а вторая представляла собой собственно приемник, то бишь сюда и попадал мусор.
Конечно, за столько лет все, что должно было гнить и вонять, сгнило, однако вонь отчасти уцелела. Она точно впиталась в стены. Смрад в этой камере был устойчивый.
Здесь уже было темно. Кучи окаменевшего мусора скорее угадывались, чем виделись. Но...
Но!
Жженый повидал немало на своем веку. И не только повидал, но и услышал, ощутил и вдохнул. А память у него была отличная – и на звуки, и на прикосновения, и на запахи. И тот тошный душок, что едва-едва коснулся его ноздрей, он знал на сто пудов.
Это тянуло мертвечиной.
Так же бесшумно, как и «вальтер», выскользнул из чехла фонарь. Далеко отставив левую руку, Жженый щелкнул кнопкой.
Узкий луч света прорезал мглу. Вряд ли что-либо можно было разглядеть в нем... но только не для Жженого.
Глаза его сузились. Ноздри раздулись. Луч хищно зашарил по полу и по стенам...
Вот оно.
Жженый сунул фонарь и пистолет на места, резко шагнул вперед, взялся за нечто тяжелое, с усилием поволок это нечто к выходу. Выволок.
В первой комнате он распрямился, вытер руки о бока. Постоял немного над трупом, затем ногой брезгливо перевернул его на спину.
Труп вяло перевалился навзничь, откинув левую руку.
Жженый сплюнул.
В сущности, ему все уже было ясно, когда он тащил мертвяка за ноги. Но теперь, убедившись окончательно, он усмехнулся.
Он не питал теплых чувств ни к кому из своей гоп-компании. Даже равнодушен ни к кому не был. Презирал всех – хотя каждого по-разному. Мыло – за глупость, Тухляка – за нечистоплотность, Дешевого и Ботву – за гнилость духа... Но были двое, кого он терпеть не мог. Не мог он, правда, этого и выказать, но уж питаться своей ненавистью в глубине души никто не смел ему запретить. Он и питался.
Эти двое были – Скальп и Слякоть. И вот оба сдохли!
Мысль поразила его. Он возненавидел двух, и обоим – кранты. Это как? Знамение?..
В упоении он даже и не подумал о том, что Скальп, может, вовсе и не сдох, а пустился в вольную охоту, как не раз уже бывало. Нет! В его понимании этот подонок был трупом.
Жженый и сам не знал, насколько он прав.
Он поднял голову, обвел взором грязнющий потолок. Выражение лица сделалось задумчивое, он закусил нижнюю губу, покивал – и все понял, всю драму, разыгравшуюся ночью: и мотив, и действия... Скорее, не понял, а представил – так ярко, по-настоящему. Его и азарт разобрал, он вновь перевернул изломанный, кошмарный труп ничком. Ну да! Так и есть: ножевое в область сердца. Совсем небольшое. Жженый вспомнил стилет Дешевого, поощрительно кивнул. Все верно.
Он даже зауважал Дешевого. И уважение сливалось с каким-то до конца не понятным духовным освобождением. Все-таки что-то значит! – его враги враз пали смертью гнусных. Это неспроста.
Никогда прежде он такого не переживал. Он удивился. Больше! – изумился. В волнении заходил по вонючей комнате. Потом остановился. Ему стало тесно здесь.
– Так, – сказал он.
И заспешил. Подхватил труп, швырнул его назад во мглу. Отряхнул руки и вышел на улицу.
Свет этого дня все же рассеял муть. Исчез дождь. Побежали облака. Их ткань не выдержала, порвалась, и солнце хлынуло в разливы. Оно причудливо испятнило хмурый мир, окружавший хмурого человека с лицом убийцы и взглядом, от которого какая-нибудь старая дева наверняка бы тут же отдала концы.
Этот человек широкими шагами ходил по двору. Круто разворачивался, шел обратно, вновь поворачивался и шагал еще куда-то.
Думал ли он? Сам он о том не думал. Волны чувств, образов и слов вздымались, рушились и вновь вздьмались в нем. Он почти задыхался в этой буре.
Кончилось тем, что он едва не налетел на дерево. Тогда опамятовался. Он остановился, провел рукой по лбу и взглянул новыми глазами.
– Так, – сказал он уже по-другому. Он и сам стал другим.
Когда вернулся, его встретило какое-то странное молчание. Все его разбойники сидели тихо, возились каждый со своим барахлом и казались если не напуганными, то настороженными, что ли.
