— В любом случае он произвел впечатление на меня, — проговорил Кодзиро, помолчав. — Он лучше, чем о нем говорят. Я бы хотел служить такому человеку.
Кодзиро тщательно подбирал слова. Он заранее все продумал. Клан Хосокава был самым сильным и надежным после Датэ, Курода, Симадзу и Мори. Так будет продолжаться, пока Будзэн остается во владении князя Сансая. Эдо и Осака рано или поздно столкнутся, и самурай, поставивший не на того хозяина, окажется в роли бездомного ронина. Кодзиро нельзя ошибаться.
У Городзи была разбита грудь и сломана берцовая кость, но он выжил. Получив это известие, Кодзиро неожиданно решил навестить раненого. Он отправился пешком к мосту Токива, где находился дом Городзи.
Незваного гостя приняли сердечно.
— Поединок есть поединок, — сказал Городзи. — Мне не хватило мастерства, а тебя я не виню. Спасибо, что проведал.
После ухода Кодзиро Городзи заметил друзьям:
— Этот самурай достоин восхищения. Я его считал надменным выскочкой, а он оказался искренним и добрым юношей.
Кодзиро и рассчитывал именно на такой результат визита. Пусть искалеченный хвалит своего победителя. Кодзиро еще несколько раз заходил к Городзи, а однажды даже принес живую рыбу как символ скорого выздоровления.
НЕЗРЕЛАЯ ХУРМА
Летние дожди сменились томительной жарой, от которой земляные крабы выползали на дорогу. Объявления, призывавшие Мусаси на бой, покрылись густым слоем пыли, а некоторые столбы употребили на топку очагов.
«Она должна здесь быть в конце концов!» — подумал Кодзиро. Он искал харчевню. В отличие от Киото в Эдо редко встречались дешевые закусочные, которыми изобиловала старая столица. Наконец Кодзиро увидел ленивую струйку дыма, поднимавшуюся над камышовой загородкой, на которой было написано «Дондзики». Слово напомнило ему о «тондзики», рисовых колобках, которые в давние времена были повседневной едой воинов.
Подойдя к харчевне, Кодзиро услышал мужской голос, заказывавший чай. За плетеной загородкой сидели два самурая и жадно уплетали рис: один из обычной чашки, другой из чашки для сакэ.
Кодзиро сел напротив и спросил хозяина, какие у него сегодня кушанья.
— Рис, сакэ.
— На вывеске написано «дондзики». Что это?
— По правде, я и сам не знаю.
— А разве не вы это писали?
— Нет, проезжий купец.
— Отличная каллиграфия.
— Этот купец совершал паломничество по святым местам, посетил храмы Хиракава Тэндзин, Хикава, Канда Мёдзин и везде делал крупные пожертвования. Очень благочестивый человек.
— Не знаешь, случаем, его имени?
— Он назвался Дайдзо из Нараи.
— Я слышал это имя.
— Хоть и я не знаю, что такое «дондзики», но полагаю, что эта надпись отгоняет бога бедности, — засмеялся хозяин.
Кодзиро заказал рис и рыбу, полил рис чаем, отогнал муху, взял палочки и принялся за еду.
Один из самураев подошел к загородке и стал смотреть сквозь щель на улицу.
— Взгляни, Хамада, — обратился он к своему приятелю, — уж не тот ли торговец дынями?
Второй самурай заглянул в прореху в камышовой занавеси.
— Он самый.
Человек тащил на коромысле две корзины дынь мимо «Дондзики». Самураи, выскочив из харчевни, бросились к нему. Выхватив мечи, они обрезали веревки, корзины упали, а человек зашатался, потеряв равновесие. Хамада схватил торговца за шиворот.
— Куда ты ее дел? — грозно заорал он. — И не вздумай врать! Ты где-то прячешь ее!
Второй самурай поднес острие меча под нос торговца.
— Сознавайся немедленно! Как можно с твоей рожей надеяться на то, чтобы увести от нас женщину?
