– А-а!.. – дико заорал Капкан – ибо рука была его. – Ах ты, паскуда!..
Кулак мелькнул – и страшный удар вышиб из Федьки дух.

7
От ярости Тощий готов был разорвать огромного детину.
Все отшатнулись – никогда еще не видели босса таким. А самое страшное – что он вовсе не повысил голоса. Наоборот, понизил.
– Ты что же это, харя, – заговорил он так, что окружающие стали ни живы ни мертвы, – что же ты творишь?.. Я сколько раз говорил...
– Да он, сволочь, меня за руку!..
– А я тебя сейчас за все органы. Ты меня понял?
– Понял.
– Нет, не понял. Не понял! А сейчас поймешь. Если он сдох – то и ты сдохнешь. Обещаю.
Капкан злобно ощерился. Чего уж там, труса спраздновал. Что босс слово сдержит – он знал. А подыхать, однако ж, не хотелось.
Но Муха выручил его. Он слабо пошевелил головой и застонал.
– Да жив он, босс! Видите? Живой, рожа!
Капкан проворно нагнулся над лежащим. Муха дышал, глаза закрыты. Кровь из носа и изо рта текла на снег.
– Живой, – повторил Капкан, убеждая сам себя.
– Ну, берите, – велел Тощий. – Карабин его где?
– Вот, босс, – показал Редька. – В целости и сохранности! Вот еще и рация у него есть!
– Отключить!.. Ну, тащите.
Несколько рук подхватили Муху и потащили. Голова его сникла. Кровь часто капала на снег.
– Живее, – велел Тощий.
Разбойники запыхтели, затолкались от усердия. Им стало жарко. Суровый взор шефа был лучшим стимулом.
– Кляп, – суетился Ботва, – кляп ему обратно! Очухается, заорет как резаный...
– Засуньте, – приказал Тощий. И в окровавленный Федькин рот вторично вбили тряпку, еще глубже.
– Вот так! – победно сказал Капкан.

8
Даня пришел к Гвоздю, как обещал, ровно в полдень.
– Привет. – Он улыбнулся. – Чаю?
– Ну так, – довольно отвечал Гвоздь. – Все готово, ждет... Чай-то у меня имеется, вот с табаком дело швах... Ну ничего, Муха сейчас должен поднести. Я ему пули отлил – такие, знаешь, с вращением в воздухе, для «Сайги»...
– Знаю. А ты слыхал, что Немо с Тэйки нашли?
– Нашли? В разведке, что ли?
– Ну да. Обнаружили, вернее.
– Клад! – Гвоздь загоготал.
– Пуще того, – в тон ему отвечал Даня. – Защитничков целое гнездо.
– Да ну?! – Гвоздь сразу острить перестал.
– Точно. – Даня хлебнул чаю. – В Бирюлево.
– А ну-ка... – Гвоздь шибко заинтересовался. Вскочил, выволок на свет божий карту. – Где?
Две лохматые головы склонились над картой. Даня ткнул пальцем:
– По его рассказу, вот тут примерно.
– Ага... Так тут Муха неподалеку живет, вот где.
– Ну уж и неподалеку...
– Ну все-таки. Надо ему звякнуть!
– Погоди. Зачем? Ты же говоришь, сейчас должен прийти?
– А, да! Точно. Ладно, побазарим... Не наша зона, конечно. А все равно, неплохо было бы – к ногтю всю эту мразь!
– Согласен. Подумаем. Но нам еще с книгой надо вопрос решить, не забывай.
– Ну так! Где, говоришь, находится?
– На севере. Спорткомплекс «Олимпийский».
– Север, север... Вот, смотрим. О... Останкино. Телецентр! Телевидение тут было.
– Было, да сплыло. Ты не отвлекайся, ищи.
– Ищу. Вэ... Вэ, Дэ, Нэ, Хэ! О как! ВДНХ. Это чего такое?
– Не знаю, Гвоздь.
– И я не знаю. Ты там был когда-нибудь?
– Шутишь?..
Водя пальцем по карте, Даня упорно вспоминал отца Никифора. Вернее, сами вспоминались слова о пути, который рядом... Может быть. А может не быть. Вот ищи. Посоветовал, нечего сказать... Ну а вообще-то, конечно, прав, душа монашеская: надо...
