Уступая власть сыну, Иэясу спросил его, как тот намерен ею распорядиться.
— Я буду строить, — ответил Хидэтада, порадовав отца.
Осака в отличие от Эдо был поглощен подготовкой к решающей битве. Военачальники готовили планы, гонцы скакали в разные стороны, отстраненным от службы полководцам и ронинам слали слова утешения, подкрепленные деньгами, копили боеприпасы, углубляли рвы полировали копья.
Все больше горожан переселялось с запада в Эдо, опасаясь, что победа Тоётоми развяжет новую усобицу.
В тот день Хидэтада, одетый в дорожный костюм, занимался любимым делом: выйдя за главное кольцо укреплений, он проверял строительные работы в Фукиагэ. Когда сёгун в сопровождении министров, слуг и буддийских монахов расположился на холме Момидзи, внизу поднялась суматоха.
— Держи негодяя! — кричал кто-то.
— Стой!
Двое плотников гнались за парнем из артели, которая копала колодцы. Тот убегал от них, как заяц. Нырнув за штабеля досок, он затаился на мгновение и затем бросился к лесам, еще не снятым с внешней стены, и начал карабкаться по ним вверх. Одному плотнику удалось ухватить его за ногу, и парень свалился на кучу древесных стружек. Плотники принялись его дубасить, но настигнутый землекоп почему-то не кричал.
— Что случилось? — заорал подбежавший самурай, надзиравший за плотниками. Следом подскочил и инспектор стройки.
— Эта свинья наступила на мой угольник, — возмущенно ответил плотник. — Угольник — это душа для любого плотника.
— Прекрати бить его!
— А если он наступил бы на твой меч?
— Ну ладно! Хватит шуметь. На холме сейчас находится сёгун. Плотники примолкли, но один, из них заявил:
— Пусть этот малый извинится перед нами.
— Мы сами разберемся, а вы поскорее беритесь за работу, — распорядился инспектор.
— Покажись-ка! Ты копаешь колодцы? — спросил инспектор, схватив лежавшего за воротник.
— Да, господин.
— Почему ты здесь? Ваша артель работает на другом участке.
— Он и вчера здесь болтался, — вставил плотник.
— Да? — произнес инспектор, сверля взглядом Матахати, слишком тщедушного для землекопа.
Матахати заперли в сарай за конторой главного инспектора стройки и, похоже, забыли о нем. Несколько дней Матахати видел только два мешка древесного угля, дрова и кадушки для солений, которые держали в сарае.
Попав в замок, Матахати решил, что лучше с убийством не связываться. Он видел сёгуна несколько раз, однако не предпринимал попыток выполнить задание Дайдзо. К подножию холма Момидзи его привело непредвиденное обстоятельство: рожковое дерево, под которым таился мушкет, собирались выкорчевывать, потому что оно мешало строительству книгохранилища. Матахати собрался выкопать оружие и незаметно выбросить его, чтобы не попасть под подозрение властей.
Сидя в сарае, Матахати совсем потерял голову от страха. Он потрогал дверь, но она, конечно, была крепко заперта. Он взобрался на кадушку и попробовал протиснуться в маленькое оконце под крышей. Выбравшись наружу, Матахати подкрался к западным воротам. Увидев рожковое дерево на месте, Матахати с облегчением вздохнул. Найдя мотыгу, он принялся судорожно копать под деревом, прислушиваясь время от времени, не идет ли кто.
Матахати опасался, что мушкет уже обнаружен. Он прерывисто дышал, обливался липким потом, едва не теряя сознание.
Мотыга ударилась обо что-то. «Здесь!» — подумал Матахати, шаря рукой в земле. Вместо мушкета, обернутого в промасленную бумагу, он достал берцовую кость. Кошмарный сон наяву. «Зачем Дайдзо солгал мне?» — недоумевал Матахати, обходя дерево. Он не заметил, как за его спиной возникла чья-то тень.
— Его уже здесь нет, — произнес незнакомец, легонько хлопнув Матахати по плечу.
Матахати от ужаса чуть не свалился в выкопанную им яму. Тупо посмотрев на человека, он хрипло воскликнул от изумления.
— Следуй за мной! — приказал Такуан. Матахати не двигался, похолодев от страха.
— Оглох? Иди за мной! — повторил монах.
— Надо бы… закопать… — проговорил заплетающимся языком Матахати.
— Оставь все как есть, — безжалостным тоном сказал Такуан. — Деяния людей, плохие и хорошие, как тушь на рисовой бумаге — их нельзя стереть. Думаешь, забросав землей яму, исправишь все, что ты натворил? Преступник! Я отпилю тебе голову бамбуковой пилой, а туловище швырну в кровавое озеро в аду.
Такуан, схватив Матахати за ухо, повел за собой. Подойдя к кухне, монах постучал в дверь.
— Откройте!
Появился заспанный мальчик, прислуживающий на кухне.
— Открой сарай! — приказал ему Такуан.
— В нем заперт землекоп.
— Его там нет. Он рядом со мной. Какой смысл запихивать его через окно, через дверь удобнее.
