Сначала найди мать, а потом приходите вместе на мост. Надеюсь, ты приведешь ее…
Матахати ушел, и Мусаси сел в ожидании ответа на письмо. Потом он прилег на скамейку в дальнем углу харчевни и задремал. Ему снились две бабочки, порхающие среди ветвей под легким ветерком. Одна бабочка была Оцу…
Мусаси проснулся, когда косые лучи солнца лежали на задней стене комнаты.
— Что ни говорите, но это было жалкое зрелище, — говорил кто-то.
— Ты о людях школы Ёсиоки?
— В народе ее почитают благодаря славе Кэмпо. В любом деле успеха добивается только первое поколение. Второе, как правило, много слабее, а третье вообще пускает все на ветер. Редко увидишь, чтобы главу рода в четвертом поколении похоронили рядом с основоположником дома.
— А я собираюсь упокоиться рядом с прадедушкой.
— Ты — просто каменотес, а я говорю о знаменитых людях. Если не веришь, то вот тебе пример наследников Хидэёси.
Каменотесы работали в долине и каждый день в три часа приходили на постоялый двор пить чай. Один из них, живший неподалеку от Итидзёдзи, видел все сражение собственными глазами. Свою историю он уже рассказывал десятки раз, непременно добавляя новые подробности, изображая в лицах то Мусаси, то бойцов Ёсиоки.
В середине очередного рассказа ко двору подошли четыре человека. Они расположились на веранде — Сасаки Кодзиро и три самурая с горы Хиэй. Их угрюмые физиономии не предвещали ничего хорошего, так что каменотесы удалились допивать чай в чайную комнату внутри дома. Повествование продолжалось, и скоро слушатели начали смеяться и перебивать рассказчика. Без конца упоминалось имя Мусаси, произносимое с восхищением. Кодзиро вышел из себя.
— Эй, вы! — крикнул он каменотесам.
— Да, господин, — хором отозвались те, склонив головы.
— Что вы там болтаете? Тебя спрашиваю? — Кодзиро ткнул тяжелым веером в сторону рассказчика. — Заливаешься, словно знаешь больше всех на свете. Ну-ка, выходите! Не бойтесь!
Каменотесы вышли на веранду.
— Надоело слушать, как вы расхваливаете Миямото Мусаси. Чепуху мелете.
Каменотесы недоуменно переглянулись.
— С чего вы взяли, что Мусаси великий мастер меча? Ты утверждаешь, будто видел бой своими глазами. Я тоже его видел. Я — Сасаки Кодзиро. Я отмечал каждую деталь как официальный наблюдатель, а затем отправился на гору Хиэй и доложил монахам о бое. По приглашению известных монахов-воинов я посетил несколько обителей, сообщая о своих наблюдениях. Вы ничего не смыслите в боевом искусстве, — презрительно продолжал Кодзиро, обращаясь к каменотесам. — Только и поняли, что кто-то победил, и начали всем стадом восхвалять Мусаси, якобы он самый великий фехтовальщик на земле. Не имею привычки вмешиваться в разговоры невежд, но считаю своей обязанностью одернуть вас, потому что ваша болтовня вредит общественному порядку. На вашем примере заодно хочу показать выдающимся мастерам, которые меня сопровождают, как легко могут заблуждаться люди. Слушайте внимательно! Я вам расскажу о действительных событиях у раскидистой сосны и что за тип этот Мусаси.
Каменотесы послушно закивали.
— Прежде всего, — начал Кодзиро, — рассмотрим, какую цель преследует Мусаси. Я внимательно следил за тем, как он подначил людей Ёсиоки на последнее сражение, поэтому убежден, что он любыми способами делает себе имя. По этой причине он привязался к дому Ёсиоки, самой знаменитой школе фехтования в Киото. Дом Ёсиоки попался на крючок и стал первой ступенькой на пути Мусаси к славе.