– Нашел, – сказал Даня. Палец замер в одной точке.
– Где? – сунулся Гвоздь.
– Вот, – Даня постучал ногтем.
Гвоздь смерил глазами расстояние, присвистнул:
– Да уж! Ничего себе. Как добираться-то туда будем?
– Разберемся. – Даня не признавал неразрешимых задач. – Подумаем.
– Ну, это... – Гвоздь не договорил. – Так, ну где этот собачий сын, Муха?! Давно уже пора быть. Шляется где-то!
Гвоздь начал вызывать «собачьего сына» по рации, и безуспешно. Это его немного удивило.
– Странно. Не откликается... Отключился, что ли?
– Батареи сели, – предположил Даня.
– Батареи? Да нет, не должны. Он мне перед выходом звякнул. Иду, мол. Все в порядке было.
– Когда это случилось по времени?
– Н-ну... с час, полтора тому назад. Полтора, да. Так вернее.
Даня слегка приподнял брови:
– М-да. Пора бы явиться.
– Вот и я о том же... Ладно, подождем. Стали ждать. Пили чай, рассматривали карту, вздыхая о том, сколько же еще неисследованных земель в этом мире... Гвоздь заговорил про то, что он, пожалуй бы, и смог собрать телевизор, вполне работоспособный; да вот беда: как его смотреть, если нет трансляций...
В общем, болтали о пустяках, однако тревога грызла обоих. Они почему-то избегали про это говорить... но наконец Гвоздь не выдержал.
– Слушай, – серьезно сказал он. – Тут что-то неладно. А ну-ка...
Он опять стал вызванивать Муху, и опять без толку.
– Молчит, собака!
– Звони Немо. – Даня встал. – Пойдем искать. Принять решение – это Даня умел.

9
Немо шел первым. Его прямая спина была самым надежным ориентиром. В сущности, можно ничего не опасаться, не озираться и не напрягаться, когда с тобой Немо. Но Даня все же озирался.
Привычка! Береженого Бог бережет. Всю жизнь свою Даня бессознательно следовал этому девизу и был глубоко прав – даже когда это было излишним.
Потому что излишним это не было никогда.
Шли осторожно, но быстро, – понятное дело, как рейнджер Немо был круче всех. Гвоздь малость запыхался: он в походном деле не блистал. Но шагал зло, упорно, ничуть не выдавая своей слабости. Его это даже слегка задело за живое, и он старался изо всех сил...
– Стоп. – Немо вскинул руку.
Стали все мгновенно. Замерли. Немо слушал тишину.
Однако даже его суперслух не мог разобрать ничего внятного. Шумы – да, смутные, неясные. Мало ли что может издавать смутные звуки пусть и в почти вымершей, но огромной Москве...
– Идем, – сказал Немо. – Нет ничего.
– Показалось? – спросил Гвоздь.
– Нет, – помолчав, ответил Немо. – Профилактика.
– Нужное дело, – одобрил Даня.
Еще раз в пути Немо останавливался для профилактики и так же ничего не уловил. А вскоре показался Мухин дом.
Минуты три, притаясь, сидели за укрытием, напряженно рассматривая пустой, безмолвный двор. Может, это и была перестраховка – но никто не счел ее избыточной. Выждали, посмотрели. И аккуратно двинулись к дому, а дойдя, тронулись вдоль стены: первым Немо, за ним Гвоздь и Даня – замыкающим.
Чем ближе подбирались они к подъезду, тем сильнее нарастало в Дане тяжелое, нехорошее чувство. И Даня даже не пытался с ним бороться. Бесполезно.
Только раз мелькнуло: а может, это просто волнение?.. Но тут же он жестко укорил себя: брось, генерал! Никакое это не волнение. Это предчувствие правды. Это...
– Вот, – сказал Немо. И шагнул влево.
Даня и сам увидел. Тяжесть сдавила сердце. На снегу отчетливо виднелось пятно крови.
– Гвоздь, проследи, – сказал он.
– Понял, генерал. – Гвоздь вскинул автомат, озираясь.
