Ему казалось, что младший брат Дэнситиро обладал более решительным нравом, но был неисправимым повесой. Дэнситиро владел мечом лучше брата, однако его не волновала фамильная честь Ёсиоки. Кодзиро хотел, чтобы Сэйдзюро не думал только о поединке с Мусаси, считая, что это лучший способ подготовиться. Он не решался задать Сэйдзюро вопрос, чему бы тот хотел научиться за несколько дней, оставшихся до поединка?
«Что ж, — вздохнув, подумал Кодзиро, — если он так настроен, то я ничем не могу помочь ему».
Собака убежала, яростный лай слышался где-то впереди.
— Нашла дичь, — заключил Кодзиро, блестя глазами.
— Она нас догонит.
— Сбегаю посмотреть. Подожди здесь.
Кодзиро бросился вперед и вскоре увидел собаку на галерее древнего развалившегося храма. Собака бросалась на старую решетчатую дверь, пытаясь ее открыть. Не справившись с дверью, она принялась царапать облупившиеся колонны и стены со следами красного лака. Кодзиро подошел, чтобы посмотреть, что взволновало собаку, и заглянул сквозь решетку. Глазам его предстала темнота, как внутри черной лаковой вазы. Кодзиро потянул на себя скрипучую дверь. Собака лезла ему под ноги, виляя хвостом. Кодзиро хотел пинком отогнать ее, но она проскользнула внутрь, едва он переступил порог храма.
Раздался пронзительный крик женщины. Собака залилась лаем, словно пытаясь заглушить человеческий голос. Кодзиро казалось, что треснули потолочные балки. Он увидел Акэми, закрывшуюся москитной сеткой, и обезьянку, которая, спасаясь от собаки, выскочила через окно. Акэми загораживала дорогу собаке, гнавшейся за обезьянкой, и тогда собака бросилась на девушку. Акэми упала, собака зашлась в оглушительном лае. Девушка кричала теперь не от страха, а от боли — собака вцепилась ей в предплечье. Кодзиро, изрыгая проклятья, изо всех сил ударил собаку ногой под ребра. Собака лишилась жизни от первого пинка, но челюсти ее остались стиснутыми на руке Акэми.
— Уберите ее! — кричала девушка, катаясь по полу.
Кодзиро, опустившись на колено, стал разжимать собачьи челюсти. Раздался звук, похожий на треск ломаемых кусков дерева. Пасть разжалась. Кодзиро едва не раскроил череп собаки пополам. Выбросив труп на улицу, он вернулся к Акэми.
— Все в порядке, — успокоил он ее, но рука Акэми была разорвана. Рана на белой коже походила на большой алый пион. Кодзиро передернуло при виде крови. — Нет ли у вас сакэ? Я бы промыл рану… Хотя в подобном месте вряд ли бывает сакэ.
Теплая кровь стекала по запястью Акэми.
— Надо что-то делать, — сказал Кодзиро, — иначе можно помешаться умом от яда, который бывает на собачьих зубах. Собака странно вела себя последнее время.
Пока Кодзиро думал, что бы предпринять для первой помощи, Акэми наморщила лоб, откинула голову и запричитала:
— Сойти с ума! Прекрасно! Этого я и хочу! Немедленно и навсегда!
— Что вы? — заикаясь, пробормотал Кодзиро. Не теряя времени, он склонился над ней и стал высасывать кровь из раны. Выплюнув кровь на пол, он вновь припал к ране, пока щеки не раздулись от переполнившей рот крови.
К вечеру Тандзаэмон вернулся после дневных трудов.
— Я вернулся, Акэми, — сказал он, войдя в храм. — Не скучала без меня? Монах поставил в угол купленные лекарства, еду и кувшин с маслом и продолжил: — Минуту, сейчас зажгу свет.
Он разжег светильник и увидел, что никого нет.
— Акэми! — позвал он. — Где ты?
