сутулый, хилый. Малышей норовил исподтишка ударить или пнуть – ни за что ни про что, а так, от мелкой злобы, всегда в нем коптившей. И похож-то он был на выморочную бледную поганку: блеклый, с жидкими волосами, длинным прыщавым носом...
Однако не бывает так, чтобы обделено оказалось человеческое существо. Достался дар и Поддувале. Но если у большинства людей он оказывается распределен более-менее равномерно, то у плюгавого юноши все ушло в сексуальную неистовость. В этом деле он был прямо сверхчеловек!
Озабочен он был всегда. Вечно руки у него блуждали в карманах, что-то тянули, теребили там. И норовил развратничать с маленькими девочками: показывал им член, скверно кривлялся, причмокивал. А девочки-то были не лыком шиты – тут же с криком бежали к женщинам:
– Тетя Фая! Тетя Оля! Поддувало опять х... показывает! – Лексикон у них был самый натуральный.
В ответ слышался страшный мат – и Фая, и Оля в словах тоже не стеснялись. Они и в прежней-то жизни принцессами не были, а от этой огрубели и очерствели до предела. Обе жестоко били Поддувалу – тот валился на кафельный пол и вскрикивал:
– Лежачего не бьют! Лежачего не бьют!
Но бабы его все-таки били.
Ясный перец – они презирали его до глубины души. И при том – что делать! – обе жили с ним такой половой жизнью, какой не живут самые страстные влюбленные. Обе если не разумом, то какой-то глубинной женской сущностью понимали: надо, невзирая ни на что, наплодить как можно скорей как можно больше ребятни. Что они и делали.
За девять лет житья в аэродромном бункере они принесли одиннадцать детей: Ольга – четыре, а Фая – семь. Первая была холодновата, секс с Поддувалой был ей невмоготу, и занималась она этим лишь из чувства долга перед человечеством. Фая же, бывшая служащая МВД, была натура ненасытная, хоть и постарше Ольги лет на пять. Ей Поддувало, правда, тоже тошен был, и она его полноценным человеком не считала, но признавала, что никто из ее мужиков, здоровых, взрослых и красивых, не мог так достать, «до самых печенок», как этот недоделок... Он же мог совокупляться в любую секунду, неистощимо: казалось, что ни мозгов, ни мышц в его организме нет – одна сперма.
Из одиннадцати детей выжило шесть. Четверо Фаининых, два Ольгиных. Три мальчика, три девочки. Подросла и сестренка Бабая, стала девушкой. Разумеется, она понимала, что ей придется быть с Поддувалой; как это ее радовало, можно себе представить. Тот из подростка превратился в молодого человека, щуплого, плешивого и старообразного. На девушку он пялился плотоядно, гоготал, давился слюной... Фая и Ольга осаживали его, материли. Случались и потасовки.
Ребятня – Бабай и его ровесники, мальчик Костя и девочка Снежана – за эти годы сдружились, водой не разольешь. Окрестности они изучили как свои пять пальцев, пытались и по подземному пути проникнуть на завод, однако женщины им это строго-настрого запретили. Ребята помалкивали, но меж собой, понятно, уговорились когда-нибудь добраться туда...
Жизнь казалась устоявшейся. Долго ли она могла продлиться?.. – этот вопрос не задавал никто. Либо по малолетству, либо по глупости, либо от слишком сильного понимания, что жить надо, пока живешь.
Катастрофа грянула внезапно.
Пришло лето – точнее, не совсем пришло, был конец мая, но очень тепло, все буйно зеленело, вовсю цвела сирень, ее пышные гроздья мотались на теплом ветру. День был такой ясный!.. Синее-синее небо раскинулось над миром, а солнце сияло так, словно помолодело вдруг лет эдак на миллиард.
Потом Бабай часто вспоминал, что в тот день его с самого утра давило тяжкое, мрачное предчувствие, и корил себя за то, что не прислушался к нему. На юность ссылок он не делал – юности ведь у них не было никакой. В четырнадцать лет уже они были взрослые люди.