Даня нагнулся над пятном. Кровь впиталась, застыла, но была свежей. Еще маленькие капельки ее тянулись дорожкой по двору.
– Здесь сбили, – молвил Немо. – И потащили туда.
– По следу! – приказал Даня. – Следить за округой.
След вел прямо от крыльца, к гаражам. Не только кровь – снег был истоптан множеством ног.
– Люди, – заключил Немо. – Не меньше пяти. Даня кивнул. По снегу все читалось, как по книге.
– Скорей, – зачем-то сказал он. – Туда! Холодный, жестокий азарт охотника погнал его вперед.
– Генерал, – негромко сказал Немо.
– Да?..
– Погоди.
Немо умел сказать так, чтоб его послушали. Даня остановился:
– Что?
– Я уверен, что это те. Которых обнаружили мы с Тэйки. Они его взяли.
Подошел Гвоздь, шмыгнул носом. Даня проследил линию следов, соотнес ее направление с тем, что слышал от Немо, видел на карте – и понял, что Немо прав...
Скорее всего прав. Рационалист в Дане держал оборону твердо.
– Но проследить надо, – произнес он.
– Надо, – согласился Немо. – Я прослежу. А вы возвращайтесь. Надо сбор объявлять. Будем спасать.
Гвоздь сдвинул шапку, почесал в затылке. Что-то такое промелькнуло в его взгляде...
– Ты что? – сдвинул брови Даня.
– Да... гм! Спасать-то надо, без базара. Только боюсь, как бы не кончили уже парня, а?
– Нет, – резко сказал Даня. – Раз поволокли, значит, живым нужен.
– А! Точно. – Гвоздь обрадовался.
– Но может, что и ненадолго. Потому надо спешить. Немо!
– Я, генерал.
– Ты на связи?
– Конечно. – Рука Немо полезла за пазуху, вынула рацию. – Вот.
– Отлично. Значит, как проследишь, отзвонишься. Мы собираем всех. Уфимских тоже. Идем выручать. Мы своих не сдаем!
Глава 15
ОДИН ЗА ВСЕХ

1
Муха выплывал из провала несколько раз. Первый – еще на улице, очень смутно, как в бреду. Он разлепил веки, увидел снег, мелькающие ноги, услышал сбивчивое сопение – и вновь провалился в никуда.
Потом ему показалось, что кто-то тянет, дергает его за руки, он ощутил тупую боль в ушибленном плече. Пошевелил языком, и другая боль отдалась в правой скуле. Муха успел почувствовать во рту вкус крови... Но даже не успел понять, что потерял сознание. А потом резкая вонь шибанула в нос. Федя откинул голову, но эта дрянь пробила его еще раз. Муха дернулся, но с места не сдвинулся. Еще сунь, – услышал он голос. «Я вам суну, гады», – хотел сказать Муха, но вместо того промычал что-то вроде:
– Э-аммм!.. – Язык не слушался его.
– Очухался! – радостно сказал другой голос. Глаза Мухи открылись, тусклый взгляд проехался по мрачной комнате...
Да, то была комната, и именно мрачная.
Даже не столько мрачный, сколько дикий был у нее вид.
Подсобка гастронома – помещение без окон, только с дверью. Дверь, кстати, вовсе не была закрыта, да и закрывать ее нужды не было. Пленник все равно никуда удрать не мог.
Что там удрать! Он не мог и пошевелиться: сидел на тяжелом железном стуле, прочно привязанный к нему.
Где бандиты раздобыли этот стул – уму непостижимо.
Перед беспомощным Мухой стоял Тощий. В левой руке он держал склянку с нашатырным спиртом, в правой – тряпку, этим спиртом пропитанную. Правую руку он и подносил к Федькиным ноздрям. Откуда у главаря взялся водный раствор аммиака – тоже тайна сия великая есть.
За спиной Мухи топтался, с любопытством поглядывая на все это, Редька. Он держал «вечный» фонарик, такой же был и у Капкана, стоявшего сбоку, – бывший фонарь Жженого. Кроме того, на полу поодаль стояла известная керосиновая лампа, горевшая неровно и чадившая. В сумме три этих источника света и создавали дикий, мрачный фон, вроде подвала средневекового замка.