Торговец дынями беспомощно тряс головой, но вдруг, улучив момент, оттолкнул одного из нападавших и замахнулся коромыслом на другого.
— Ах, ты драться? Осторожно, Хамада, это не обычный торговец, он сопротивляется.
— Да что может сделать этот болван? — усмехнулся Хамада, вырывая коромысло из рук торговца и сшибая его с ног. Оседлав несчастного, самураи стали его связывать.
Внезапно раздался дикий вопль. Хамада порывисто оглянулся. Его разрубленный товарищ падал, истекая кровью.
— Кто ты…
Хамада не закончил фразы. На него надвигался сверкающий клинок. Улыбающийся Кодзиро сделал шаг вперед. Хамада отступил, но Кодзиро словно приклеился к нему. Хамада отскочил в сторону, Сушильный Шест последовал за ним.
Удивленный продавец дынь воскликнул:
— Кодзиро! Это я, спаси меня!
Услышав имя своего противника, Хамада побледнел. Он резко повернулся и попытался убежать.
— Хочешь уйти? — рыкнул Кодзиро.
Сверкнул Сушильный Шест, глубоко вонзаясь в плечо самурая. Хамада испустил дух в тот же миг.
Кодзиро разрезал веревки, которыми скрутили продавца дынь. Тот пал ниц и застыл в поклоне.
Кодзиро вытер меч и бросил его в ножны.
— Что с тобой, Матахати? — насмешливо проговорил он. — Ты ведь живой. Вставай!
— Да, господин.
— Оставь этот подобострастный тон. Сколько мы с тобой не виделись?
— Рад видеть вас в добром здравии.
— С каких это пор ты в торговцах?
— Не будем об этом.
— Хорошо, собери дыни. Почему бы не оставить их в «Дондзики»?
Зычным голосом Кодзиро позвал хозяина харчевни.
Кодзиро, достав кисть и тушь, написал на сёдзи: «Подтверждаю, что это я убил двоих, которые лежат на пустыре. Сасаки Кодзиро, ронин, проживающий в Цукиномисаки».
— Дабы тебя напрасно не беспокоили, — пояснил он.
— Спасибо, господин.
— Если явятся родственники или друзья убитых, пошли мне весточку. Я не намерен прятаться. Я встречу их где угодно и в любое время.
Матахати шел рядом с Кодзиро, не поднимая глаз от земли. С тех пор как он оказался в Эдо, он долго не работал. Желание работать совсем пропало, когда от него ускользнула Оцу. Он превратился в бродягу, торгующего дынями.
Матахати был безразличен Кодзиро, но он мог пригодиться на случай расследования убийства самураев.
— Почему они напали на тебя?
— Если по правде, то виной тому женщина…
Кодзиро улыбнулся. У Матахати постоянно возникали неприятности из-за женщин. Вероятно, такова его карма.
— Великий любовник, — пробормотал Кодзиро, а затем громко добавил: — Кто она и что произошло?
Матахати неохотно начал рассказывать. В одной из чайных вблизи крепостного рва, где обедают поденщики со стройки, работала смазливая служанка, на которую все заглядывались. Мужчины шли в чайную, даже когда не хотели есть. Хамада и Матахати тоже были завсегдатаями заведения. Однажды служанка обратилась к Матахати за помощью. «Мне не нравится этот ронин, — сказала она про Хамаду, — но хозяин каждый вечер посылает меня к нему. Можно я на время спрячусь в твоем доме? Я буду стирать и готовить для тебя».
Матахати согласился. Судя по его словам, дело этим и ограничилось.
— Ты что-то не договариваешь, — заметил Кодзиро.
Он не мог понять, таится ли Матахати или хвастает любовными победами.
— На улице слишком жарко, — продолжал Кодзиро. — Пойдем к тебе домой, посидим, и ты мне расскажешь обо всем подробнее.
Матахати застыл на месте.
— Что с тобой?
— Видишь ли, я живу в таком месте, куда нельзя приглашать гостей.
