пробует новую еду.
Без отца он не знает, что яд может убить.
Без матери он не знает, что травы исцеляют.
Родители идут в гости и приносят ребенку
Самые вкусные угощения.
Ребенок растет.
Отец приносит ему одежду,
Мать расчесывает волосы.
Они отдают все лучшее ребенку,
А сами донашивают старое платье.
Сын приводит в дом невесту.
Чужая женщина ему дороже отца и матери.
Молодые не налюбуются друг другом.
Сидят у себя, ласково воркуя.
Стареют отец и мать,
Силы покидают их.
Сын — их единственная опора,
Одна сноха может им помочь,
Но сын не заглядывает к старикам
Ни днем, ни ночью.
Холодно и грустно в их комнате.
Они вроде случайных гостей на постоялом дворе.
Напрасно зовут они сына.
А придет, так бранит,
Что зажились, мол, в этом мире.
Горем наполняются их сердца.
Заливаясь слезами, робко молвят они:
Без нас ты, сынок, не родился бы,
Не вырос бы без нашей любви.
За что теперь, сынок…
Дзюро вдруг разрыдался и швырнул листок.
— Больше не могу… Пусть кто-то другой…
Никто не вызвался дочитать сутру. Заплаканные мужчины лежали, сидели, понурив головы, как потерявшиеся дети.
Необычную сцену увидел вошедший в комнату Сасаки Кодзиро.
ВЕСЕННИЙ КРАСНЫЙ ЛИВЕНЬ
— Где Ядзибэй? — громко спросил Кодзиро.
Игроки ушли с головой в игру, а остальные погрузились в воспоминания детства под влиянием сутры, поэтому никто не ответил.
— Что случилось? — спросил Кодзиро, подходя к Дзюро, которые лежал, закрыв ладонями заплаканные глаза.
— О, я не заметил, как вы пришли, господин.
Дзюро и его товарищи, поспешно вытирая глаза и носы, поднимались с циновок.
— Вы что, плачете?
— Да… то есть нет.
— Не спятили случаем?
Дзюро поспешил рассказать о встрече с Мусаси, чтобы отвлечь Кодзиро от странной картины, которую тот застал на мужской половине дома.
— Хозяин в отъезде, мы не знали, что делать, Осуги пошла к вам.
Глаза Кодзиро ярко сверкнули.
— Мусаси в гостинице в Бакуротё?
— Да, но сейчас он может быть в доме Дзусино Коскэ.
— Интересное совпадение.
— Почему?
— Я отдал Дзусино свой Сушильный Шест на полировку. Сегодня меч должен быть готов. Я как раз иду за ним и заглянул к вам по пути.
— Вам повезло. Если бы вы сначала пошли в мастерскую, то Мусаси мог бы внезапно напасть на вас.
— Я его не боюсь. Но как же мне увидеть старуху Осуги?
— Я пошлю за ней проворного малого. Она, верно, еще не доплелась до Исараго.
Вечером заседал военный совет. Кодзиро считал, что дожидаться возвращения Ядзибэя бессмысленно. Он выступит в качестве помощника Осуги, чтобы она могла наконец расквитаться со своим недругом. Дзюро и Короку вызвались пойти вместе с ними, хотя особенного толку от них ожидать не приходилось.
У Осуги после прогулки по городу разболелась спина, поэтому выполнение плана решили отложить на следующий день.
На другой день под вечер Осуги выкупалась в холодной воде, вычернила зубы лаком и подкрасила волосы. Оделась в белое белье, приготовленное на похороны. В храмах, которые Осуги посещала, она ставила на белье храмовые печати на счастье, так что исподнее было изукрашено символами храма Сумиёси в Осаке, Оямы Хатимана и Киёмидзу в Киото, Каннон в Асакусе и других, не столь известных святилищ. Священные печати превратили белую ткань в набивную. Осуги чувствовала себя гораздо увереннее под такой защитой.
Старуха тщательно сложила и спрятала за оби письмо Матахати и Сутру Великой Родительской Любви, а в кошелек вложила еще одно письмо, с которым никогда не расставалась. Оно гласило:
«Несмотря на преклонные годы, я провожу дни в странствиях ради великой цели. Меня может убить мой заклятый враг, я могу умереть на обочине дороги. В случае моей кончины прошу чиновников и добрых людей отослать мое тело домой на деньги, которые находятся в этом кошельке. Осуги, вдова Хонъидэн, деревня Ёсино, провинция Мимасака».
