— Не могу, — произнес Дзётаро, вытирая нос. — Готов спорить, что знаю причину твоих слез. Ты ревнуешь Мусаси к той женщине.
— Это… ты ошибаешься!
— Именно так. Я знаю. Они меня самого разозлили. Ты должна поговорить с Мусаси. Надо же выяснить, в чем дело.
Оцу не хотела выходить из укрытия, но Дзётаро настойчиво тянул ее, и ей пришлось уступить.
— Мне больно! — закричала она. — Не вредничай! Тебе не понять, каково мне сейчас.
— Знаю. Вне себя от ревности.
— Это не просто ревность.
— Хватит слов. Пошли!
Оцу и Дзётаро вышли из-за повозки. Оцу упиралась, Дзётаро тянул ее за собой.
— Смотри! — воскликнул он. — Акэми уже нет.
— Акэми? О ком ты?
— Девушка, с которой разговаривал Мусаси… Ой, Мусаси уходит! Если мы его не перехватим, он исчезнет!
Дзётаро, выпустив руку Оцу, помчался к мосту.
— Подожди! — крикнула Оцу, торопливо оглядываясь, чтобы удостовериться в отсутствии Акэми. Она почувствовала огромное облегчение, не увидев соперницу. Морщинка между бровями исчезла. Оцу, нырнув за повозку, вытерла глаза, пригладила волосы и расправила кимоно.
— Не копайся, Оцу! — нетерпеливо окликнул Дзётаро. — Мусаси спустился к реке. Не время наводить красоту!
— Где он?
— На берегу! Странно, почему он туда направился?
Они добежали до конца моста. Дзётаро, непрестанно извиняясь, бойко растолкал толпу и пробился к перилам.
Мусаси стоял перед лодкой, в которой дергалась Осуги, пытавшаяся освободиться от веревок.
— Прошу прощения, почтеннейшая, — произнес он. — Матахати, как выяснилось, не придет. Я не теряю надежды вскоре увидеть его и заставить действовать посмелее. И вы должны найти его и забрать с собой — в деревню. Пусть живет с вами, как положено почтенному сыну. Это верный способ засвидетельствовать уважение к предкам, гораздо лучший, чем подношение им моей головы.
Мусаси, сунув руку под камышовые циновки, наваленные на Осуги, кинжалом перерезал веревки.
— Ты слишком красноречив, Мусаси. Я не нуждаюсь в твоих советах. Пошевели дурными мозгами и реши, кому быть убитым — тебе или мне.
Старуха выбралась из-под горы циновок. Синие вены выступили на ее лбу. Мусаси был уже на середине реки, с легкостью трясогузки перепрыгивая от мели к мели, от камня к камню. В считанные секунды он добрался до другого берега и поднялся на дамбу.
— Смотри, Оцу! Вот он! — крикнул Дзётаро, кубарем скатываясь к берегу. Оцу поспешила следом.
Ни на воде, ни на суше для проворного Дзётаро не существовало преград. Оцу, облаченная в дорогое кимоно, застыла как вкопанная у кромки воды. Она громко окликала Мусаси.
— Оцу! — услышала она вдруг свое имя.
Оцу оглянулась и увидела Осуги. Оцу вскрикнула, невольно закрывшись на мгновение рукавом, и побежала. Старуха, тряся седыми космами, бросилась следом.
— Стой, Оцу! Негодница! Надо поговорить!
Пронзительные крики Осуги словно вздыбили воды Камо. Старуха уже решила для себя, почему Оцу оказалась здесь. Осуги считала, что Мусаси связал ее, чтобы она не увидела его свидания с Оцу. «Затем, — рассуждала старуха, — Оцу чем-то рассердила Мусаси, и он в гневе ушел. Поэтому Оцу слезно умоляла его вернуться».
«Девчонка неисправима!» — думала Осуги, ненавидя Оцу яростнее, чем Мусаси. Она по-прежнему считала Оцу своей невесткой, не думая о том, что официального бракосочетания не было. Достаточно обещания, данного Оцу. Если Оцу возненавидела жениха, значит, и к его матери она питает злобу.