Мальчик побежал за инспектором, который поспешно явился, умоляя Такуана не сообщать начальству о случившемся. Матахати втолкнули в сарай, и за ним вошел Такуан. Вскоре монах глянул из сарая и приказал:
— Принесите мне остро наточенную бритву!
Мальчик и инспектор растерянно переглянулись, но поспешили выполнить указание.
В сарае был непроглядный мрак. В окошке виднелся кусочек звездного неба. Матахати мешком сидел на камышовой циновке, понурив голову.
— Матахати, что ты искал под деревом? — заговорил после долгого молчания Такуан.
Матахати не отвечал.
— Ты по-прежнему пребываешь в мире фантазий. Наивен, как дитя поэтому позволь втолковать тебе простую истину. Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь.
— Как и Мусаси.
Матахати всхлипнул.
— Ты сам рыл себе могилу. Еще немного, и рожковое дерево стало бы памятником над могилой дурака.
Матахати упал к ногам Такуана и, захлебываясь слезами, запричитал:
— Спаси меня! Я только теперь все понял! Дайдзо провел меня.
— Нет, твои глаза пока не открылись, а Дайдзо тебя не обманывал. Он лишь использовал самого глупого человека на земле, но не только глупого, но жадного и мелочного, который согласился на дело, неприемлемое для здравомыслящего человека.
— Да, я действительно совершил глупость.
— Знаешь, кто такой Дайдзо?
— Нет.
— Его настоящее имя — Мидзогути Синато. Он состоял на службе у Отани Ёсицугу, близкого друга Исиды Мицунари. Мицунари, как тебе известно, был одним из тех, кого разбили при Сэкигахаре.
— Значит, он один из тех, кого разыскивает сёгунат? — охнул Матахати.
— А кто еще мог замышлять убийство сёгуна? Твоя глупость безгранична.
— Он говорил только, что ненавидит Токугаву, и будет лучше для страны, если Тоётоми вернется к власти, твердил, что старается ради всеобщего блага.
— И ты, не удосужившись сообразить, с кем имеешь дело, занялся рытьем собственной могилы? Отчаянный ты, Матахати.
— Помоги мне, Такуан!
— Отстань!
— Я ведь не стрелял из мушкета, даже не нашел его.
— Конечно, его там просто не было. Дзётаро, которого тоже одурачил Дайдзо, не смог вовремя прибыть в Эдо и спрятать мушкет под деревом.
— Дзётаро? Тот мальчишка…
— Не твое дело. А вот обвинение в измене касается тебя непосредственным образом. Такие преступления не прощают. Боги и Будда тоже. Можешь не заботиться о спасении.
— Помилосердствуй! — завопил Матахати, обхватив колени Такуана.
— Глупец! — Такуан презрительно пнул его. В эту минуту Такуан походил на разгневанного Будду, Будду, наводящего ужас и отвергающего даже раскаявшегося.
Матахати, взглянув на Такуана, уронил голову. Он вздрагивал от беззвучных рыданий.
Такуан взял бритву.
— В ожидании смерти побудь в образе ученика Будды. Сядь и закрой глаза. Линия, разделяющая жизнь и смерть, тоньше твоего века. Не бойся смерти! Не плачь, сын мой. Такуан приготовит тебя к смерти.
Зал, в котором заседал совет старейшин сёгуната, был изолирован от остальных помещений замка Эдо. В этот секретный зал допускали немногих. Министры имели доступ к сёгуну через его приемную, куда они являлись лично или посылали бумаги в лакированных ящиках. В последнее время даймё Ходзё и Такуан не раз были званы в тайную часть замка, где проводили долгие часы.
В другой комнате министры слушали донесения из провинции Кисо о том, что Дайдзо, закрыв лавку в Нараи, скрылся вместе с семьей. Во время обыска обнаружили большие запасы оружия и некоторые документы, включая письма от сторонников Тоётоми в Осаке.
Министры чувствовали себя рыбаками, забросившими громадную сеть, но не поймавшими даже мелочи.
В это же время член совета старейшин Сакаи получил донесение иного рода: «В соответствии с Вашим приказом Миямото Мусаси освобожден из тюрьмы. Его передали человеку по имени Мусо Гонноскэ, объяснив, каким образом произошла ошибка».
Сакаи немедленно известил об этом Такуана. Сакаи чувствовал неловкость за недоразумение, случившееся на вверенной ему территории. «Пусть Мусаси не думает о нас слишком плохо», — сказал он Такуану.
Вопрос с лавкой Дайдзо в Эдо решили быстро. Ее обыскал отряд стражников во главе с начальником полиции Эдо и конфисковал все, что там находилось. Заодно прихватили и несчастную Акэми, которая знать не знала о заговоре, который плел ее хозяин.
Такуан, получив в один из вечеров аудиенцию у сёгуна, сообщил ему последние новости и закончил рассказ словами:
— Помните, что на свете осталось еще много Дайдзо из Нараи!
— Поскольку ты раскрыл заговор, — сказал Хидэтада монаху, — жалую тебе право определить наказание арестованным.
