Вскоре мальчик сердито смотрел в глаза Мусаси.
— Вы меня обманули! — кричал Дзётаро. — Почему вы так поступили?
Мальчик запыхался, лицо его горело, слова были полны горечи. Он едва сдерживал слезы. Мусаси, не сдержавшись, рассмеялся, глядя на одежду мальчика. Вместо обычного одеяния на Дзётаро было кимоно, которое, правда, едва прикрывало колени, а рукава кончались на локтях. Деревянный меч за поясом был больше мальчика, тростниковая шляпа, болтавшаяся за спиной, напоминала зонт.
Браня Мусаси за нарушение слова, мальчик разразился слезами. Мусаси, обняв его, пытался успокоить ребенка, но Дзётаро безутешно рыдал, решив, верно, что в безлюдных горах нет свидетелей его плача.
— Тебе нравятся плаксы? — сказал наконец Мусаси.
— Мне все равно! — всхлипывал Дзётаро. — Вы взрослый, но обманули меня. Обещали взять в ученики и тайком ушли. Разве это достойно взрослого?
— Прости меня! — отозвался Мусаси.
От простых слов мальчик разрыдался еще громче.
— Хватит слез! — сказал Мусаси. — Я не хотел тебе лгать. У тебя есть отец и хозяин лавки. Я не мог увести тебя без разрешения хозяина, поэтому просил договориться с ним. Я не верю, что он тебя отпустил.
— Но почему вы не дождались ответа?
— Именно за это я извинился. Ты действительно говорил с хозяином?
— Да, — ответил мальчик, всхлипывая и сморкаясь в сорванные с дерева листья.
— Что он сказал?
— Отпустил меня.
— Правда?
— По его словам, ни один приличный воин или школа не возьмет такого сорванца, как я. Живший на постоялом дворе самурай — слабак, поэтому я ему под стать. Сказал, что я могу нести ваши вещи, и подарил на прощанье вот этот меч.
Рассуждения хозяина лавки вызвали у Мусаси улыбку.
— Потом я пришел на постоялый двор, — продолжал мальчик. — Старика не было, и я позаимствовал шляпу, которая висела под карнизом на крючке.
— Но это же вывеска заведения!
— Все равно. Она пригодится в дождь.
Судя по поведению Дзётаро, он считал все формальности, включая заверения в преданности, выполненными, поэтому возомнил себя произведенным в ученики Мусаси. Мусаси скрепя сердце смирился с присутствием мальчика. Быть может, оно и к лучшему. Мусаси сыграл не последнюю роль в том, что Тандзаэмон лишился служебного положения, поэтому стоило благодарить судьбу за дарованную возможность позаботиться о младшем Аоки. Так будет справедливо.
Дзётаро успокоился. Вдруг, что-то вспомнив, он полез за пазуху.
— Совсем забыл! Это вам, — сказал он, доставая письмо.
— Откуда оно у тебя? — спросил Мусаси, с интересом осматривая письмо.
— Помните, вчера я рассказывал о ронине, который много пил и расспрашивал о вас?
— Да.
— Когда я вернулся в лавку, он все еще сидел там. Он снова спрашивал о вас. Ну и пьяница! Один выдул целую бутылку сакэ! Потом написал это письмо и велел передать вам.
Мусаси, удивленно склонив голову набок, сломал печать. Взглянув сначала на подпись, он понял, что послание от Матахати, который действительно был крепко пьян, когда его писал. Казалось, иероглифы были навеселе. Мусаси, читая письмо, переживал и радость былого, и печаль. Не только почерк, но и содержание было невразумительным и путаным.
«После того как я покинул тебя на горе Ибуки, я никогда не забывал нашу деревню. Я не забывал старого друга. Случайно я услышал твое имя в школе Ёсиоки. Я был в растерянности тогда и не мог решить, встречаться с тобой или нет. Сейчас я в винной лавке. Много выпил».
Первые строки можно было разобрать, но дальше следовало что-то странное.