— Подожди! — кричала Осуги, широко раскрывая лягушечий рот. Оказавшись рядом, Дзётаро чуть не оглох от воплей.
— Что вы собираетесь делать, старая ведьма? — крикнул он, схватив старуху за руку.
— Пошел вон! — огрызнулась Осуги, отталкивая мальчишку. Дзётаро впервые видел ее, не знал, почему убегает от нее Оцу, но сразу сообразил, что старуха очень опасна. Сын Аоки Тандзаэмона, единственный ученик Миямото Мусаси, он не мог стерпеть, чтобы какая-то старая карга толкала его костлявым локтем.
— Не смейте толкаться! — завопил Дзётаро.
Догнав старуху, он прыгнул ей на спину. Осуги стряхнула его с себя и, зажав его голову под мышкой, отвесила ему несколько увесистых шлепков.
— Дьяволенок! Я проучу тебя!
Оцу мчалась, ничего не видя перед собой. Голова шла кругом. Она была молода, полна надежд, подолгу не печалилась, как и все в ее возрасте. Для нее каждый новый день был подобен цветку в солнечном саду. Горести и неудачи составляли часть ее жизни, и Оцу старалась побыстрее забывать их. Она считала, что счастье не бывает и безмятежным.
В первый день Нового года ее жизнелюбие подверглось двум ударам. «Почему, — спрашивала себя Оцу, — Осуги объявилась именно в это утро?»
Слезы и гнев не облегчили душу от пережитого потрясения. В голове мелькнула мысль о самоубийстве. Оцу прокляла всех мужчин на свете, как подлых лгунов. Она то сердилась, то приходила в отчаяние, ненавидя мир и презирая себя. Горе ее было так сокрушительно, что она не могла плакать или хладнокровно рассудить о случившемся. Ее душила ревность. Оцу упрекала себя в недостатке гордости и самообладания. Она твердила себе, что необходимо держать себя в руках. Ей, кажется, удалось скрыть порывы под маской сдержанности, как и подобает приличной молодой женщине.
Оцу не выдала себя ни единым движением, пока странная девушка была рядом с Мусаси. Когда Акэми исчезла, Оцу не могла больше сдерживаться. Она жаждала излить Мусаси все свои думы и чувства. Оцу не знала, с чего она начнет разговор с Мусаси, но твердо решила объясниться с ним.
Жизнь полна неожиданностей. Неточность, малейшая ошибка, допущенная под влиянием момента, способна на месяцы и годы предопределить события. Потеряв на мгновение из виду Мусаси, Оцу оказалась лицом к лицу с Осуги.
В прекрасное новогоднее утро в сад грез Оцу заползли змеи.
Ночной кошмар стал явью. Оцу не раз снилась зловещая физиономия Осуги, и теперь грозная личина предстала ей в неумолимой реальности. Пробежав несколько сот метров, Оцу выбилась из сил. Она задыхалась. Оцу остановилась и оглянулась — Осуги рьяно лупила Дзётаро. Дзётаро отчаянно сопротивлялся, дрыгая ногами и молотя кулаками в воздухе, изредка попадая в старуху.
Оцу знала, что Дзётаро вот-вот схватится за деревянный меч. Было ясно, что и старуха без колебаний пустит в дело короткий меч. Осуги была из сильных духом. Над жизнью Дзётаро нависла угроза.
Оцу оказалась в безвыходном положении: надо спасать мальчика, но она не могла заставить себя подойти к Осуги.
Дзётаро вытащил деревянный меч из-за пояса, но освободить голову из тисков старухи он не смог.
— Ублюдок! — ехидно каркала Осуги. — Что брыкаешься? Лягушкой хочешь стать?
Ее физиономия с торчащими по-заячьи зубами сияла злобным торжеством. Волоча Дзётаро за собой, Осуги твердой поступью надвигалась на Оцу.
Старуха воспряла духом, увидев страх во взгляде Оцу. Осуги сообразила, что выбрала неправильную тактику. Столкнись она с Мусаси, ее коварство было бы мгновенно разгадано, но перед ней была Оцу, нежная, наивная девушка, которую легко обмануть, притворившись сердечной и искренней. «Сначала опутаем ее словами, — ухмыляясь, подумала Осуги, — а потом зажарим на ужин».
