Он без тебя обойдется!
— Разумеется. Вам надо поправиться, чтобы помогать ему добрыми советами.
— Лицемер! — взвизгнула старуха. — Не теряй даром времени. Хочешь лестью взять? Всегда буду ненавидеть тебя!
Мусаси понял, что каждое его слово старуха перетолкует на свой лад. Он отошел в сторону к большому камню, достал коробку и начал есть. Ему приготовили рисовые колобки со сладковатой бобовой пастой, обернутые в дубовые листья. Мусаси оставил половину.
Он услышал голоса. Оглянувшись, он увидел деревенскую женщину, разговаривающую с Осуги. На женщине были хакама, какие носят в Охаре, волосы ниспадали на плечи.
— У меня в доме больная. Ей полегче стало, но она поправится быстрее, если дать ей молока. Можно подоить вашу корову? — настойчивым тоном произнесла женщина.
Осуги вопросительно смотрела на незнакомку.
— В наших краях мало коров, — произнесла старуха. — Из коровы действительно можно надоить молока?
Женщины еще немного поговорили, и крестьянка стала доить корову в кувшин из-под сакэ. Наполнив кувшин, она поблагодарила Осуги.
— Постой! — позвала та, оглядываясь, чтобы проверить, не смотрит ли Мусаси за ней. — Дай мне немного. Глотков двух хватит.
Женщина удивленно наблюдала, как Осуги, вцепившись в кувшин, жадно припала к горлышку. Струйка молока стекала по дряблой шее.
Оторвавшись от кувшина, Осуги скорчила гримасу, словно ее вот-вот стошнит.
— Какая гадость это молоко! — воскликнула она. — Может, оно пойдет мне на пользу? Вкус противнее, чем у лекарства.
— А вам нездоровится? Вы тоже больны?
— Пустяк! Обыкновенная простуда, знобит немного.
Осуги легко поднялась, будто хворь рукой сняло, и, удостоверившись, что Мусаси не смотрит, произнесла шепотом, придвинувшись к крестьянке.
— Куда ведет эта дорога?
— Почти к Миидэре.
— Это в Оцу? А дорога в обход есть?
— А вам куда надо?
— Все равно. Лишь бы избавиться от этого негодяя.
— Если пройти под гору около километра, то окажетесь на тропинке, ведущей на север. Она выведет к месту между Сакамото и Оцу.
— Увидите мужчину, который меня ищет, ничего не говорите ему про меня.
Воровато озираясь, Осуги заковыляла прочь, как охромевший богомол. Деревенская женщина недоуменно смотрела ей вслед.
Мусаси вышел из-за камня. Он давился от смеха.
— Вы, верно, из этих мест? Ваш муж — крестьянин, дровосек или что-нибудь в этом роде? — спросил он у женщины.
Опасливо поглядывая на него, та ответила:
— Нет-нет, мы держим постоялый двор на перевале.
— Тем лучше. Не окажете ли мне любезность за плату?
— С удовольствием, но я должна вернуться домой, у нас там больная.
— Я мог бы отнести молоко вместо вас и подождать там. Согласны? Если вы сейчас отправитесь по моему делу, то обернетесь до темноты.
— Хорошо, я бы пошла, но…
— Не беспокойтесь! Я не злодей, каким представила меня старая женщина. Я хотел помочь ей. Теперь я не волнуюсь, потому что она в состоянии позаботиться о себе. Я напишу записку, и вы отнесете ее в дом господина Карасумару Мицухиро. Это в северной части Киото.
Достав дорожную тушечницу, Мусаси быстро заскользил кистью по бумаге. Ему не терпелось сообщить Оцу все, что он передумал за эти дни, залечивая раны в храме Мудодзи. Отдав письмо женщине, Мусаси сел на корову и двинулся в сторону постоялого двора, повторяя про себя написанное, представляя, как Оцу будет читать письмо. «А ведь я думал, что никогда больше не увижу ее, — пробормотал Мусаси, внезапно пробудившись к жизни. — Она была такой слабой, верно, и сейчас в постели, — думал Мусаси. — Получив письмо, она сразу же поднимется.и поспешит на встречу со мной. И Дзётаро тоже».