— Не беспокойся, — улыбнулся Кодзиро. — Зайди ты ко мне как-нибудь. Я живу на холме Исараго.
— С удовольствием.
— Кстати, видел столбы с объявлениями, адресованными Мусаси?
— Конечно!
— Они сообщают, что твоя мать хочет встретиться с Мусаси. Почему бы тебе не пойти к ней?
— Я не могу явиться к ней в теперешнем виде.
— Дурак! Перед матерью не надо притворяться. Ты обязан быть рядом с ней на случай появления Мусаси.
— Хорошо, я подумаю.
Они расстались. Матахати свернул в тихий, поросший травой переулок, а Кодзиро зашагал дальше по улице, но через некоторое время он быстро вернулся и последовал за Матахати.
Матахати обитал в одном из «длинных домов» — в одноэтажном бараке, где обитали по нескольку семей. Эдо рос быстро, но жилья на всех не хватало, так что люди особо не привередничали. На пустырях возникали поселки из сколоченных на скорую руку лачуг, где ютились те, кто пришел в город на заработки.
У дома с Матахати поздоровался сосед по имени Умпэй. Он мылся в ушате. Для приличия баня была загорожена дождевым ставнем. Умпэй был старшим в артели, копающей колодцы.
— Я уже вымылся, не хочешь искупаться? — великодушно предложил сосед.
— Спасибо. Акэми должна согреть воду.
— Вы так любите друг друга! Прямо как брат и сестра.
Матахати глуповато хихикнул. Появление Акэми избавило его от необходимости отвечать Умпэю.
Акэми поставила ушат под хурмой и натаскала горячей воды.
— Попробуй, Матахати, не горячо? — спросила она.
— Рука не терпит, — ответил тот.
Матахати, раздевшийся до набедренной повязки, притащил холодной воды из колодца и полез в ушату Умпэй, закончив купание, уселся рядом на бамбуковый табурет.
— Дынь много продал? — поинтересовался он.
— Я никогда много не продаю, — ответил Матахати, поспешно смывая с руки запекшуюся кровь.
— Ты заживешь куда лучше, если будешь копать колодцы.
— Ты давно это говоришь. Если я стану работать на территории замка, меня перестанут пускать на ночь домой, поэтому Акэми не хочет чтобы я шел в твою артель. Ей без меня одиноко.
— Счастливая парочка!
— Ой! — воскликнул Матахати, когда брошенная кем-то незрелая хурма угодила ему в затылок.
— Ха-ха! Это чтобы ты не хвастал, как тебя любит жена, — засмеялся Умпэй.
Умпэй, седой шестидесятилетний старик, пользовался уважением в поселке. Каждое утро соседи слышали, как он читает молитву секты Нитирэн. Он происходил из Ито в провинции Идзу, а на дверях его дома было выведено: «Мастер по рытью колодцев в замке сёгуна». Работа в замке требовала высокого мастерства, обыкновенные землекопы не годились. Умпэй долгое время работал на золотых копях на полуострове Идзу, поэтому ему поручили возглавить артель. По вечерам он любил сидеть у деревянной решетки, густо увитой стеблями тыквы, и потягивать сётю, сакэ бедняков.
Матахати вылез из ушата, и Акэми, загородив его со всех сторон дождевыми ставнями, тоже искупалась.
На ужин Матахати получил соевый творог-тофу, приправленный листьями базилика.
— Я не хочу копать колодцы и быть пленником в замке за несколько лишних грошей, — сказал Матахати. — Но я не намерен всю жизнь продавать дыни. Потерпи еще немного, Акэми!
— Я мечтала, чтобы ты занялся настоящим делом, таким, чтобы о тебе с уважением говорили люди, — ответила Акэми с набитым ртом.
Они жили как муж и жена, но Акэми не собиралась навеки связывать судьбу с бездельником Матахати. Она убежала с ним из веселого квартала в Сакаимати, но лишь для того, чтобы выждать время и упорхнуть еще куда-нибудь. В ее планы не входило отправлять Матахати на работу в замок. Оставаться одной опасно. Больше всего Акэми боялась домогательств Хамады.
