Ну! Забыл, что ли?
Дешевый вмиг смекнул. Он был жадный и, когда пахло поживой, соображал быстро. Даже слишком – спешил, себе же на голову.
– А-а, – забормотал он, и счастливая улыбка расползлась по лицу. – Ну да, ну да... Я и забыл! Да, точно. Договаривались.
Жженый помолчал.
– Все нормально, босс, – интимно произнес Слякоть. – Без проблем! Вопрос закрыли.
– Ладно, – обронил наконец Жженый. – Идите.
– Пошли, – сказал Слякоть дружески и подтолкнул Дешевого. – Пошли, сразу отдам.
– Чего? Продукты отдашь? – обрадовался Дешевый.
– Ну да. Пошли.
Они вышли из комнаты.
– Сюда. – Слякоть направился в подъезд.
– Куда это?
– Идем, идем, – Слякоть понизил голос. – Они у меня там припрятаны, наверху.
– Да?.. А тушенка-то того... не испортилась?
– Нет. Свежак.
Стали подниматься по лестнице. Слякоть приобнял спутника за плечи.
– Ты это, – сказал он, – обиды не держи. Погорячился я, бывает... Чего сгоряча не брякнешь.
– Да ладно... – Дешевый был польщен.
Поднялись на промежуточную площадку, меж восьмым и девятым этажами. Здесь проходила толстая труба мусоропровода, зияла в ней дыра – когда-то люк.
– Так что извиняй, – приговаривал Слякоть. – Тушеночки тебе... Это сейчас. Будет тебе тушенка.
Рука его как-то незаметно легла сзади на шею Дешевого.
– Будет, – бормотал он. – Будет...
Рука резко сжала худую шею. Рывок! – Дешевый врезался мордой в стену.
Он ничего не успел сделать. Удар! – искры из глаз, боль, шок.
Потолок кувыркнулся в глазах. Это Слякоть швырнул свою жертву на пол.
Дешевый разинул рот. Кровь из расквашенного носа лилась в него, на плащ, на пол... Над головой возникла злобно перекошенная рожа.
– Тушенки захотел, да?.. – прогнусавила она. – Вот тебе тушенка!
Страшный удар под дых скрючил Дешевого в дугу. Он перегнулся на бок, беззвучно хватнул воздух ртом.
Последовал убийственный пинок.
– Ну что? Пожрал тушенки? Пожрал, гнида?.. На! Еще удар. Щуплое тельце кинуло к стене.
– А теперь давай наверх, понял? И смотри, если прозеваешь что-то! Так с той крыши и порхнешь птицей. Понял?!
Шаги затопали вниз.
В комнату Слякоть вошел веселый, довольный, как ни в чем не бывало. Там уже зажигали лампу.
– Ну чего? – спросил Пистон. – Пошел он за тебя?
– А куда ж денется. – Слякоть сел на свое место. – За жратву ведь удавится, даром, что от горшка два вершка... Ну чего – играем?
– Играем, – сказал Тухляк. Он поставил лампу посреди стола. – Во! Красота!

3
На какое-то время Дешевый вырубился. Во всяком случае, не сразу догадался, где он, почему лежит на жестком, почему так болят голова и живот... Но тут же он вспомнил все и понял, что с ним.
Тогда он заплакал. От бессилия, от унижения, от всего. От жизни.
Слезы бежали по носу, по правой щеке – он лежал на правом боку. Почему-то особенно горько было осознавать, что никто, ни одна душа не пожалеет его. Никогда!
Дрожащей рукой он ощупал лицо. Кровь засохла на губах, на подбородке. Он подвигал челюстями, вяло сплюнул.
– Ладно... – прошептал он.
Жить – погано. Но и подыхать не хотелось. Дешевый начал подниматься.
Встав, он схватился за стену и долго так стоял, качаясь, точно пьяный. Голова кружилась. Он закрыл глаза и переждал головокружение. Затем поплелся вверх.
Но до крыши не дошел. Обида начала душить его. Он сел на площадке девятого этажа, шмыгнул распухшим носом, осторожно потрогал его и вновь чуть не расплакался.
Да какого черта! Почему он должен торчать, мерзнуть на крыше?.. Не ходить, да и все.