Мусаси поступал бесчестно. Все знали, что дни Ёсиоки Кэмпо минули безвозвратно, а его школа пришла в упадок. Она уподобилась гнилому дереву или больному человеку. Мусаси оставалось лишь свалить трухлявый ствол. Это по силам любому, но никто этого не сделал. Почему? Всякий, кто разбирается в «Искусстве Войны», видел полный упадок школы, ее бессилие. Мы не хотели оскорблять память Ёсиоки Кэмпо. Мусаси устроил провокацию, развесил объявления по улицам Киото, распустил слухи и разыграл спектакль, показав то, что мог бы исполнить мало-мальски тренированный фехтовальщик.
Не будем говорить подробно об уловках Мусаси. Например, как он опаздывал на каждый поединок — и с Сэйдзюро, и с Дэнситиро. На встречу у раскидистой сосны он явился окольными путями, прибегая к самой подлой тактике.
Все твердят лишь о том, что он один сражался против многих. Так и было, но в этом-то и заключается его дьявольское коварство. Он отлично знал, что симпатии людей будут на его стороне. О самом бое могу сказать, что это была детская игра. Уж поверьте мне, знатоку фехтования. Мусаси своими трюками протянул время, а потом позорно бежал. Он, конечно, выказал звериную силу, но она не доказывает его военного мастерства. Ничуть. Славу Мусаси принесли его ноги. Удирать он умеет, в этом ему нет равных. — Слова лились из уст Кодзиро, как вода через дамбу. — Со стороны кажется, что сражаться в одиночку с многочисленным противником невероятно трудно. Не всегда десять бойцов в десять раз сильнее одного. Для мастеров фехтования численность противника не имеет существенного значения.
Кодзиро говорил уже назидательным тоном преподавателя фехтования, профессионально разбирая бой. Принизить подвиг Мусаси не составляло труда, каждый посвященный в Искусство Меча непременно заметил бы ошибки в его действиях, несмотря на отчаянную храбрость Мусаси. Когда речь дошла до Гэндзиро, Кодзиро стал еще вдохновеннее. Он назвал убийство мальчика варварством, нарушением этикета фехтования, непростительной жестокостью.
— А теперь немного о прошлом Мусаси, — возвестил Кодзиро. Встретившись с Осуги на горе Хиэй, он наслушался ее рассказов о злобном коварстве Мусаси.
Не жалея красок, Кодзиро живописал картину страданий «славной женщины» из-за чудовища по имени Мусаси.
— Стыдно и больно слышать, как случайные люди возносят хвалу негодяю, — завершал свою речь Кодзиро. — В результате страдают общественная мораль и порядок. Поэтому я позволил себе пространную речь. Я не имею отношения к дому Ёсиоки и личной вражды к Мусаси. Я говорил честно и беспристрастно, как человек, преданный Пути Меча и следующий его предписаниям. Я сказал вам сущую правду.
Кодзиро, залпом выпив чашку чая, обратился к своим спутникам:
— Солнце уже низко. Пора отправляться, иначе засветло не доберетесь до Миидэры.
Монахи-воины поднялись.
— Будь осторожен, — сказал один из них Кодзиро.
— Встретимся в Киото, — добавил другой. Улучив момент, каменотесы торопливо направились в долину, где их ждала работа. Внизу уже легли розоватые тени и начали пощелкивать соловьи.
Проводив взглядом своих спутников, Кодзиро вошел в дом.
— Я оставлю деньги за чай на столе. Где у вас фитили для огнива? — спросил он у пожилой женщины, которая сидела на корточках перед очагом и готовила ужин.
— Фитили? — переспросила она. — Вон целая связка в углу под потолком.
Кодзиро направился в угол комнаты и стал вытягивать фитили из связки. Несколько штук упало на пол. Кодзиро нагнулся и вдруг заметил ноги спящего на скамейке человека. Кодзиро взглянул на лицо спящего и вздрогнул, как от удара хлыстом. На него в упор смотрел Мусаси. Кодзиро невольно отступил назад.