Сестра с Ольгой пошли на озеро. Поддувало послонялся по бункеру, начал домогаться Фаины. Она сперва огрызнулась, но этот маньяк не отставал, и Фая недолго противилась – с возрастом ее ненасытность не пропала, хотя перевалило ей уже за сорок и последнему ее младенцу не было и года.
Итак, герои-любовники уединились в небольшом отсеке и скоро заохали там, застонали. Отчаянно скрипел деревянный топчан. Малышня на это никакого внимания не обращала: самые крохотные дремали, укутанные в тряпки; те, кто постарше, тихонько играли во что-то – они умели быть тихими, хотя никто их специально тому не учил. Сама жизнь научила.
А Бабая все глодало какое-то нехорошее чувство. Он беспокоился за сестру, чего раньше не было. Гнал от себя беспокойство. Ходил по бункеру, сунув руки в карманы, часто сплевывал на пол. Что-то не то, что-то не так было вокруг – а что, он не знал.
В который раз он отшагал от стены до стены, круто развернулся...
И как тогда, вновь взорвался мир.
С адским грохотом рухнул потолок подвала, и адский рев ударил в уши.
Несколько секунд напрочь вышибло из памяти. Были, не были?.. Бабай увидел себя бегущим по тоннелю. Сказать бы – со всех ног, да не скажешь: бежал и волок на руках и за руки ребятню, и бежавшие перед ним Снежана с Костей тоже тащили кого-то, а Костя еще отчаянно жужжал фонариком с ручным генератором – в тоннеле был кромешный мрак.
И сзади тоже. Бабай обернулся на бегу. Вроде должен зиять проем – ан нет, хоть глаз коли.
Костя как будто услыхал эти мысли. Он тоже оглянулся и, задыхаясь, прокричал:
– Это... завалило все! Ударило, ну и весь потолок посыпался. Дураки они! Надо не так...
– Беги! – оборвал Бабай. – Дураки не дураки, а разгребут завал – тогда держись!
Бежали сколько смогли. Но вот выбились из сил дети, захныкали, повалились на пол... Тогда сделали привал. Фонариком жужжали по очереди, пока руки не устанут.
Принялись подсчитывать потери. Ясно, что Фаю с Поддувалой накрыло на глушняк. Вместе с ними погибли и трое самых маленьких: годовалый мальчонка и две маленькие девочки. Остальные спаслись – дети своей эпохи, они были пугливые, как зверьки, и инстинкт выживания, ослабленный за века цивилизации, в них легко вернулся на подобающее ему место.
– А сестра твоя? – спросила Снежана. – И Ольга?..
Бабай хмуро пожал плечами. Что он мог ответить?
– Не знаю, – сказал он. – Ладно, нечего зевать. Пошли!
Пошли. Тоннель несколько раз поворачивал то влево, то вправо, казалось, вот-вот он кончится, но не кончался... Ребята потеряли время. Сколько они шли? Полчаса? Час? Два?.. Кто-то вновь из малявок вновь начал всхлипывать, но на него цыкнули, и он затих.
– Должны прийти, – твердил Костя. – Там завод был, туда дорога... Раньше ездили.
Снежана поддакивала. Бабай молчал. Он считал, что языком молоть – пустая трата сил. Конечно, должны прийти! Не бесконечное же это метро. Вопрос в том, куда они придут и что их там встретит...

4
Костя первый вскрикнул:
– Есть!
– Тихо! – рыкнул Бабай.
Костя послушно смолк и водил лучом фонаря по сторонам. Мальцы сопели и шмыгали носами.
Тоннель кончился подземным залом – здоровым, побольше их бункера. Вдоль стен смутно угадывались контуры каких-то машин, видимо компрессоров. Здесь и пахло чем-то машинным: когда-то нагретым, а теперь давно остывшим металлом, маслом, окислами... так и не выветрилось.
– Тише, – повторил Бабай едва слышно. – Костя, ну-ка тихо.