Вместе с памятью к Мухе возвращалась способность соображать – да вот радости от того было совсем немного. Он прекрасно понял, что с ним случилось; где он находится, конечно, он не знал, да это и не важно было. Важно было осознание произошедшего – а именно того, что дела обстоят хреново.
Можно было потянуть время, притворяясь оглушенным, но не до бесконечности же. Да и тогда так и будут совать в нос дерьмо.
Чья-то рука несильно хлопнула Федьку по щеке.
– Ну, будет, – сказал голос. – Видно, что очнулся. Не бойся, ничего не сделаем.
Конечно, так Муха им и поверил, уродам. Но делать нечего, глаза открыл.

2
Увидя, что объект приходит в себя, Тощий кликнул:
– Пистон!
– Я, босс. – Тот выступил из мрака.
– Возьми. – Тощий отдал ему склянку и тряпку. Пленник вполне осмысленно поводил глазами по округе. Затем горло его сделало судорожное глотательное движение.
Тощий понимал, что сладким голосом сюсюкать бесполезно. Рычать зверем – такая же чушь в данной ситуации. Потому он заговорил спокойно и размеренно:
– Слушай, малый, меня внимательно. Слушаешь? Муха вынужден был кивнуть.
– Вот и отлично. Ты, видимо, уже понял, где ты. Ты в плену. Дела твои аховые, прямо скажем. Сделать ты ничего не можешь, сам видишь. А мы можем, все, что захотим. Захотим убить – шлепнем на месте.
И Тощий вынул пистолет – бельгийский ФН-27 с электронным комплексом «свой – чужой» – далекий потомок легендарного «хай-пауэра».
Электроника в нем, понятно, давно сдохла, но все прочее работало как часы.
Дульный срез уткнулся Федьке в переносицу. Тощий это сделал намеренно: чтобы беспомощный человек ощутил смертный холод между глаз.
Муха ощутил. Этот холод словно влился в него, потек по телу. А психологические этюды на том не закончились. Тощий легко и просто нажал на спуск.
Звонко щелкнул боек.
Федя вздрогнул всем телом – так, что чуть не опрокинулся со стулом вместе.
Пистолет был не заряжен.
– Х-ха! – грубо хохотнул Капкан.
Щелчок предохранителя. Пистолет исчез.
– Вот видишь, – ровно молвил Тощий, – Это пример. Но никто ничего тебе не сделает – и пальцем не тронет! – если ты будешь делать, что тебе скажут. Понимаешь?
Пленник разлепил губы.
– Ты... – хрипло произнес он, совсем не по-детски. По-мужски. – Это ты будешь приказывать?
– Нет, – ответил Тощий. – Сам увидишь. Но я уже понял, ты парень не глупый. Это хорошо. Сработаемся.

3
У Пистона дрожали руки. Когда Тощий позвал его, он перепугался – подумал, что все сейчас увидят эту дрожь. А Тощий точно не помилует. На всякий случай: зачем ему нервные слюнтяи. И вот от страха, что ли, дрожь пропала. Он взял то, что ему дали, и отступил в тень, где и был. Он нарочно встал в то место, чтоб его не видно было.
Как ему было жалко пленного!.. Никогда никого Пистон в своей жизни не жалел – потому что никто ни разу не пожалел его. А сейчас он взял и понял, что жалеть людей надо не за то, что они жалеют тебя, а просто за то, что они люди. И тогда ты тоже будешь человек.
Да только поздно он это понял.
Смотреть на связанного парня было невыносимо. Правда, босс плел сказку хитрую, усыпляющую, но Пистон знал цену таким сказкам.
Знать-то знал, да чем же он мог помочь...
– ... сработаемся, – сказал Тощий и встряхнул рукой, проверяя, на месте ли браслет.
Конечно же – куда он мог деться; но этот жест у главаря стал инстинктивным.
– Посиди тут немного, – совершенно по-приятельски сказал Мухе Тощий, а подчиненным велел: – Идите за мной... Керосинку не бери, – предупредил он Редьку.
Все четверо вышли в коридор, где торчали Бред, Ботва и Мыло.
– Вот что, – заговорил Тощий. – Сейчас самое время явиться нашему руководству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41