«После того как мы расстались, меня заперли в клетку похоти, и лень въелась в мои кости. Пять лет прошли в тупом безделье. Ты сейчас знаменит в столице как мастер меча. Пью за твое здоровье. Говорят, что Мусаси трус, гораздый лишь на бегство от вызова. Другие утверждают, что ему нет равных во владении мечом. Мне безразлично, правда это или ложь. Я просто счастлив, что твой меч заставил столицу говорить о тебе.
Ты умный. Ты сможешь проделать свой путь с помощью меча. Вспоминаю прошлое и думаю, почему я стал таким? Какой же я дурак! Глупый неудачник вроде меня должен умереть от стыда при встрече с таким мудрым другом, как ты. Не спеши осуждать меня! Впереди жизнь, и никто не знает, что принесет нам будущее. Не хочу встречаться с тобой сейчас, но настанет день, когда я захочу увидеться. Молюсь за твое здоровье».
Приписка, нацарапанная торопливыми иероглифами, извещала о том, что недавнее происшествие взбудоражило школу Ёсиоки, что Мусаси повсюду ищут, что ему следует остерегаться. Письмо завершалось следующими строками:
«Тебе нельзя умирать сейчас, когда ты вступил на стезю славы. Достигнув чего-то, я найду тебя, и мы вспомним былые дни. Береги себя, живи, потому что ты пример для меня».
Матахати, несомненно, желал ему добра, но чего-то недоговаривал. Зачем так хвалить друга и тут же поносить себя? «Почему, — думал Мусаси, — не написать просто: мы давно не виделись, давай встретимся и не спеша поговорим».
— Дзё, ты узнал адрес этого человека?
— Нет.
— Его знают в лавке?
— Вряд ли.
— Он часто заходит к вам?
— Нет. Я видел его в первый раз.
Мусаси подумал, что немедленно вернулся бы в Киото, знай он, где живет Матахати. Он хотел поговорить с другом детства, вразумить его, пробудить в нем юношеский пыл. Матахати оставался для него другом, и Мусаси хотел вытащить его из состояния безразличия, которое губило Матахати. Мусаси, конечно, хотел, чтобы Матахати объяснил своей матери, как она заблуждается, преследуя Такэдзо.
Мусаси и Дзётаро молча шли по дороге. Они спускались с горы Дайго, внизу уже виднелся перекресток Рокудзидзо.
— Дзё, у меня есть просьба к тебе, — вдруг сказал Мусаси мальчику.
— Слушаю!
— Хочу послать тебя с поручением.
— Куда?
— В Киото.
— Откуда я только что пришел?
— Да. Отнеси письмо в школу Ёсиоки на улицу Сидзё. Расстроенный Дзётаро пнул камень.
— Не хочешь? — спросил Мусаси, в упор глядя на мальчика. Дзётаро неуверенно покачал головой.
— Я бы пошел, но мне кажется, что вы просто хотите избавиться от меня.
Мусаси почувствовал неловкость от подозрений Дзётаро. Ведь он подорвал веру мальчика в слово старших.
— Нет! — решительно возразил Мусаси. — Самурай не лжет. Прости меня за то, что произошло утром. Случилось недоразумение.
— Хорошо, я отнесу.
У перекрестка они зашли в харчевню под названием «Рокуамида» и заказали обед.
Мусаси сел писать письмо Ёсиоке Сэйдзюро:
«Мне передали, что Вы и Ваши ученики разыскивают меня. Сейчас я нахожусь на горной дороге Ямато и намерен странствовать в окрестностях Иги и Исэ в течение года для продолжения занятий фехтованием. Сейчас я не намерен менять свои планы. Разделяю Ваше сожаление, что нам не довелось встретиться во время моего посещения Вашей школы. Хочу сообщить, что вновь буду в столице в первый или второй месяц будущего года. К той поре я надеюсь значительно усовершенствовать мастерство. Полагаю, что и Вы не будете пренебрегать тренировками. Позор падет на процветающую школу Ёсиоки Кэмпо, если она потерпит еще одно поражение, как случилось в мой недавний визит. С почтением шлю Вам пожелания доброго здоровья.
Симмэн Миямото Мусаси Масана».