Луч плавно погас. Тьма.
И тишина. И детвора смолкла. Как нет их!
И в этом безмолвии прозвучал голос:
– Люди.
Он был негромкий, но разнесся по всему подвалу. И вмиг в ответ взвизгнула Снежана:
– Люди!! – и разрыдалась.
Видно, так разрядился стресс. И заревели следом малыши.
Вспыхнули фонари, замелькали беспорядочно.
– Ребята! Свои! Не стреляй!.. – Хотя Бабаю с Костей стрелять было не из чего.
Плач. Мельтешение лучей. Лица, руки.
– Вы кто? Откуда? А-а... А мы тут давно. Ну, пойдем к нам, наверх. Нет, гоблинов нету. То есть бывают, но нас они хрен достанут. Правда, теперь могут по тоннелю пройти, но и так не найдут! Пошли, не бойсь... Да не реви ты! Слышь, чего она ревет?
– Отходняк, – кратко сказал Бабай.
В этом углу заводской территории, в двух цехах и вокруг них обитала группа ребят такого же примерно возраста: трое парней – Очкарик, Витек, Кишка; и две девчонки – Гулька Конопатая и Бешеная Тумбочка (прозванная так из-за маленького роста, особенностей сложения и абсолютно сумасшедшего темперамента). Как они нашли друг друга?.. Долгая история. Жили такой компанией уже больше года, довольно спокойно. Гоблины сюда почти не заглядывали. По заводу шастают, бывает, но не шибко. Он их не особо интересует.
– А-а, – Бабай махнул рукой. – Мы девять лет спокойно прожили, а на десятый...
И рассказал, что случилось. Новые друзья повздыхали, покивали. Кишка – длинный, худой парень – сказал с ненавистью:
– Сволочь эту мочить надо. Насмерть! А мы, блин, от них лишь прячемся да бегаем.
– Давай мочи, – усмехнулся Бабай. – Как? Из пальца?
– Ну, у нас-то кое-что есть... – Очкарик вздохнул. – Но это не то, конечно. А оружие должно быть!
– Где?
– Да в том и дело, что не знаем... У вас там, на аэродроме, ничего похожего не было?
– Даже не пахло.
– Вот-вот... – Очкарик вновь вздохнул, поправил очки. – Вслепую искать – не найдешь. Библиотеку бы найти!
– Чего?!
– Где книги хранятся, – пояснил интеллектуал. Грамота в этом мире вроде бы не требовалась.
Читать? – некогда. Писать?! – тем более. Правда, Фая немного научила старших ребят разбирать буквы – они не могли понять, зачем это надо, а она все талдычила, что пригодится; больше ничего втолковать не могла – педагог она была, мягко говоря, неважнецкий.
Очкарик же был интеллигентом бог весть в каком колене. Родители его и в этом хаосе сумели сохранить семью, сверх того ухитрились привить сыну любовь к чтению. Мама, учитель литературы, так заразила свое чадо этим, что он потом и остановиться не мог, читал, читал, читал... Все, что под руку подвернется! Так и испортил зрение. Благо, отец в одну из вылазок наткнулся на целый магазин оптики, там набрал очков на двадцать лет вперед.
Ну а дальнейшая судьба паренька сложилась похоже на судьбы его ровесников. Мужчины их клана попытались организовать нападение на гоблинов. Организовать-то организовали, даже уложили двоих, а одного подбили – но и сами все полегли в том бою... Женщинам и детям пришлось бежать. Кто спасся, кто нет. Маму свою в этом бегстве Очкарик потерял навсегда.
Потом были скитания, встречи и разлуки... Он встретил Витька, за ним Кишку. Попозже к ним прибились две одичавшие девчонки. Вот так и жили доныне.
– Драться надо! – убежденно закончил он свой рассказ. – И оружие должно быть где-то здесь, на заводе. Я знаю. Они делали заказы. Мне отец еще говорил... Но где! Территория – чтоб только обойти, полгода надо... Вот зачем библиотека нужна. Там планы должны быть.