Его безответная любовь мгновенно перешла в гнев, который сменился чувством одиночества. Сегодняшний день вновь напомнил Тандзаэмону, что ему никогда не бывать молодым, что у него не осталось ни чести, ни надежды. Подумав о дряхлеющей плоти, он смахнул слезу.
— Я спас ее, заботился о ней, — бубнил он, — а она ушла, не сказав ни слова. Неужели мир всегда жесток? Неужели и она бессердечная? Или подозревает меня в дурных намерениях?
На постели он обнаружил клочок ткани, оторванный от ее оби. Следы крови на лоскутке пробудили в нем зверя. Ударами ноги он разбросал циновки и вышвырнул лекарство в окно.
Он проголодался, но не мог заставить себя приготовить еду. Взяв флейту, он вышел на галерею. Он играл больше часа, музыкой заглушая боль разочарований и утраченных надежд. Тандзаэмон понимал, что вожделения и страсти не покинут его до конца дней.
— Ею обладал другой, — рассуждал он. — Почему я должен быть сдержанным и добродетельным? Что за нужда ночь напролет томиться одному в постели?
Одна половина Тандзаэмона сожалела о том, что он устоял перед соблазном, другая осуждала блудливые помыслы. Это борение страстей, сотрясавших каждую клетку его тела, Будда называл искушением. Тандзаэмон стремился к душевному очищению, но чем прилежнее были его попытки, тем фальшивее звучала его флейта.
Из-под галереи показалась голова нищего, который устроился там на ночлег.
— С какой радости разыгрался на дудке? — спросил он. — Счастье привалило? Если разжился деньгами и купил сакэ, так угости и меня.
Нищий был калекой и с точки зрения Тандзаэмона жил роскошно.
— Не знаешь, что случилось с девушкой, которую я привел прошлой ночью?
— Славная девчонка! Будь я здоров, не упустил бы ее. Вскоре после твоего ухода появился молодой самурай с длинным чубом и здоровенным мечом за спиной. Он забрал девчонку вместе с обезьяной. Первую понес на правом плече, вторую посадил на левое.
— Самурай с чубом?
— Ага… До чего хорош собой! Куда красивее нас с тобой. Нищий закатился смехом от собственной шутки.
ИЗВЕЩЕНИЕ
Сэйдзюро вернулся в школу в скверном настроении. Сунув сокола одному из учеников, он приказал посадить птицу в клетку.
— Кодзиро не пришел? — спросил Сэйдзюро у ученика.
— Будет с минуты на минуту, полагаю.
Сэйдзюро, переодевшись, прошел в комнату для гостей. Напротив, по другую сторону двора, находился большой додзё, закрытый для тренировок с двадцать пятого числа. В течение года в додзё тренировалось более тысячи учеников. Додзё откроется только с началом занятий в Новом году. Дом, обычно наполненный стуком деревянных мечей, сейчас казался пустынным и заброшенным.
Кодзиро был нужен Сэйдзюро как партнер для тренировки, поэтому Сэйдзюро настойчиво интересовался, вернулся ли гость. Кодзиро не пришел ни в этот, ни на другой день.
Зато докучали посетители другого рода, которые явились в последний день старого года получить по счетам. К полудню приемная была заполнена торговцами и ростовщиками. Если деловой человек не получит долг сейчас, то ему придется ждать до летнего праздника поминовения Бон. Обычно эта публика держалась услужливо с самураями, но сейчас, когда ее терпению пришел конец, она не церемонилась со знатным должником.
— Можете заплатить хотя бы часть?
— Целый месяц твердите про отсутствие то управляющего, то хозяина. До каких пор собираетесь за нос водить?
— Сколько времени потеряли из-за вас!
— Старый хозяин был добросовестным человеком. Я бы не настаивал, коли речь шла бы только о долге за вторую половину года, но вы не рассчитались и за первую. Есть неоплаченные счета и за прошлый год.
