Ни в коем случае. Даже если придется все тебе рассказать.
Я встал.
— Не буду с тобой спорить, Клодетта. В девять тридцать я буду в коттедже на Гара-Рок. Надеяюсь, мы там встретимся, и ты будешь говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Если тебя там не окажется, я иду в полицейское управление и обвиняю тебя в краже пятисот фунтов.
— Я буду на месте,— сказал он.— Думаю, ты не очень обрадуешься, когда узнаешь правду, и еще пожалеешь, что был таким умным и таким ужасно беспощадным и мужественным,— он захихикал.
— Шиш тебе! — сказал я ему на прощание.
Я вернулся в гостиницу, заказал себе в номер виски с содовой и стал думать о Клодетте. Я был уверен, что вечером он придет и заговорит. Ему просто некуда деться. Уипс слишком тесно связан с Мэлки. Здесь он занимается своим бизнесом и, наверное, неплохо зарабатывает. Клод— парень ловкий. Похоже, что он не брезгует и шантажом. Знаете, сколько людей сейчас промышляют этим? Шантаж стал почти профессией.
А пока что ему придется пойти и рассказать к о е-к о му, что он вынужден развязать язык и вернуть деньги. Это означает, что он побаивается к о е-к ого. И вполне возможно, что к о е-к т о начнет теперь уделять внимание мне. Может быть, он попробует меня подкупить? Я подумал, что это было бы забавно.
Зазвонил телефон. Это был Финней.
— Эй, Ник! — радостно закричал он.— Похоже, вернулись старые времена! Я приехал сюда час назад. Остановился в гостинице «Линдл». Это совсем рядом с железнодорожным разъездом в Мэпл-торе. Номер телефона в Мэплторе — 270. Здесь действительно классное местечко, и из моего окна отличный вид на бухту. А если смотреть на крошку из здешнего бара, когда она движется с востока на север, то вид тоже очень живописный. Как там дела?
— Майк Линнен уже рассказал тебе об этом скандале?
— Ага,— сказал он.— Ловкая работа. Похоже, здесь будет жарко. Куда мне ехать?
— Осмотрись хорошенько,— сказал я,— и наведи справки. Прежде всего о миссис Эллерден. Узнай о ее происхождении, чем она занимается, какие у нее привычки, что она делала во время войны и все, что только удастся раскопать. Потом поинтересуйся гомиком по имени Клод Уипс. Он промышляет антиквариатом. Наведи справки о его денежных делах и кредите. Постарайся выйти на его друзей. Действуй очень осторожно, чтобы ни у кого не вызвать подозрений. Усек?
— Усек,— подтвердил Финней.
— У Дениз Эллерден,— той девушки, из-за которой разгорелся весь этот сыр-бор,— была горничная,— продолжал я,— шотландка лет пятидесяти по имени Мери Мак-Дугал. Насколько я знаю, она ушла из семьи Эллерден. Попробуй узнать, почему ее уволили. Узнай о ней поподробнее и постарайся выяснить, куда она переехала.
— О'кей.
— Позвонишь мне завтра около полудня,— добавил я.— Если ничего не узнаешь, все равно звони — может быть, к тому времени у меня будут новости.
— Ладно,— Финней повесил трубку.
Я спустился в коктейль-бар и принял два очень сухих мартини. Потом сел в углу и постарался думать о Лане. Но сейчас она казалась еще более далекой, чем утром.
И каждый раз, когда я пытался представить ее лицо, передо мной возникала отвратительная мертвенно-бледная рожа Клодетты.Я ничего не мог с этим поделать и решил, что для того, чтобы спокойно предаваться мечтам о Лане, сначала мне нужно покончить с делом Эллердена. Лана и эта история были абсолютно несовместимыми.
Придя к этому заключению, я выпил еще, чтоб уже окончательно утвердиться в своем мнении, и пошел в номер читать вечернюю газету.Я остановил машину в десяти ярдах от того места, где дорога поворачивала к краю горы, и припарковался под деревом, чуть левее старого здания береговой охраны. Обойдя вокруг дома, я зашел в калитку и зашагал вниз по горной тропинке. Несмотря на сумерки, вид открылся великолепный. Дорожка, по которой я шел, белой лентой извивалась по пологому утесу. Склон густо порос травой и кустами. То тут, то там в самых неожиданных местах возникали небольшие рощицы. Через полмили тропинка привела меня к наклонной террасе, спускающейся прямо к морю. Где-то здесь должен быть коттедж Уипса.
Я закурил. Сейчас я чувствовал себя почти счастливым. Понимаете, о чем я? Мне уже не было скучно. А это, конечно, означало, что у меня пробудился интерес к делу Эллердена.
И интерес к Клоду. Кажется, это очень занятный тип. Предстоящий разговор должен был оказаться интересным. Сами посудите.Клод собирался вести со мной разговор только потому, что он вынужден был это сделать, а вовсе не потому, что ему этого хотелось. Но вначале, когда он встретил меня прошлым вечером у гостиницы «Палас», он сказал, что может помочь мне — если захочет — и что он знает все об этом деле и о том, кто его затеял.