– Так это... – Костя наморщил лоб. – В этой... в конторе, или как ее?
– В заводоуправлении. – Очкарик глянул на Костю с интересом. – Мысль дельная, мы и сами так думали. Но там все разворочено. Пепелище! Ничего не осталось.
– Ну а чего тогда эти терки зря тереть? – сказал Бабай недовольно. Ох, не любил он пустой болтовни!
– Вот и я тоже... – начал было Витек, но Очкарик перебил:
– Не зря! Я вам говорю, не зря. Должна еще где-то быть документация. Где?! Вот вопрос. Может, в цехах где-то... Думать надо.
– Ну а ты не видал те цеха, да? – Витек осклабился. – Вон они, смотри!
– Я говорю – думать надо, – терпеливо повторил Очкарик. – А так сидеть сиднем лучше?
Бабай заметил, что Костя хочет что-то сказать, но не решается.
– Погодите, – остановил он спорщиков. – Ты что?
Костя страшно смутился.
– Да я это... – Он заерзал. – Я просто хотел сказать... Может, в клубе? Я слыхал, при заводах клубы какие-то были. Ну а там книги, бумажки всякие... Вот я и подумал: может, там что?
Все переглянулись. На несколько секунд наступила тишина.
– А что... – протянул Очкарик с удивлением. – Браво! Молодец, Костя.
– Он у нас мозг. – Бабай был польщен, точно его самого похвалили. – И в технике шарит!
– В технике – это хорошо. – Очкарик уже задумался. – Это хорошо... А насчет клуба есть идея. Знаете, где он скорее всего?
– Клуб?
– Ну да. Где старые дома! Тот квартал, за дорогой, знаете? Там вот площадка такая есть...
В общем, решили отправиться туда. Выработали план. Заодно Косте пришла в голову еще одна гениальная мысль: создать «детский сад» – пусть девчонки опекают малышей, пока они, мужики, занимаются серьезными делами, разведкой, добычей и войной.
– Дельно. Правда, войной еще не занимались, – поправил педантичный Очкарик.
– Все будет, – пообещал Бабай. Он вспомнил сестру, улыбнулся зловещей улыбкой. – Все будет, – повторил он.

5
Гоблины твари такие, им что день, ночь – все равно. Совсем ночными их не назовешь, но в это время они опаснее, чем днем. Хотя бы потому, что видят лучше, движутся ловчее в темноте: как-никак, порождение тьмы... Да и днем с ними лучше не сталкиваться, это уж как пить дать.
А вот рассвет для этих мразей самое худое время. Они делаются вялыми, сонными, – собственно, они тогда и спят. Потому ребята и решили идти на рассвете искать клуб.
– Ни минуты терять не будем! – заявил Очкарик. – Чуть только светать начнет – мы и двинем.
Едва побледнела краюшка неба на востоке, пять пацанов, поеживаясь от холода, осторожно вышли из цеха, выбрались за территорию завода, затаились в кустах.
Утренняя роса стала не самым приятным подарком.
– В-вот, б-блин... – стучал зубами Кишка. – Т-тоже мне, май месяц!..
Вслушивались. Всматривались. Вроде бы тихо. С каждой минутой становилось светлей.
– Пойдем, – шепнул наконец Очкарик. – Я первый!
Аккуратно, по одному они перебежали через широкую дорогу к пустующим двух-, трехэтажным домам – жилому комплексу, построенному когда-то вместе с первыми цехами завода, перед Великой Отечественной.
Перебежав, сосредоточились в ближайшей двухэтажке, в одной из квартир первого этажа.
– Осторожней! – прошипел Витек. – Полы гнилые. Я, б... ь, чуть не провалился!
Доски и в самом деле прогибались угрожающе. Все сгнило здесь за столько лет. Лохмотьями свисали со стен отсыревшие обои. Воняло тухлятиной.
Очкарик внимательно рассмотрел из окна окрестности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41