Одни нетерпеливо барабанили пальцами по расчетным книгам, другие совали их под нос ученикам. В приемную набились столяры, маляры, торговцы рисом, сакэ, мануфактурой и прочими товарами. Подоспели хозяева чайных, где Сэйдзюро ел и пил в долг. Все было мелочью по сравнению с векселями, которые Дэнситиро тайно от брата выдал ростовщикам под одолженные деньги. Человек шесть ростовщиков сидели с твердым намерением не уходить, пока с ними не рассчитаются.
— Мы хотим поговорить с учителем Сэйдзюро. Нечего терять время на разговоры с учениками.
Сэйдзюро отсиживался на задней половине дома и на все вопли отвечал: «Скажите, что меня нет». Дэнситиро в такие дни близко не подходил к собственному дому. Самым неприятным оказалось отсутствие еще одного лица. Гион Тодзи, который ведал хозяйством и казной школы, несколько дней назад исчез вместе с Око, прихватив деньги, собранные во время его поездки в западные провинции.
Семеро молодых людей под предводительством Уэды Рёхэя вразвалку вошли в приемную. Унизительная для школы картина не сбила спеси с Рёхэя. Его, по обыкновению, распирало от сознания собственной значительности, поскольку он принадлежал к «Десяти меченосцам школы Ёсиоки». Окинув собравшихся грозным взглядом, он спросил:
— Что здесь происходит?
Ученик, занимавшийся кредиторами, вкратце изложил суть дела, хотя и без слов все было ясно.
— И только? — скорчил презрительную мину Рёхэй. — Кучка живоглотов? Какая разница, когда им заплатят? Они в конце концов получат свои деньги. Кто не желает ждать, пусть пройдет в додзё. Я поговорю с ними на своем языке.
Лица кредиторов вытянулись. Ёсиока Кэмпо был щепетильным в денежных делах да к тому же служил военным наставником сегунов Асикаги. По этой причине поставщики беспрекословно выполняли все заказы дома Ёсиоки, принимая его условия, угождали, давали в долг что угодно и сколько угодно, являлись по вызову в любое время дня и ночи, соглашались со всем, что им говорили. Рано или поздно их покорной услужливости должен был прийти конец. Торговцы разорятся, если позволят себя запугать. Что тогда делать самураям? Неужели они воображают, что сами смогут вести дела?
Кредиторы в приемной возмущались. Рёхэй выражал безграничное к ним презрение.
— Быстро по домам! Нечего здесь торчать. Торговцы молчали и не двигались с места.
— Гоните их взашей! — приказал Рёхэй.
— Возмутительно, господин!
— Ничего подобного!
— Вы поступаете опрометчиво.
— Кто это сказал?
— Бессовестно приказывать вышвырнуть нас.
— Почему вам не уйти по-хорошему? Мы заняты, у нас дела.
— Мы не обивали бы ваши пороги, коли не последний день года. Нам необходимы деньги, чтобы до конца дня самим расплатиться по обязательствам.
— Да, плохи ваши дела! Хватит жаловаться, пошли вон!
— Не имеете права так обращаться с нами!
— Что-то я заговорился с вами!
В голосе Рёхэя вновь зазвучала угроза.
— Отдайте долги, и мы сразу же уйдем.
— А ну, подойдите сюда! — гаркнул Рёхэй.
— Кого вы зовете?
— Всех недовольных.
— Совсем с ума посходили! — Это кто сказал?
— Я не о вас, господин. Я имел в виду суматоху вокруг.
— Заткнись!
Рёхэй, схватив торговца за волосы, вышвырнул его вон через боковую дверь.
— Есть еще жалобы? — спросил Рёхэй. — Мы не допустим, чтобы всякий сброд толпился у нас, требуя какие-то жалкие гроши. Смотрите у меня! Я запрещу платить вам, пусть даже молодой учитель распорядится вернуть вам деньги.