— Вот, значит, как! — ухмыльнулся Мусаси, вставая с лавки и подходя к онемевшему Кодзиро. Кодзиро пытался выдавить улыбку. Он сразу понял, что Мусаси слышал его рассказ до последнего слова. Положение Кодзиро было еще двусмысленнее потому, что Мусаси смеялся над ним. Кодзиро растерялся, но, мгновенно взяв себя в руки, принял привычный высокомерный вид.
— Вот уж не ожидал повстречать тебя здесь, — заявил он.
— Приятная встреча!
— Воистину!
Кодзиро не хотел разговаривать с Мусаси, о чем потом жалел, но слова будто сами срывались с языка:
— В сражении ты показал себя с превосходной стороны. Нечеловеческая отвага! Поздравляю!
Все еще улыбаясь, Мусаси ответил подчеркнуто вежливо:
— Благодарю тебя за участие в качестве свидетеля, а также за мнение, которое я услышал сегодня. Не часто удается посмотреть на себя со стороны. Обязан за твой рассказ. Никогда не забуду.
Голос Мусаси звучал спокойно, но от его слов Кодзиро внутренне съежился. Он понял, что в один прекрасный день ему придется ответить на вызов Мусаси.
Мусаси и Кодзиро, в равной мере самолюбивые, гордые и волевые, рано или поздно неизбежно столкнулись бы. Мусаси не торопился — победа над Ёсиокой была ступенью на пути к совершенству, и он не собирался бесконечно терпеть клевету Кодзиро.
— Я не забуду, — пообещал он Кодзиро.
Кодзиро кое-что исказил в своем рассказе, однако он передал то, что увидел в сражении. Он не сомневался в своей оценке Мусаси.
— Хорошо, что не забудешь. И я буду помнить, — ответил Кодзиро.
Мусаси одобрительно кивнул, по-прежнему улыбаясь.
ПЕРЕПЛЕТЕННЫЕ ВЕТВИ
— Оцу, я вернулся!
Дзётаро вихрем ворвался в маленький зеленый дворик. Оцу сидела за письменным столиком на веранде, погруженная в созерцание неба. На фасаде домика висела дощечка с надписью «Обитель Горной луны». Домик принадлежал храму Гинкакудзи, по просьбе придворного Карасумару в нем разрешили пожить Оцу.
Дзётаро прошлепал босыми ногами по густому ковру незабудок к ручью. Ручей, текший с территории храма, был чист, как слеза.
— Холодно! — заметил Дзётаро, плескаясь в воде. После ледяного купания песок показался теплее, а жизнь прекрасной. Щебетание ласточек подтверждало мнение мальчика.
Дзётаро, вытерев ноги о траву, поднялся на веранду.
— Не скучно? — спросил он Оцу.
— Нет, мне есть о чем подумать.
— А хорошую новость не хочешь послушать?
— Какую?
— Мусаси недалеко отсюда.
— Где?
— Исходил полгорода, расспрашивая о нем, и наконец узнал, что он в храме Мудодзи на горе Хиэй.
— Значит, он жив и здоров?
— Будем надеяться. Надо немедленно идти туда, иначе он, по обыкновению, исчезнет. Ты собирайся, а я поем.
— Рисовые колобки в большой коробке.
Дзётаро быстро съел колобки, но Оцу сидела все в той же позе.
— Что с тобой? — спросил он.
— Нам не надо идти.
— Что за глупости! То умираешь от разлуки с Мусаси, то не хочешь сдвинуться с места.
— Ты не понимаешь. Мусаси знает о моих чувствах. В ту ночь, когда мы встретились в горах, я ему призналась. Мы думали, что это наша последняя встреча в этой жизни.
— Скоро ты сможешь увидеть его снова.
— Я не знаю, в каком он настроении, доволен ли победой или просто скрывается. Мы расстались, и я примирилась с мыслью, что никогда не увижу его в этой жизни. Надо ждать, когда он пошлет за мной.
— Что, если он позовет тебя через много лет?
— Буду жить, как и сейчас.
— Сидеть, уставившись в небо?
— Ты не понимаешь. Оставим эту тему.