Мусаси не подгонял корову, и она неторопливо брела, пощипывая траву. Письмо Оцу было простым, но Мусаси оно нравилось.
«На мосту Ханада ждала ты, — писал он. — Теперь жду я. Я жив и здоров. Буду ждать тебя в Оцу, на мосту Кара в деревне Сэта. Нам нужно о многом поговорить».
Мусаси хотелось придать теплоты деловому тону письма. Он повторил его про себя, выделив слова «о многом поговорить», и послание показалось ему выразительным.
Добравшись до постоялого двора, Мусаси слез с коровы и, бережно держа кувшин обеими руками, позвал хозяев. Постоялый двор ничем не отличался от сотни подобных заведений. По фасаду тянулась открытая веранда, где путники могли наскоро перекусить и попить чаю. Внутри находились харчевня и кухня. Комнаты для постояльцев располагались вдоль задней стены.
Пожилая женщина разводила огонь в очаге под котлом для воды. Мусаси сел, и женщина молча налила ему остывшего чаю. Мусаси объяснил, что попросил хозяйку постоялого двора отнести его письмо в город, и протянул кувшин с молоком.
— Что это? — удивилась она.
Мусаси решил, что старушка плохо слышит, и с расстановкой повторил ей сказанное.
— Молоко? Зачем? — Женщина недоуменно повернулась и крикнула в глубь дома: — Господин, можно вас на минутку? Не возьму в толк, что хочет гость,
Из-за угла появился молодой человек.
— В чем дело?
Женщина молча сунула ему в руки кувшин, но он не видел кувшина и не слышал ее слов. Взгляд его был прикован к Мусаси. Мусаси был поражен не меньше подошедшего.
— Матахати!
— Такэдзо!
Оба кинулись друг к другу, но вдруг замерли, словно их что-то остановило. Мусаси раскрыл объятия, и Матахати, выронив кувшин, раскинул руки.
— Подумать, столько лет!
— После Сэкигахары ни разу не виделись!
— Сколько же лет прошло?
— Пять. Точно. Мне уже двадцать два.
Они обнялись. Запах пролитого молока напомнил им далекое деревенское детство.
— Ты прославился, Такэдзо. Я не должен называть тебя этим именем. Буду, как и все, величать тебя Мусаси. Только и говорят про бой у раскидистой сосны. О других твоих подвигах тоже многое слышал.
— Не смущай меня! Я все еще любитель. Просто на свете немало людей, которые владеют мечом еще хуже меня. А ты живешь здесь?
— Да, уже десять дней. Ушел из Киото и хотел двинуться в Эдо, но обстоятельства задержали меня.
— Мне сказали, что у вас здесь больная женщина. Я ничем не могу помочь, но меня попросили Передать молоко, вот я и принес кувшин.
— Больная? Ах да, это моя попутчица.
— Сочувствую. Как я рад тебя видеть! В последний раз я получил весточку от тебя, когда направлялся в Нару. Записку принес Дзётаро.
Матахати смущенно потупился, надеясь, что Мусаси не вспомнит о хвастливых заявлениях в том письме.
Мусаси молча положил руку на плечо Матахати, думая, как приятно посидеть и не спеша поговорить.
— С кем ты путешествуешь? — простодушно поинтересовался Мусаси.
— Да так, ты ее не знаешь.
— Ну ладно! Сядем где-нибудь, поговорим. Они пошли в сторону от постоялого двора.
— Как ты живешь? — спросил Мусаси.
— Чем зарабатываю?
— Да.
— Видишь ли, ни ремесла, ни особых талантов у меня нет. Получить место у какого-нибудь даймё трудно. В общем-то ничего не делаю.
— Значит, ты слонялся без дела все эти годы? — спросил Мусаси, подозревая, что так оно и было.
— Не будем об этом. Неприятная для меня тема.