Письмо было вежливым, но не оставляло сомнений в том, что Мусаси уверен в своем превосходстве. Мусаси исправил адрес, приписав к имени Сэйдзюро и учеников школы. Отложив кисть, Мусаси вручил письмо Дзётаро.
— Его можно бросить в ворота школы? — спросил мальчик.
— Нет! Ты должен постучать в главные ворота и отдать письмо слуге.
— Понял.
— Я бы попросил тебя еще об одной услуге, но думаю, что она затруднительна.
— Что?
— Не найдешь человека, который прислал мне письмо? Его имя Хонъидэн Матахати. Он мой старинный друг.
— Никакого труда.
— Серьезно? Как же ты его отыщешь?
— Обойду все питейные заведения и разузнаю.
Мусаси рассмеялся.
— Здорово придумал! Из письма Матахати я понял, что он кого-то знает в школе Ёсиоки. Не лучше ли спросить о нем там?
— Что делать, когда я найду его?
— Передай, что на Новый год с первого по седьмое число я каждое утро буду ждать его на большом мосту на улице Годзё. Попроси его прийти туда в один из дней.
— Все?
— Да. Еще скажи, что я очень хочу его видеть.
— Понятно! А вас где искать?
— Спросишь в Ходзоине. Как только доберусь до Нары, отправлюсь туда. Ходзоин — храм, знаменитый монахами, которые владеют особой техникой сражения на копьях.
— Правду говорите?
— Ха-ха-ха! Какой недоверчивый! Не беспокойся. Если я не сдержу обещания, можешь отсечь мне голову.
Мусаси все еще смеялся, выходя из харчевни. Он направился в Нару, а Дзётаро побежал в сторону Киото. Перекресток дорог представлял собой неразбериху из людей в тростниковых шляпах, мелькающих в воздухе ласточек, ржущих лошадей. Протискиваясь в толкучке, Дзётаро оглянулся. Мусаси стоял, глядя ему вслед. Они издалека улыбнулись друг другу, и каждый пошел своей дорогой.
ВЕСЕННИЙ ВЕТЕРОК
Акэми полоскала кусок ткани в реке Такасэ и пела песню, услышанную на представлении Окуни Кабуки. Извивающаяся в струях воды узорная материя напоминала цветы вишни, подхваченные ветром.
Ветерок любви залетел
В рукав кимоно.
Руки не поднять,
Неужели любовь тяжела?
Дзётаро стоял на дамбе. Он был в веселом настроении и одаривал всех дружелюбной улыбкой.
— Тетя, вы хорошо поете! — крикнул он.
— Глупость какая! — распрямилась Акэми. Ее взору предстал смешной мальчишка в огромной шляпе и с длинным деревянным мечом.
— Ты кто? Почему называешь меня «тетя»? Я не старая!
— Ладно. Хорошенькая юная девица. Подходит?
— Прекрати! — рассмеялась Акэми. — Мал еще, чтобы отпускать комплименты. Вытри нос!
— Я просто хотел спросить.
— Ой! — вдруг всполошилась Акэми. — Лоскут уплыл!
— Не беспокойся!
Дзётаро помчался вдоль берега и выловил ткань мечом. «Меч хоть на это сгодился!» — мелькнуло у него в голове. Акэми, поблагодарив мальчика, спросила, не может ли она ему помочь.
— Где находится «Ёмоги»?
— Совсем рядом, это наше заведение.
— Приятная весть. Я долго искал.
— Зачем? Ты откуда?
— Оттуда, — неопределенно махнул рукой Дзётаро.
— А поточнее?
Дзётаро на мгновение задумался.
— Сам толком не знаю.
Акэми хихикнула.
— Ерунда. А зачем тебе в «Ёмоги»?
— Ищу человека по имени Хонъидэн Матахати. В школе Ёсиоки мне сказали, что его можно найти в «Ёмоги».
— Но его здесь нет.
— Врешь!
— Правда. Он жил с нами, но недавно ушел.
— Куда?
— Не знаю.
— Кто-то у вас должен знать?
— Моя мать тоже не знает. Он просто сбежал.