— Что я не понимаю?
— Чувство Мусаси. Теперь я поверила в него. Раньше я была в него просто влюблена, но не была до конца уверена в нем. Теперь все по-иному. Мы всегда будем вместе, пусть даже разлучимся или умрем. Я никогда не буду одинока. Я молю только о том, чтобы он нашел свой Путь.
— Вранье! — взорвался Дзётаро. — Почему женщины никогда не говорят правду? Ладно, делай по-своему, потом только не жалуйся, что умираешь без Мусаси. Хоть глаза выплачи, мне все равно!
Дзётаро приложил немалые усилия, чтобы проследить путь Мусаси после боя в Итидзёдзи, и все напрасно!
Дзётаро до конца дня не разговаривал с Оцу.
Стемнело, и появился один из самураев, состоявших на службе у Карасумару. Он отдал Дзётаро письмо со словами: «От Мусаси для Оцу. Наш господин советует Оцу поберечь себя».
Самурай ушел.
«Рука Мусаси, — подумал Дзётаро, разглядывая письмо. — Значит, он жив. Он пишет Оцу, а не мне!»
— Письмо от Мусаси? — спросила Оцу, выйдя из задней комнаты.
— Да, но, по-моему, оно неинтересно тебе, — ответил Дзётаро, пряча письмо за спину.
— Прекрати, Дзётаро! Дай сюда! — взмолилась Оцу.
Дзётаро поупрямился, но, как только у Оцу на глазах блеснули первые слезы, сразу же отдал письмо.
— Возьми! Притворяешься, будто не хочешь видеть Мусаси, а сама дрожишь от нетерпения при виде его письма.
Оцу наклонилась к лампе, руки ее дрожали. От лампы, словно предвещая счастье, струился яркий и ровный свет. Тушь переливалась всеми цветами радуги, слезы на глазах Оцу сверкали яркими алмазами. Неожиданно для себя Оцу перенеслась в мир радостных грез. Она вспомнила строки из знаменитого стихотворения Бо Цзюйи, в котором отлетевшая душа Ян Гуйфэй ликует, получив весточку от возлюбленного, убитого горем императора.
Оцу несколько раз перечитала письмо. «Надо торопиться, он ждет нас!» — подумала она.
Оцу поспешно начала собираться в дорогу. Она написала записку с выражением глубокой благодарности владельцу домика, монахам Гинкакудзи, всем, кто заботился о ней. Собрав вещи, Оцу вышла за ворота. И только в этот миг обнаружила, что Дзётаро нет рядом. Обиженный мальчик неподвижно сидел в комнате.
— Поторопись, Дзётаро!
— Ты куда-то собралась?
— Почему ты сердишься?
— Любой бы разозлился на моем месте. Всегда думаешь только о себе. Что за секреты в письме Мусаси? Ты даже его не показала мне.
— Прости! — извиняющимся тоном ответила Оцу. — Конечно, прочитай.
— Теперь мне неинтересно.
— Не упрямься! Прекрасное письмо, первое от Мусаси. Он впервые позвал меня на встречу. Никогда в жизни не была так счастлива. Перестань дуться, пойдем в Сэту, прошу тебя!
Дзётаро угрюмо молчал до перевала Сига, потом, сорвав с дерева лист, начал насвистывать модную песенку. Свист был единственным звуком, нарушавшим ночную тишину.
— В коробке сладости, которые господин Карасумару прислал позавчера, — сказала Оцу, чтобы уладить затянувшуюся ссору.
Дзётаро промолчал до рассвета. Облака над перевалом порозовели.
— Не хочешь отдохнуть, Оцу? — заговорил мальчик.
— Немного. Мы все время шли в гору.
— Сейчас станет полегче. Смотри, озеро уже видно.
— Да, Бива. А где Сэта?
— В той стороне. Мусаси не может быть там в такую рань.
— Не знаю. Мы доберемся туда пополудни. Посидим.
— Вон на тех поваленных деревьях, — согласился Дзётаро. К нему вернулось хорошее настроение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145