Увесистый кулак Рёхэя заставил просителей гурьбой кинуться к выходу. За воротами они дали волю своим чувствам.
— Вот уж посмеемся, когда на этих воротах появится вывеска «Продается!». Ждать недолго.
— Они ведь говорят, что не допустят такого позора.
— Каким способом?
Довольный, Рёхэй направился на заднюю половину дома. Его распирало от смеха. Вместе с другими учениками он вошел в комнату Сэйдзюро, который молча сидел, склонившись над жаровней.
— Ты чем-то опечален, молодой учитель? — спросил Рёхэй.
— Нет, нет! — поспешно отозвался Сэйдзюро, обрадованный приходом самых преданных учеников. — До назначенной встречи остается мало времени.
— Поэтому мы здесь, — ответил Рёхэй. — Давайте определим место и время и сообщим Мусаси.
— Да, пожалуй, — неуверенно согласился Сэйдзюро. — Место… Какое выберем место? Может, поле у храма Рэндайдзи к северу от города?
— По-моему, подходит. День?
— Когда в городе уберут новогодние украшения, пожалуй.
— Чем скорее, тем лучше. Нечего давать этому трусу лишнего времени, а то, чего доброго, улизнет.
— Восьмого?
— Восьмое — день смерти учителя Кэмпо.
— Действительно! Девятое? В семь утра? Подходит?
— Хорошо. Выставим объявление на мосту сегодня вечером.
— Прекрасно.
— Ты готов? — спросил Рёхэй.
— Давно, — ответил Сэйдзюро, у которого не было выбора в ответе. Сэйдзюро не принимал всерьез возможность поражения в поединке с Мусаси. Отец тренировал его с детства. Сэйдзюро ни разу в жизни не проигрывал, даже в поединках с опытными учениками школы, поэтому он даже не задумывался над тем, что молодой и деревенский выскочка может представлять серьезную угрозу.
В глубине души тем не менее его точил червь сомнения. Временами Сэйдзюро охватывала неуверенность, но он по привычке отмахивался от нее, приписывая минутную слабость неурядицам в личной жизни. Ему не хватало мужества признаться себе в неспособности строго следовать предписаниям «Бусидо». Особенно его тревожила история с Акэми. Со дня происшествия в Сумиёси он пребывал в постоянном волнении. После исчезновения Гиона Тодзи он узнал о безнадежном положении дома Ёсиоки.
Вернулся Рёхэй с товарищами, неся доску, на которой было написано извещение, адресованное Мусаси.
— Годится? — спросил Рёхэй.
Еще не высохшие иероглифы гласили:
«В ответ на вашу просьбу о поединке сообщаю время и место. Место: поле около храма Рэндайдзи. Время: семь часов утра девятого дня первого месяца. Священной клятвой подтверждаю свою явку. Если вы по какой-то причине не выполните обещание явиться, то я оставляю за собой право высмеять вас публично. Если я нарушу нашу договоренность, пусть гнев богов обрушится на мою голову.
Сэйдзюро Ёсиока Кэмпо II из Киото.
Совершено в последний день 9 года Кэйтё. Адресовано ронину Миямото Мусаси из Мимасаки».
— Правильно, — сказал Сэйдзюро, прочитав послание.
Он почувствовал облегчение, потому что жребий был брошен.
На заходе солнца Рёхэй с доской под мышкой степенно вышагивал к Большому мосту на улице Годзё в сопровождении двоих учеников школы Ёсиоки.
Человек, которому адресовалось извещение, шел в это время по кварталу у подножия горы Ёсида, где жили обедневшие самураи старинных благородных фамилий. Они хранили верность старым традициям, держались скромно в стороне от мирской суеты.
Мусаси шел от ворот к воротам, читая таблички с именами хозяев. Он остановился посреди дороги, размышляя, стоит ли продолжать поиски. Он искал тетку, сестру матери, единственную, кроме Огин, родственницу, оставшуюся у него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145