— Оцу! — наигранно жалобно позвала Осуги. — Почему ты убегаешь? Пускаешься наутек, едва завидев меня? Скрылась от меня в харчевне «Микадзуки». Не пойму тебя. Ты заблуждаешься, у меня и в мыслях нет злобы против тебя.
На лице Оцу появилось сомнение.
— Правда, бабушка? Не обманываешь? — спросил зажатый под мышкой старухи Дзётаро.
— Сущая истина! Оцу совсем меня не понимает и почему-то боится.
— Тогда отпусти меня, и я приведу Оцу.
— Какой скорый! Вдруг ударишь меня мечом и убежишь?
— Разве я трус? Никогда не поступлю так. Хочу разобраться, из-за чего мы деремся.
— Хорошо. Иди и скажи Оцу, что я больше не сержусь на нее. Прежние обиды в прошлом. После смерти дядюшки Гона я странствую одна, нося его прах с собой. Я — одинокая старая женщина, которой негде преклонить голову. Передай, что я по-прежнему считаю ее дочерью, независимо от моего отношения к Мусаси. Я не прошу ее вернуться в деревню и выйти замуж за Матахати. Хочу, чтобы Оцу выслушала и пожалела меня.
— Хватит! А то я забуду, что ты мне наговорила.
— Хорошо, передай то, что запомнил.
Дзётаро побежал к Оцу и повторил ей слова Осуги. Старуха, демонстративно отвернувшись, села на камень и стала наблюдать за стайкой рыбок, резвившихся на мелководье. Придет ли Оцу? Старуха искоса бросила молниеносный взгляд на девушку.
Оцу колебалась, но Дзётаро убедил ее в том, что опасности нет. Она робко двинулась к старухе, которая, широко улыбаясь, торжествовала победу.
— Оцу, девочка моя! — по-матерински ласковым голосом заговорила Осуги.
— Почтеннейшая госпожа Хонъидэн, — отозвалась Оцу, склоняясь у ее ног. — Простите меня. Пожалуйста, простите. У меня нет слов для оправданий.
— Ничего не говори! Всему виной Матахати, но он по сей день сожалеет, что ты разлюбила его. Признаюсь, я когда-то плохо думала о тебе, но теперь все минуло, утекло, как вода под мостом.
— Значит, вы прощаете мои проступки?
— Как бы тебе сказать? — ответила Осуги менее решительно, подсаживаясь поближе к Оцу.
Машинально ковыряя песок, Оцу вырыла маленькую ямку, в которую мгновенно набралась холодная вода.
— Я прощаю тебя как мать Матахати, но не хочешь ли поговорить с ним? Он сам связался с другой женщиной и, по-моему, не попросит тебя вернуться. Я и сама не позволю ему такой прихоти. Однако…
— Что?
— Может быть, ты повидаешься с ним? Я ему выскажу все без обиняков, выполнив материнский долг. Я успокоюсь, сделав все, что от меня зависело.
— Да-да, — ответила Оцу.
Крошечный краб вылез из песчаной норки и спрятался за камнем. Дзётаро, поймав краба, подошел сзади к Осуги и незаметно посадил его на макушку старухи.
— Думаю, что мне лучше не видеться с Матахати, — продолжала Оцу.
— Я ведь буду рядом. Правильнее будет встретиться и открыто порвать с ним.
— Да, но…
— Договорились. Стараюсь для твоего же блага.
— Если я соглашусь, то как мы найдем Матахати? Вам известно, где он?
— Уж я-то его вмиг отыщу! Недавно я его видела в Осаке. Мы вместе были в Сумиёси, когда он раскапризничался, по обыкновению устроил скандал и оставил меня. Он всегда раскаивается в таких вспышках. Непременно со дня на день появится в Киоте, чтобы отыскать меня.
Оцу подспудно чувствовала, что Осуги не говорит всей правды, но непоколебимая вера старухи в никчемность сына возымела действие. Оцу согласилась на встречу, главным образом потому, что предложение Осуги показалось ей правильным.