Но он ничего не собирался мне выкладывать. Он только использовал меня, чтобы сорвать куш побольше. Он надеялся, что я предложу ему деньги за информацию, и был в восторге, когда получил чек миссис Эллерден. Он знал, что эти пять сотен помогут ему резко повысить ставки. Знал, что к о е-к т о вынужден будет раскошелиться, дабы перекрыть эти пятьсот фунтов.
Я дал ему чек, потому что знал, что он ведет свою игру. Это стало ясно, когда он взял чек и сказал, что должен подумать до завтра. Эта игра так стара, что от нее пахнет плесенью.
Теперь, казалось бы, проще всего предположить, что тот, кто обскакал меня и смог заставить Клода молчать, и есть виновник этой истории с газетой. Очень легко было прийти к такому выводу — и ошибиться. Если бы Клод знал, что к о е-к т о виновен в клевете, он наверняка сообразил бы, что, скрывая эту информацию от властей, он автоматически становится сообщником. Потому что клевета, которую поместили в газету,— это не шутка, а уголовное преступление. К тому же «Мэлки Рекорд» пришлось выложить пять тысяч в возмещение ущерба, в котором не были повинны ни редактор, ни владельцы газеты. Такой ловкий проныра, как Клод, не может не понимать, что ему не сдобровать, если всплывет, что он с самого начала знал, кто подсунул в газету злосчастную заметку, и молчал. Во всяком случае, с его бизнесом в Мэлки будет покончено, а если за него возьмутся всерьез Джон Эллерден и «Мелки Рекорд», от бедняги Клодетты останется только мокрое место.
И все же он продолжает петушиться. Нахально заявил мне, что и не подумает выходить из игры. Это означает, что Клод каким-то образом смог выйти на третье лицо — на кого-то, кто знает всю подноготную этой истории — и как этот абзац попал в газету, и кто все это подстроил. На кого-то, кто согласился платить Клоду за молчание. Просто потому, что он — или она — не хочет быть втянутым в неприятную историю.
Клод вернулся к этому человеку — загадочному к о е-к о м у,— чтобы сказать ему, что обстоятельства изменились и он вынужден все мне рассказать, чтобы спасти свою шкуру. Теперь Клоду, думал я, придется возвратить деньги, которые к о е-к т о ему дал, так как ему придется развязать язык.
Я остановился у большого валуна, чтобы осмотреться. Впереди открывалась большая ровная терраса, закрытая с трех сторон крутыми скалами. Терраса была ярдов сто шириной. Под прикрытием скалы располагался коттедж, к которому вела обрамленная белым камнем дорожка, проложенная через густой кустарник. Это был
одноэтажный каменный домик с красной черепичной крышей. Одна его стена густо заросла плющом, у другой стояла большая собачья конура с висящим на крюке обрывком цепи.
Я посмотрел на часы. Была половина десятого. Я закурил, подошел по тропинке к коттеджу и толкнул дверь. Она была незаперта, и я вошел внутрь. Выключатель оказался на стене за дверью. Включив свет, я обнаружил, что нахожусь в крошечном коридорчике, отделенном от дома деревянной перегородкой. Я прошел в следующую комнату. Это был холл — большой и хорошо обставленный. На полу лежал красивьщ ковер. В центре стоял старинный обеденный стол, у окна — большой письменный стол и несколько кресел. В левом углу находилась еще одна дверь. Я прошел в следующую комнату, включил свет и увидел спальню, которая занимала остаток помещения. В дальнем углу спальни была отгорожена маленькая ванная. Комната была обставлена удобно И со вкусом, хотя чувствовался во всем изнеженный и капризный вкус хозяина.
Я выключил свет и вернулся в гостиную. Подойдя к письменному столу, я заметил на нем конверт с надписью: «Николасу Гейлу, эсквайру». Почерк был прерывистым, буквы прыгали и качались, как пьяные. Я открыл конверт и вытащил из него листок бумаги. В записке было всего четыре слова:
«Шиш и тебе тоже». Я спрятал записку и конверт в карман и задумчиво посмотрел на письменный стол. Я помнил, что сказал на прощание Клоду Уипсу — «Шиш тебе!» И четыре слова записки были, наверное, его ответом. Своего рода запоздалый солдатский юмор.
Может, я ошибся в Клоде? Вполне возможно. Может, он не ходил к ко е-к ому, чтобы сообщить плохие новости и вернуть деньги, полученные за молчание? Может, эти деньги перевесили в сознании Клода все, что он имел в Мэлки, и он счел за лучшее
смыться? Снаружи щелкнул выключатель. Комната погрузилась во мрак. Только из окна, наполовину завешенного гардиной, пробивался тусклый свет.
Послышались шаги. Всего несколько шагов. В полумраке я различил контуры трех огромных фигур. Я отступил за письменный стол, бросил сигарету на пол и наступил на нее. Быстро ощупывая пальцами поверхность стола, я нашел и закрыл крышкой тяжелый чернильный прибор.
— Привет, привет, мистер Гейл,— произнес голос.— Рады тебя видеть. Мы пришли потолковать с тобой, мистер Гейл. Для твоего же блага. Мы думаем...