– Не пойду, – сказал вслух. Шепотом, правда, но вслух.
Это понравилось ему. Прозвучало! Он ободрился.
– Да что я, хуже всех?..
И это вслух. Понравилось еще больше. Он ощутил прилив сил.
В самом деле – что он, всех хуже?.. У него даже оружия нет. Ну, настоящего, во всяком случае. Один нож. Классный, правда.
Дешевый закопошился под плащом, нащупал нож, вынул его.
Это был старинный, наверное, даже музейный стилет с очень узким острым лезвием. Какими путями он попал в руки плюгавого типа?.. – бог весть. Дешевый потянул лезвие из ножен.
Глазенки его, пусть и трахомные, хорошо видели в темноте: было у них такое свойство. Они отлично различали прихотливые узоры рукоятки, завитушки на ножнах, изящную форму лезвия... Блеск!
Он задрожал от странного чувства – смеси злобы, мстительности и восхищения. Он вдруг ощутил себя сильным – чего отродясь не было. Он вскочил. Сжал нож в руке. Лезвие мелко вздрагивало.

4
– Лох! – рявкнул Слякоть на Тухляка. – Как ходишь?! Жопа вместо башки!
Тухляк сдуру кинул даму крестей, а Слякоть не заметил это. И в итоге несложной комбинации остался без поставленного на кон УНР – универсального ножа разведчика, комплекса с восемнадцатью функциями.
В общем-то, сам виноват. Внимательным надо быть. Но Слякоть, хоть и старался выглядеть бодряком, в душе грел злобу, и она внезапно вырвалась наружу.
Злился он на Жженого. Потому что боялся его. Затем по цепной реакции начал злиться на Тощего – причина та же. Растравлять злобу в себе нравилось ему. Особенно же остро было то, что приходилось сдерживать ее, играть в спокойствие...
И тут вдруг срыв.
Слякоть обозлился сам на себя. Память сразу услужливо подсунула ему: а вот ни Жженый, ни Тощий никогда так не лаются...
Это была правда. Усилием воли Слякоть вернул себя в норму.
– Да че ты! – надулся Тухляк. – Сам куда смотрел? У самого-то что на плечах?!
Сказал и сам испугался. Все знали, что со Слякотью шутки плохи. Тухляк и ноги поджал, сам весь как-то сжался, готовясь...
Но ничего не случилось. Слякоть неожиданно осклабился:
– Да ладно, что там! В самом деле... Давай сдавай. Сыграли еще кон. На сей раз Слякоти повезло.
Выиграл.
– Вот так! – Он швырнул последнюю карту. – Гони добро! – И захохотал, сочтя последние слова удачной шуткой.
– Забирай... – Проигравший Пистон не без сожаления двинул барахло по столу. После чего он адски зевнул, мотнул головой и произнес: – Ну, дальше моя смена. Пойду вздремну.
Он шумно выбрался из-за стола и зашагал к выходу. Квартир в доме – больше трехсот, занимай любую. Но, понятно, разбойники не разбредались, кочуя из квартиры в квартиру в пределах коридора.
Ботва и Мыло уже дрыхли вовсю. Тухляк тоже зевнул, почесал левый бок, затем спину... Тощий молча поднялся и вышел.
– Ну, будь, Тухляк, – встал и Слякоть. – Пойду... Гнилое время – ночь, а?
– Да мне все равно... – Тот ожесточенно скреб спину.
– Ну, бывай, – повторил Слякоть и зашагал к выходу. И тут его окликнули.
Он вздрогнул: не ожидал. Он почему-то думал, что Жженый давно спит. А тот не спал.
– Я здесь, босс. – Слякоть повернулся.
В маленькой комнате было темно. Голос оттуда молвил:
– Этот... он где караулит? На крыше?
– Ну да. – Слякоть малость напрягся. Неужто Жженый догадался о чем-то?..
Но тот, помолчав, произнес:
– Дурак. Чего толку там сейчас торчать? Скажи ему, пусть ниже спустится. Этаж на шестой, седьмой.
– Ясно, босс. Сейчас скажу.
– Вперед!
Слякоть вышел. Презрительное «вперед!» больно задело его. Он вновь закипел.