— У меня к вам просьба, — обратился Такуан к сёгуну. — С разрешения совета старейшин даймё Ходзё, владелец Авы, и я рекомендую самурая Миямото Мусаси на должность военного наставника при вашем дворе. Хочу надеяться, что наша рекомендация будет благосклонно принята.
— Мне докладывали. Дом Хосокавы интересуется Мусаси, что делает честь этому фехтовальщику. Считаю, что мы можем позволить еще одного мастера при дворе.
За день до ухода из замка Такуан направился к сараю за конторой инспектора и велел открыть дверь. Новообращенный ученик Будды щурился от яркого света.
— Выходи! — сказал Такуан.
Одетый в монашье облачение Матахати, пошатываясь от слабости, вышел из сарая. Наступил день расплаты. Перед глазами Матахати маячила камышовая циновка, на которую он встанет перед занесенным мечом палача. Он совсем забыл, что за измену полагается позорная виселица.
— Можешь идти сам? — спросил Такуан.
Матахати показалось, что он ответил, но на самом деле он едва пошевелил губами. Он не помнил, как они миновали крепостные ворота и перешли мост через ров. Матахати чувствовал себя скотиной, которую ведут на бойню.
«О Будда Амида! О Будда Амида!» — взывал в душе Матахати. Боковым зрением он видел великолепные дома даймё, мимо которых они проходили, дальше на восток начиналась деревня Хибия, за ней — кварталы центральной части города. Знакомый мир поворачивался к нему неизвестной стороной, и сердце Матахати сжалось от тоски по привычным картинам. Слезы закапали по щекам.
— Побыстрее! — строго приказал Такуан.
Матахати казалось, что они прошли тысячу километров, когда монах прошипел:
— Жди здесь!
Они находились посреди обширного пустыря. Перед ними тянулась беленная известью стена, за которой виднелась крыша новой тюрьмы и возвышалось несколько темных строений, служивших резиденцией начальника стражей порядка в Эдо.
Ноги больше не держали Матахати, и он плюхнулся на траву. Раздался крик перепела, предвещая скорую смерть. Матахати внезапно охватило непреодолимое желание убежать. Что ему терять? Если его поймают, то накажут не строже, чем сейчас. Страх мелькнул в глазах Матахати. Он взглянул за ворота тюрьмы — Такуана не видно. Матахати опрометью побежал.
— Стой! — раздался окрик за спиной.
Это был один из тюремных палачей. Подбежав к Матахати, он огрел его палкой по плечу так, что тот упал. Палач прижал Матахати палкой к земле, как дети придавливают лягушку.
Вернулся Такуан в сопровождении нескольких стражников, которые вели еще одного арестованного. Начальник стражи указал место для исполнения наказания. На землю бросили две тростниковые циновки.
— Можно приступать? — спросил начальник стражи.
Такуан, кивнув, уселся на принесенное сиденье рядом с начальником стражи.
— Вставай! — закричал палач, занося палку над Матахати. Матахати с трудом поднялся. Палач схватил его за рясу и поволок к циновке.
Матахати ничего не видел вокруг, голоса людей звучали глухо и неясно, как будто за стеной. Вдруг до него дошло, что кто-то произносит его имя. Матахати покосился и к величайшему изумлению увидел на соседней циновке Акэми.
— Как ты сюда попала? — едва не задохнулся он.
— Молчать! — рявкнул стражник.
Начальник стражи встал и строгим голосом принялся читать приговор. Акэми держала себя в руках, но Матахати громко хлюпал носом.
— Начинай! — крикнул начальник.
Двое стражников низшего ранга стали методично сечь приговоренных бамбуковыми розгами.
Матахати стонал, Акэми молчала, стиснув зубы. На краю пустыря, как водится, появились зеваки.
— Что там?
— Секут арестованных.
— Сто ударов, верно.
— Пока и пятидесяти нет.
— А больно, должно быть.
Подошедший стражник, стукнув палкой о землю, велел зевакам расходиться. Люди отошли в сторону и досмотрели наказание до конца. Палачи тяжело дышали, вытирая пот. Розги превратились в мочала. Такуан и начальник стражи обменялись любезностями, и начальник увел подчиненных за тюремные ворота. Такуан немного постоял, глядя на распростертые тела, и молча удалился.
Сёгун наградил Такуана дорогими подарками, которые тот раздал монастырям. В столице Такуан сделался предметом пересудов. Его обвиняли в неуемном честолюбии и вмешательстве в мирские дела. Его даже называли «интриганом в монашьем облачении».
Солнце пробилось сквозь тучи и скрасило пасмурный день. Снова запел перепел. Два тела на циновках среди пустыря были неподвижны. Акэми первой подняла голову.
— Матахати, вода! — прошептала она.
Перед ними стояло по ушату воды, которая свидетельствовала о добром сердце начальника. Акэми напилась.
— Матахати, пить не хочешь?
Матахати зачерпнул воды ковшом и стал жадно глотать живительную влагу.
— Это все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145