— А если я помогу вам найти Матахати? — спросила Оцу.
— О, доброе дитя! — воскликнула Осуги, сжимая руку Оцу.
— Да, по-моему, вам следует помочь.
— Пойдем ко мне в гостиницу… Ой! Что это?
Старуха вскочила, пошарила по вороту кимоно и поймала краба.
— Откуда он? — с отвращением воскликнула она, швыряя краба на песок.
Дзётаро сдавленно фыркнул, но Осуги провести было не просто.
— Ты безобразничаешь?
— Я ни при чем! — ответил Дзётаро, на всякий случай отбежав подальше к дамбе. — Оцу, ты уходишь в ее гостиницу?
Осуги не дала Оцу открыть рот.
— Да, идет со мной. Я остановилась в гостинице у подножия горы Саннэн. Я всегда там живу, бывая в Киото. Ты нам больше не нужен, ступай своей дорогой.
— Я буду в доме Карасумару. Оцу, приходи, когда закончишь свои дела.
— Подожди, Дзётаро! — забеспокоилась Оцу, не желая отпускать его. Она побежала к дамбе, где стоял мальчик. Осуги поспешила следом, опасаясь, что Оцу передумает идти с ней. Оцу и Дзётаро успели поговорить без свидетелей.
— По-моему, стоит с ней пойти, — сказала Оцу. — Я вернусь в дом Карасумару при первой возможности. Объясни все хозяину и попроси разрешения остаться у них, пока я не закончу свои дела.
— Не волнуйся, я дождусь тебя.
— Пожалуйста, найди Мусаси!
— Опять за свое! Увидишь его, так прячешься, а потом жалеешь. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
— Глупо поступила,
Осуги вклинилась между Оцу и мальчиком. Все трое направились к мосту. Старуха исподлобья бросала колючий взгляд на Оцу, которой она не доверяла до конца. Оцу, не имея доказательств грозящей ей опасности, в глубине души чувствовала, что угодила в западню.
Когда они ступили на мост, солнце стояло высоко над соснами и ивами, а улицы пестрели новогодней толпой. У объявления, выставленного на мосту, собралось много народу.
— Кто такой Мусаси?
— Что-то не встречал такого имени среди знаменитых мастеров меча.
— Впервые слышу.
— Должно быть, отважный боец, коли пошел на самого Ёсиоку. Стоит посмотреть!
Оцу замерла на месте как вкопанная. Осуги и Дзётаро тоже остановились, ловя обрывки разговора. Имя Мусаси пробегало по толпе, как рябь, поднятая на реке стайкой рыб.

Книга четвертая
ВЕТЕР
ПУСТОШЬ
Фехтовальщики из школы Ёсиоки собрались на поле у развилки дорог, ведущих в Нагасаки и Тамбу. За аллеей деревьев ослепительно сверкала заснеженная цепь гор, обступавших Киото с северо-востока.
Кто-то из учеников школы предложил развести костер, потому что совсем застыл от прикосновения с собственными ножнами. Стояла ранняя весна, шел девятый день нового года. Дул пронизывающий ветер, и даже птицы, казалось, пели как-то печально.
— Хорошо горит!
— Поосторожней! Может поле загореться.
Ученики придвинулись к весело потрескивающему пламени, однако вскоре Уэда, отгоняя руками дым, проворчал:
— Слишком большой огонь.
Взглянув на ученика, который хотел подбросить листьев в костер, он сказал:
— Хватит уже! Прошел час.
— Уже седьмой час.
Все не сговариваясь посмотрели на солнце.
— Почти семь.
— Пора бы молодому учителю прибыть.
— В любую минуту появится.
Ученики вглядывались в дорогу, ведущую из города.
— Как бы не случилось чего!
Коровье мычание нарушило тишину. На поле когда-то стояли коровники для императорского стада, и здесь до сих пор бродили оставшиеся от него коровы.
Солнце, поднимаясь выше, грело теплее, воздух наполнялся запахом сухой травы и навоза.
— Мусаси, верно, уже поджидает на поле у храма Рэндайдзи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145