Матахати, казалось, вспомнил дни, проведенные у подножия горы Ибуки.
— Самая большая ошибка моей жизни в том, что я пошел на поводу у Око.
— Посидим! — предложил Мусаси, опускаясь на траву. Он жалел друга детства. Почему Матахати считает себя хуже остальных? Почему он валит собственные ошибки на других? — Ты во всем обвиняешь Око, но подумай, достойно ли это взрослого мужчины? Никто за тебя не позаботится о твоем будущем.
— Я был не прав, но… Как бы тебе объяснить? Я бессилен что-либо изменить в своей судьбе.
— В наше время ты ничего не достигнешь, рассуждая подобным образом. Отправляйся, коли хочешь, в Эдо, но предупреждаю, там сотни людей со всех концов страны, жаждущих денег и теплых местечек. Ничего не добьешься, если будешь делать то, что и сосед. Нужно чем-то выделяться среди остальных.
— Надо было бы смолоду заняться фехтованием.
— Я вовсе не уверен, подходишь ли ты для этого дела. Но время еще есть. Ты мог бы заняться науками. По-моему, это наилучший для тебя путь, чтобы потом получить место у даймё.
— Не беспокойся, что-нибудь придумаю.
Матахати покусывал травинку. Стыд давил ему на плечи. Он думал, что пять лет безделья погубили его. Он мог пропускать мимо ушей передававшиеся из уст в уста истории про Мусаси, но встреча с ним показала, какая пропасть разделяет их. Он чувствовал себя ребенком рядом с Мусаси и с болью думал, что когда-то они были задушевными друзьями. Случается, что и достоинства человека подавляют окружающих. Ни зависть, ни жажда соперничества не спасли бы Матахати от сознания собственной ущербности.
— Не унывай! — подбодрил его Мусаси, хлопнув по плечу. В этот момент он как никогда остро почувствовал слабость друга детства. — Что было, то было. Забудь о прошлом! Пропало пять лет, ну и что? Начнешь налаживать жизнь на пять лет позже, только и беды. Минувшие годы тоже многому научили тебя.
— Проклятое время!
— Забудь их. Кстати, я только что видел твою мать.
— Да что ты!
— Теперь я все чаще задумываюсь, почему ты не унаследовал от нее силу воли и настойчивость.
Мусаси недоумевал, почему сын Осуги вырос бесхарактерным и слабым. Мусаси хотелось как следует встряхнуть Матахати и сказать ему, какой он счастливчик, потому что жива его мать. Чем унять ненависть Осуги? Способ один — сделать из Матахати человека.
— Матахати, — строго произнес Мусаси, — почему ты не хочешь порадовать матушку? У меня нет родителей, а ты неблагодарный сын. Ты способен внешне проявлять к ней уважение, но по существу не ценишь счастье, выпавшее на твою долю. Будь у меня такая мать, я бы из кожи вылезал, чтобы добиться чего-то в жизни, зная, что на свете есть человек, радующийся моим успехам. Избитые слова, но в них правда жизни. Я — бродяга и лучше других знаю, что такое одиночество. Порой я едва не плачу, что со мной нет никого, кто разделил бы мой восторг от красоты природы. — Мусаси перевел дыхание и взял Матахати за руку. — Сам знаешь, что я прав. Я говорю, как твой старый друг и земляк. Прошли те дни, когда мы собирались на бой при Сэкигахаре. Сейчас нет войн, но выжить в мирной жизни тоже непросто. Ты должен сражаться, передумать свою жизнь. Если решишься начать жизнь заново, я помогу чем смогу.
По щекам Матахати катились слезы, падая на их сомкнутые руки. Слова Мусаси напоминали материнские наставления, но сейчас они почему-то глубоко тронули Матахати.
— Спасибо! — сказал он, вытирая слезы. — Я сделаю, как ты сказал. Начну новую жизнь сегодня, сейчас же. Ты прав, я не гожусь для боевого искусства, но пойду в Эдо, найду учителя и буду прилежно заниматься.