— Да, совсем забыл, — сказал Матахати и рассказал о сегодняшнем происшествии, выставляя себя в выгодном свете.
— Кодзиро? Ты ему сказал, что я здесь? — спросила она, изменившись в лице.
Матахати взял ее за руку.
— Конечно нет. Неужели ты могла подумать, что я способен выдать тебя этому негодяю? Он тогда постарается…
Матахати вскрикнул, замолчав на полуслове. Твердая хурма угодила ему в щеку, заляпав беловатой мякотью лицо.
Мимо бамбуковой рощи, залитой луной, в сторону города неторопливо шел человек, очень похожий на Кодзиро.
ГЛАЗА
— Сэнсэй! — позвал Иори.
Высокая трава скрыла от него ушедшего вперед Мусаси. Они шли по равнине Мусасино, которая, как говорят, раскинулась на десять уездов.
— Я здесь! Не отставай!
— Я сбился с тропинки. Далеко еще?
— Пока не найдем места для жилья.
— А мы здесь поселимся?
— Почему бы нет?
Иори посмотрел на небо, на пустынную равнину.
— Странно, — проговорил он.
— Представь, как чудесно здесь осенью. Чистое небо, роса на траве. От одной мысли об этом чувствуешь очищение.
— Я не прочь пожить в городе.
— Конечно, среди людей интереснее, но даже я, привыкший ко всему, не могу смириться со столбами, расставленными на каждом шагу в Эдо. Ты читал объявления?
— Я готов лопнуть от злости.
— Зачем злиться?
— Не выношу, когда кто-нибудь говорит о вас плохо.
— Ничего не поделаешь.
— Вы ведь можете изрубить всех, кто распускает сплетни.
— Бессмысленно начинать войну, которую нельзя выиграть.
— Неужели вы можете проиграть этому отребью?
— Не исключено.
— Почему?
— Их слишком много. Убью я десятерых, а им на смену явится сотня, убью сотню, придет тысяча. Проигрышное положение.
— Предпочитаете насмешки до конца жизни?
— Конечно нет. Я должен заботиться о чести, это моя обязанность перед предками. Я намерен стать таким человеком, над которым никто не посмеет издеваться. Поэтому мы здесь.
— Сколько ни бреди, а никаких признаков жилья. Может, переночуем в храме?
— Хорошая мысль, но я ищу подходящую рощу, где мы построим собственный дом.
— Как в Хотэнгахаре?
— Нет. Теперь мы не будем возделывать землю. Я займусь практикой Дзэн, а ты будешь читать книги. Буду учить тебя фехтованию.
У деревни Касиваги, которую считают воротами в Эдо из провинции Косю, они спустились по длинному откосу от Дзюнисё Гонгэна и проследовали по узкой тропе, затерянной среди высоких летних трав. Мусаси присмотрел сосновую рощу неподалеку. Домом ему служило любое место, ведь повсюду он ощущал себя частицей природы.
В ближайшем крестьянском доме Мусаси позаимствовал инструменты и нанял помощника. Мусаси учился строительному искусству у птиц. Через несколько дней в роще выросло странное сооружение, нечто среднее между горной хижиной отшельника и шалашом. На стропила пошли неотесанные бревна, на стены — бамбук, тростник, кора.
— В таких жилищах, верно, обитали древние люди в эпоху богов, — задумчиво проговорил Мусаси, разглядывая свое творение. Единственным отступлением от первозданной простоты были сёдзи, аккуратно оклеенные бумагой.
Потянулись дни, оглашаемые монотонным чтением Иори, которому вторил стрекот цикад. Занятия были строгими.
Раньше Мусаси считал, что дети должны развиваться естественно, без постороннего влияния, но на примере Дзётаро он убедился, что в юном возрасте быстрее развиваются дурные наклонности, а хорошие подавляются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145