Я запустил чернильницу в Голос. Кто-то свирепо выругался, и мы перешли к главному номеру сегодняшней вечерней программы.
С самого начала у меня не было никаких шансов. Трое против одного в тесном пространстве — при таком раскладе не спасет никакая тактика. Кто-то ударил меня дубинкой по голове, и не успел я очухаться, как получил сильнейший свинг в челюсть, удар ногой в колено и короткий тычок в солнечное сплетение.
Этого мне хватило. Я упал на колени и схватил кого-то за ногу. Резкий удар по шее подсказал мне, что лучше встать на ноги. Я кое-как поднялся, придерживаясь за стену.
Голос произнес:
— Держите его. Он там, у стены.
Две пары рук прижали меня к стене. Чей-то ботинок врезался в мою голень — дабы напомнить, что лучше стоять тихо.
Я почувствовал, как по лицу стекает тонкая струйка крови, и подумал, что Клод все-таки не так уж умен.
— Значит, тебе нравится бросаться чернильницами? — произнес Голос.— Ну, ты свое получишь. Ты у меня заработал, мразь.
Чья-то рука отдернула гардину, и в комнате стало немного светлее. Голос стоял прямо передо мной. Слышалось тяжелое дыхание двух человек, прижимавших меня к стене.
— Занимайся своими дерьмовыми делами, мистер Гейл,— довольно дружелюбно сказал Голос.— Понял? И не пытайся запугивать бедных маленьких простачков вроде Клода Уипса. Ты хочешь что-нибудь сказать, мистер Гейл? Будь любезен...
Я выплюнул коренной зуб и ничего не сказал.
— Тебе нравятся чернильницы, правда? — продолжал Голос.— И ты любишь ими бросаться? Ну хорошо, получай!
Я попытался, поймать момент и, когда мне показалось, что пора, резко отдернул голову. Но чернильница с отбитым верхом полете-тела мне прямо в лицо. Я почувствовал, как зазубренный край врезался мне в нос. Перед глазами заплясали очень симпатичные звездочки.
— Оставьте мистера Гейла в покое,— сказал Голос.— Он плохо себя чувствует.
Они отошли, и я прижался к стене, чтобы не свалиться. Я чувствовал, что с трудом удерживаю уплывающее сознание. Глаза застилал кровавый туман.
— Ну пока, мистер Гейл,— сказал Голос.— Будь хорошим мальчиком и занимайся своими дерьмовыми делишками. Усек? Я не хочу больше с тобой возиться, но в следующий раз нам придется разрезать тебя на кусочки. Усек? В разрезанном виде ты будешь выглядеть хуже, чем сейчас.
Удар пришелся на последнее слово. Сильнейший свинг в челюсть бросил меня на колени. Я увидел, как пол медленно надвигается на меня.Я лежал на полу и ждал. Я знал, что удар последует, но не знал, куда угодит. Такая работа всегда заканчивается пинком. Я смутно чувствовал, что это будет удар в лицо.
Моя рука медленно поползла по полу. Наверное, мой полумертвый мозг пытался защититься от удара ногой в лицо. Но рука не добралась до лица. На нее наступил тяжелый ботинок, прямо на пальцы. Я начал уныло размышлять об этом ботинке.
Это был тяжелый ботинок, подбитый гвоздями. Я размышлял, почему сапожные гвозди всегда забивают по три. Мои пальцы шевелились и нащупали место, где был забит только один гвоздь — двух
не хватало. Я совершенно некстати подумал, что Голосу скоро придется ремонтировать ботинки.Ботинок освободил мои слабые, едва шевелящиеся пальцы.
— У тебя игривое настроение, мистер Гейл,— произнес Голос.— Озорник Гейл! А как тебе это понравится, мистер Гейл?
Я успел поднести руки к лицу. Но он ударил не в лицо. Его ботинок врезался мне в живот. Несколько секунд до того, как все погрузилось во мрак, показались мне очень длинными.
Я приходил в себя, словно выплывал из глубины моря. Мертвого, черного моря. Прошло много времени, пока я вспомнил, что случилось. Уходя, они задернули гардину, и в комнате было темно, хоть глаз выколи. Мое сознание, оцепеневшее и неуклюжее, было, казалось, загипнотизировано этой чернильной темнотой.
Я лежал ничком у стены. Саднило лицо, порезанное разбитой чернильницей. В желудке была отвратительная ноющая боль, разливающаяся по всему животу. Плохи дела, подумал я. Но бывает и хуже. Мне и раньше приходилось получать удары в брюхо, и я знал, что лучше уж такая вот ноющая боль, которая говорит о сильном внутреннем ушибе, чем отвратительные признаки кровотечения, которые означают, что тебе скорее всего крышка.
Я хотел шевельнуться, но это потребовало огромных усилий и вызвало новую волну острых ощущений. Такой головной боли я не пожелал бы и гремучей змее, а желудок при каждом движении поднимался к горлу.
Я перевернулся лицом вниз и, упираясь руками в пол, стал на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25