Нет, так дело не пойдет. Он что, холуй какой-нибудь, вроде Ботвы или того же Дешевого?! Вперед, а?.. Не-ет, этот номер пустой. Поглядим! Посмотрим, кто кого!..
Он жестоко вдохновился этой мыслью. Кто кого! Что это значит? А то и значит, что я их всех.
Он задрожал от злого предвкушения. Я их всех!.. Он представил, как они трясутся перед ним. А он решит, казнить иль помиловать.
И вот сейчас начну с Дешевого. Надо же начинать! Надо. Сейчас. В полет!
Слякоть представил, как Дешевый летит с крыши вниз. Он даже не подумал, что сейчас темно. Картина встала перед взором ярко, как в кино.
Веселая, лихая алчность блеснула в душе. Улыбка исказила рот. Он начал подниматься на девятый этаж.

5
Дешевый так и не пошел на крышу. Он сладостно питался грезами своими. Он царил – великий и ужасный. Все сгибались перед ним. Он глубоко дышал, дыхание шумно рвалось из ноздрей, изо рта его.
Он вскакивал, ходил по площадке. Рука сжимала рукоять ножа, глаза вращались, зубы скрежетали. Потом столь же внезапно он садился. И опять вскакивал.
Ему стало жарко. Он скинул плащ, затем сапоги, остался в грубых самодельных носках, сшитых из холщовых тряпок. Бетон площадки приятно холодил ноги сквозь ткань.
Сколько так времени прошло – неведомо. Дешевый пылал в мечтах. Стало мерещиться, что он растет! Высится, ширится, наливается силой. Он герой!.. Еще б чуть-чуть, и показалось, что взлетит...
Внизу зазвучали шаги.
Дешевый вздрогнул. Все пропало.
Он увидел себя мелким, щуплым, с гнойными глазенками, в холодной затхлой темноте.
Но он по-прежнему все видел в этой темноте. Как кошка.
И потому увидел, что на промежуточную площадку неторопливо, уверенно ступая, поднимается Слякоть.
Дешевый задрожал. Страх сжал его. Он обмер.
Слякоть поднялся на площадку. Дешевый стоял ни жив ни мертв. Вот сейчас его мучитель повернется и пойдет сюда...
И Слякоть вроде бы повернулся. Но замешкался. Остановился. И шагнул к мусоропроводу. Остановился там. Начал расстегивать штаны.
Он решил справить малую нужду.
Дешевый очнулся. Страх исчез. Вспыхнула злость. Нож! Вот он.
Как догадался снять сапоги!..
Шаги бесшумные. Без малейшего звука, призраком, Дешевый стал на цыпочках спускаться вниз.
Слякоть громко отхаркался, плюнул. Перетоптался с ноги на ногу. В люк зажурчала струя.
Дешевый затрепетал от хищного восторга. Он подкрался. Его враг не слышал ничего! Рука с ножом стала как стальная. Он занес ее.
Слякоть кончил журчать и харкнул еще раз. Плевок влип в стену.
Дешевый вдруг понял, что если не теперь – то никогда. Глаза дико сверкнули.
Удар!
Лезвие вошло легко, как в желе. Дешевый задохнулся – от безумия, счастья и жути. Время пропало. Нет его!
Слякоть издал какой-то странный звук: будто хотел вздохнуть, но вместо этого икнул. Время пропало, да: ужасное мгновение – вечность, ночь, мертвые звезды. Дешевый стоял, держал нож. Вроде бы что-то крикнул. А может, и нет.
Тело Слякоти внезапно обмякло – точно в нем враз исчезли все кости. Повалилось вперед, глухо стукнулось о трубу и упало на пол. Нож выскользнул из руки убийцы.
Несколько секунд Дешевый стоял, растерянно смотря на труп. Потом вдруг спохватился, подскочил, выдернул стилет, обтер лезвие о рубаху трупа. Он стал сильным, ярым. Сила так и рвалась из него! Он подхватил труп под мышки, сунул головой в дыру мусоропровода, стал вталкивать. Что-то застряло. Дешевый стал ворочать тело, и оно вдруг провалилось вниз, зацепилось на миг одной ступней за край дыры – и кануло в зловонную тьму.
Слышно было, как оно бьется обо что-то на лету. Раз. Два... Глухой удар. Все.