— Неужели?
Мальчик присел на корточки, растерянно уставясь на реку.
— Что же мне делать?
— Кто тебя прислал?
— Мой учитель.
— А он кто?
— Его зовут Миямото Мусаси.
— Ты принес письмо?
— Нет! — замотал головой Дзётаро.
— Хорош гонец! Не знает, откуда и зачем явился с пустыми руками!
— Я должен передать послание устно.
— Какое? Боюсь, что Матахати больше не вернется, но если объявится, я бы сообщила ему.
— По-моему, я не должен доверяться посторонним.
— Как хочешь. Решай сам.
— Ладно. Мусаси сказал, что очень хочет увидеть Матахати. Он будет ждать Матахати каждое утро с первого по седьмое число Нового года на большом мосту на улице Годзё. Пусть Матахати придет на мост в один из указанных дней.
Акэми невольно расхохоталась.
— Впервые слышу такое! Мусаси, значит, шлет послание Матахати сейчас, сообщая о свидании в будущем году? Твой учитель такой же чудак, как и ты!
Дзётаро нахмурился, возмущенно вздернув плечи.
— Не нахожу ничего смешного!
Акэми наконец справилась со смехом.
— Ты рассердился?
— Конечно! Я вежливо попросил тебя о помощи, а ты хохочешь, как безумная.
— Прости меня, я и правда со странностями. Больше не засмеюсь. Если Матахати вернется, я передам ему твое послание.
— Обещаешь?
— Клянусь!
Закусив губу, чтобы не улыбнуться, Акэми спросила:
— Повтори имя человека, который прислал тебя.
— Память у тебя неважная. Миямото Мусаси.
— Как ты пишешь «Мусаси»?
Подняв бамбуковую щепку, Дзётаро нацарапал на песке два иероглифа.
— Это ведь читается «Такэдзо»! — воскликнула Акэми.
— Его имя не Такэдзо, а Мусаси.
— Да, но эти иероглифы можно прочитать и как «Такэдзо».
— Упряма же ты! — проворчал Дзётаро, швыряя щепку в воду. Акэми немигающим взглядом смотрела на иероглифы, начертанные на песке. Подняв глаза на Дзётаро, она внимательно оглядела его с головы до ног.
— Твой Мусаси случаем не из Ёсино в провинции Мимасака? — тихо спросила она.
— Да. Я из Харимы, а он из деревни Миямото соседней провинции Мимасака.
— Он высокий и сильный? И не бреет макушку?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Я помню, он однажды рассказал мне, что в детстве у него на макушке вскочил громадный чирей, от которого остался шрам. Если он будет брить макушку, как все самураи, безобразный шрам будет виден.
— Он тебе рассказал? Когда?
— Пять лет назад.
— Ты знаешь моего учителя так давно?
Акэми не отвечала. Нахлынувшие воспоминания захватили ее так, что ей трудно было говорить. Со слов мальчика она убедилась, что Мусаси и Такэдзо — одно лицо. Акэми страстно захотелось его увидеть. Ей опротивели проделки матери, она видела, как гибнет Матахати. С первого взгляда Акэми приглянулся Такэдзо, и годы убедили ее в правильности первого впечатления. Она радовалась, что до сих пор не вышла замуж. Такэдзо совсем не похож на Матахати!
Акэми не раз обещала себе никогда не связывать свою судьбу с типами, которые пьянствовали в «Ёмоги». Она презирала таких мужчин, храня в сердце образ Такэдзо. Ее не покидала надежда когда-нибудь встретить его. Такэдзо представлялся в ее мечтах, когда она пела любовные песни.
Посчитав задание выполненным, Дзётаро сказал:
— Мне пора. Не забудь все передать Матахати, если он вернется.
Дзётаро засеменил по узкой тропке на гребне дамбы.
Воловья упряжка тащила гору мешков с рисом или чечевицей, а может, и другого местного продукта. Гору венчала надпись, сообщавшая, что это подношение истовых верующих храму Кофукудзи в Наре. Этот храм знал даже Дзётаро, поскольку Кофукудзи был символом Нары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145