— Я помогу найти хорошего наставника и работу. Будешь работать и учиться.
— Да, воистину новая жизнь! Меня, правда, беспокоит еще кое-что.
— Что? Обещаю свою помощь, чтобы заставить твою мать забыть ее ненависть.
— Неловко, право… Видишь ли, моя спутница. Она… не могу вымолвить ее имя…
— Будь мужчиной!
— Не сердись на меня, но ты ее знаешь.
— Кто же?
— Акэми.
От удивления Мусаси замолк. «Хуже не придумать!» — решил он, но вовремя спохватился, чтобы не высказаться вслух.
Конечно, Акэми не столь порочна, как ее мать, но была легкомысленной на свой лад — птица с факелом в клюве, увлекаемая ветром. Мусаси знал историю с Сэйдзюро и подозревал, что Акэми имела связь и с Кодзиро. Мусаси недоумевал, какая неведомая сила толкнула Матахати в объятия Око, а потом ее дочери.
Матахати истолковал молчание Мусаси как проявление ревности.
— Ты сердишься? Я честно сказал, не прятать же Акэми от тебя.
— Наивный ты парень! Мне тебя жалко! С рождения на тебе это проклятие или ты сам ищешь приключений? Я считал, что история с Око на всю жизнь послужит тебе хорошим уроком.
Матахати рассказал, при каких обстоятельствах он встретил Акэми.
— Она, может послана в наказание за то, что я бросил мать. Акэми, упав с крутого склона, повредила ногу, и вот теперь…
— Вот вы где, господин, — сказала пожилая женщина на местном наречии. Заложив руки за спину, она рассеянно, пустым взором уставилась на небо, словно гадая, какая будет погода. — А больной с вами нет, — ровным голосом произнесла она, не то спрашивая, не то выражая вслух увиденное.
— Акэми? Что-нибудь случилось? — покраснев, спросил Матахати.
— Ее нет в постели.
— Вы уверены?
— Недавно лежала, а теперь нет.
Шестое чувство подсказывало Мусаси, что произошло, но он только произнес:
— Надо взглянуть.
Постель была не убрана, а комната пуста. Матахати, тихо ругаясь, беспомощно топтался по комнате.
— Ни пояса, ни денег! Все до последнего гребня и шпильки утащила. Сумасшедшая девица! Почему она меня бросила так бессовестно!
Пожилая женщина стояла на пороге.
— Ужас! Может, и не полагается вмешиваться, но эта девушка не хворала. Только притворялась, — произнесла она, ни к кому не обращаясь. — Пусть я старуха, но меня не проведешь.
Матахати, выбежав на улицу, молча уставился на белую ленту дороги. Корова, лежавшая под персиковым деревом на опавших и побуревших лепестках, замычала протяжно и лениво.
— Матахати, не нужно, право, расстраиваться, — произнес Мусаси. — Помолимся, чтобы она устроила свою жизнь и обрела покой.
Одинокая желтая бабочка, подгоняемая легким ветерком, скрылась за скалой.
— Я рад твоему обещанию, — продолжал Мусаси. — Не будем терять времени. Пора тебе заняться своими делами.
— Да, ты прав, — уныло пробормотал Матахати, прикусив нижнюю губу, чтобы она не дрожала.
— У тебя свой путь, — сказал Мусаси, обняв Матахати за плечо и развернув его от пустынной дороги. — Смотри, перед тобой открыта дорога в новую жизнь. Акэми завела бы тебя в тупик. Иди, пока не стемнело! Ступай по тропе между Сакамото и Оцу. Ты должен встретиться с матерью еще до ночи. И никогда не оставляй ее одну!
Мусаси вынес сандалии и ноговицы Матахати, потом принес свои вещи.
— Деньги есть? — спросил он. — У меня немного, правда, но я поделюсь с тобой. Если ты считаешь Эдо подходящим для себя местом, я отправлюсь туда вместе с тобой. Сегодня вечером я буду на мосту Кара в Сэте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145