Дешевый поднял нож, всунул в ножны. Вернулся наверх, надел сапоги и плащ. Постоял. Улыбнулся. И пошел на крышу.
Он ходил там, дышал полной грудью. Останавливался, смотрел на небо. Вслушивался в шум ветров осенней ночи.
– Вот так, – шептал он. И ежился, хихикал. Холода не ощущал. Ежило от чего-то незнакомого, непривычного. Перед ним открылась другая жизнь. Он жадно встречал ее, он дышал ею, глотал ртом, обнимал руками...
В таком состоянии застал его пришедший на смену Пистон.
– Эй! – приглушенно окликнул он.
– Я! – отозвался Дешевый.
Ты чего... а, блин! – выругался Пистон. Он споткнулся, едва не упал. – Ни черта не видно, темень!
Повозился, щелкнул чем-то. Пролился слабенький ручеек света от фонарика с «вечной» батарейкой.
Ты чего тут торчишь, на крыше?
– А где я должен быть? – удивился Дешевый.
– А где? Ниже, на седьмом этаже. Или на шестом.
– Зачем? – Дешевый удивился еще больше. Пистон был не мастер объяснять:
– Да ты че! Тебе что, Слякоть не передал?
Сердце у Дешевого екнуло. Но голос сумел остаться равнодушным:
– Нет. Чего передавать?
– А, ... – дальше было непечатное. – Жженый мне сейчас говорит: иди, говорит, ниже, Дешевый, говорит, там должен стоять. Я, говорит, Слякоти велел, чтоб он ему передал вниз идти, там караулить. Что, не передал он?
– Да нет, – с натуральным недоумением ответил Дешевый. – Вообще я его не видел! Как тогда договорились мы с ним... ну, что я отстою за него, так сюда я и пошел, вот хожу. Никто не был!
– Ну ни хрена себе... – начал было изумляться Пистон, но тут свет его фонарика упал на мышиное личико соратника, и изумление взмыло фонтаном. – Тьфу ты, черт! Что это у тебя с харей?!
– А, зараза, – пустился лгать Дешевый. – Споткнулся тоже в темноте, там на площадке. И прям рожей в трубу! Такая толстая там, знаешь?.. Чуть мозги не вышиб! Кровища из носа!.. Весь плащ в крови. И там на полу, наверно, тоже.
Свет скользнул ниже.
– Точно... Ну даешь, Дешевка! Чуть не вышиб... Х-ха! Были бы – вышиб бы! Поди, нету мозгов-то!
Пистон загоготал. Дешевый подхихикнул весело. Ему такое было только на руку. Он восхитился собой – как ловко придумал про кровь! Все разом объяснил.
Тут Пистон вспомнил, что не ржать сюда пришел. Он оборвал смех:
– Ну ладно! Пошли вниз. Здесь и правда какой прок торчать.
Двинулись. По пути Пистон бубнил:
– Этот долбак-то... Поди никому слова не сказал, да в ночную охоту рванул. Вроде Скальпа! Завидно... Ну тот, похоже, догулялся, вторую ночь нету... И этот догуляется.
Пистон был пророком, сам не зная того. Спустились на седьмой этаж.
– Ну, давай, – кратко обронил Пистон и пошел вниз.
Дешевый вернулся в квартиру, где обычно обитал. Из одной комнаты шел чей-то храп. Дешевый пробрался в другую, ощупью нашел тюфяк и, повозившись немного, залег. Скинул сапоги.
Но почему-то сон не шел. Дешевый ворочался, жмурился или, наоборот, таращился во тьму. Не спалось, хоть ты глаз коли!
Возбуждение еще пылало в нем. Ему казалось, что он в горячке, – когда-то он болел, простыл, лежал в жару; вот было очень похоже.
Он вновь и вновь переживал сцену у мусорной трубы. Удар! И враг, сраженный, рушится наземь. Я победил врага! Да я... выходит, я – герой.
Он захихикал тоненьким, диким смешком. Нет, черт возьми, никогда не было такого! Упоительно!.. И видно, теперь уже не заснуть. Он вскочил, подошел к окну.
В темноте внизу угадывались оголенные кроны кленов и лип. Дальше – безмолвная громада такого же длинного дома-корабля. В небе слева средь облаков слабо млел раствор лунного света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41