С мечом на боку, в белых ноговицах и митенках старуха была почти совсем готова. Стеганый пояс-оби плотно перехватывал кимоно-безрукавку. Поставив чашу с водой на стол, Осуги склонилась перед ней и сказала:
— Пора!
Затем замерла на несколько мгновений с закрытыми глазами. Мысли ее обратились к дядюшке Гону. В дверь заглянул Дзюро.
— Готовы? — спросил он. — Пора в путь! Кодзиро ждет.
— Я готова.
Осуги вышла и села на почетное место перед алтарем. Псаломщик подал ей чашку и осторожно налил сакэ. Налил он также Кодзиро и Дзюро. Все выпили, встали, потушили лампу и вышли.
Многие из людей Хангавары вызвались их сопровождать, но Кодзиро не взял их, они только мешались бы в бою. Когда они выходили из ворот, один из молодых людей высек искры из огнива — на счастье.
Небо затянуло дождевыми облаками, пели соловьи.
Четверо шли по темным улицам, сопровождаемые собачьим лаем. Собаки чуяли зловещие намерения этих людей.
— Кто это там? — спросил, оглядываясь, Короку.
— Ты кого-то увидел?
— Кто-то идет за нами.
— Наверное, кто-нибудь из наших, — успокоил Кодзиро. — Ведь все хотели пойти с нами.
— Они все бы испортили.
Повернув за угол, Кодзиро остановился под карнизом дома.
— Уже пришли? — спросил он шепотом.
— Мастерская Коскэ чуть дальше по улице, на другой стороне.
— Что нам делать? — спросил Короку.
— Действовать по плану. Вы остаетесь здесь, я иду в лавку.
— А что, если Мусаси попытается сбежать через черный ход?
— Не беспокойся. Ни он, ни я не побежим друг от друга. Если он удерет, то ему конец как фехтовальщику.
— Не лучше ли нам расположиться напротив дома? Мало ли что случится.
— Хорошо. Как договорились, мы выйдем с Мусаси на улицу и пойдем рядом. Когда приблизимся к Осуги, я выхвачу меч. Воспользовавшись замешательством Мусаси, Осуги нанесет ему удар.
Осуги переполняла благодарность.
— Спасибо тебе, Кодзиро! Ты так добр ко мне! Ты — живое воплощение Хатимана.
Старуха сложила ладони и склонила голову, словно перед ней и вправду находился бог войны.
В глубине души Кодзиро не сомневался, что делает правое дело. Уверенность в собственной непогрешимости не знала границ.
Когда Мусаси и Кодзиро были юношами, полными молодого задора и надежд, между ними не существовало вражды. Они, конечно, соперничали друг с другом, как принято у равных друг другу. Неуклонный рост славы Мусаси вызывал неприязнь у Кодзиро. Мусаси всегда признавал выдающееся мастерство Кодзиро, но был невысокого мнения о его характере и проявлял осторожность в обращении с соперником. С годами они совершенно разошлись по многим причинам, сказались разгром школы Ёсиоки, судьба Акэми, действия Осуги. Не могло быть и речи о примирении.
Сейчас, когда Кодзиро взял на себя роль защитника Осуги, события с неумолимой быстротой приближались к неизбежному исходу. Кодзиро негромко постучал в дверь.
— Коскэ! Ты не спишь?
В доме было совершенно тихо, но из-под двери виднелась полоска света.
— Кто там? — нерешительно спросили из-за двери.
— Ивама Какубэй дал тебе мой меч для полировки. Я пришел за ним.
— Большой длинный меч?
— Впусти меня!
— Подождите.
Дверь приоткрылась, глаза обоих мужчин встретились. Загораживая дорогу, Коскэ сказал:
— Меч пока не готов.
— Когда же он будет готов? — спросил Кодзиро, отодвигая хозяина с дороги и входя в дом.
— Дайте посчитаю…
Коскэ потер глаза и подбородок и еще больше вытянул длинное лицо. Кодзиро показалось, что над ним смеются.
— Не кажется ли тебе, что ты сильно запаздываешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145