Жженый чуть задержал взгляд на Дешевом. Тот словно уловил этот взор, дернулся, но Жженый сразу отвернулся.
– Ну что? – произнес он сурово. Безмолвие.
– Что – что? – осторожно переспросил Пистон.
– Дела как, спрашиваю. Опять тишина.
– Да... нормально, – еще осторожнее выдавил Пистон.
Жженый помолчал, а потом сказал без улыбки:
– Хорошо. Готовьтесь. Вечером проверю. И пошел к себе.
Глава 8
О ПОЛЬЗЕ КНИГ

1
Эта чертова осень, казалось, никогда не кончится. Стоял уже конец октября. А может, начало ноября?.. Черт его знает. Честно сказать, Даня не очень отсчитывал дни, большой нужды в том не видя. Все равно придет зима, за ней весна, а там лето... Часы – часы да. Это другое дело. А день за днем, это второстепенно.
Да тут еще один вопрос занял московского генерала. Причем возник он, вопрос, почти случайно, от слов Кишки – когда они возвращались после разгрома бандитов на кольце.
– Н-ну, блин!.. – сказал тогда Кочерга, довольно отдуваясь под тяжестью трофеев. – Везет же нам! Крошим этих гадов в труху. Ма-агия... Штык вам в жопу, а не магия!
При всех своих достоинствах Кишка был парень недалекий. Он и не понял, какую интересную вещь сказал. А Даня-то просек это сразу. Естественно, он ничего никому не сказал и виду не подал. Но заинтересовался. Задумался. Думал несколько дней. Вспоминал, сопоставлял, делал выводы... И по итогам их позвонил Бабаю:
– Привет! Есть разговор.
– Ладно. Где встретимся?
– Я сам к вам приду.
– Давай. Ждем.
Бабай лично вышел встречать гостя. На посту стоял Гондурас, и командир велел ему смотреть зорко.
– Гость у нас. Смотри не прозевай, – сказал он с напускным равнодушием, но про себя напрягся: не хотелось ему ударить в грязь лицом перед москвичами. И не ударил! Он и сам внимательно смотрел по сторонам, но первым заметил пришельца все-таки Гондурас.
– Командир, – позвал он. – Смотри! Идет. Бабай широко улыбнулся, что делал не часто.
– Привет, привет! Ждем. Проходи! Поешь?
Даня тоже заулыбался в ответ, однако пройти и покушать отказался:
– Нет, извини. Некогда. Решил сразу два дела сделать: к вам заглянуть и вон там посмотреть, поисследовать, что творится.
Он кивнул в сторону бывшей Олимпийской деревни.
Бабай подумал, что под словами «к вам заглянуть» скрыто желание доброго соседа узнать, как живется-дышится здесь новым его соратникам. Это приятно тронуло уфимского командира, и он постарался по максимуму отметить позитивы жизни на «Юго-Западной».
– Живем как короли на именинах! – блеснул он эрудицией в конце рассказа. – Точно, Гондурас?
Фраза про королей, естественно, была позаимствована у Очкарика.
Гондурас все подтвердил энергичным кивком и кратким:
– Точно!
Даня выслушал это, тоже кивнул, сказав искренне:
– Очень рад. Хорошо, что у вас так вышло... Но знаешь, я хотел кое о чем посоветоваться.
– Со мной? – Бабай чуть удивился.
– Ну конечно.
Бабай почесал пальцем в ухе, затем пятерней в затылке. Он почувствовал себя польщенным.
– Ладно, слушаю.
– Тут вот какое дело. Понимаешь, что-то кажется мне странным, как мы лихо громим врагов. В тот день, помнишь, когда вы появились?.. Разнесли вдрызг. Сейчас вот тоже... А ведь у них и вправду магические приемы всякие есть. И неслабые. А нам они – хоть бы хны. Тебя это не удивляет?
– Ну кто его знает. – Бабай пожал плечами, повспоминал. – Да ведь и мы их там у себя тоже били в хвост и в гриву... – Здесь он, правда, смутился и заскромничал. – То есть боестолкновение, по сути, одно было, но вообще справлялись мы неплохо.
– Вот! – обрадовался Даня. – Вот именно. Это я и хотел обсудить. Понимаешь, все данные указывают на то, что их магия долбаная не срабатывает. Понимаешь?! Не срабатывает здесь, с нами. Я уверен, что они пытались ее применить. Уже после того боя на Профсоюзной, когда вы оказались здесь.
– Пытались, думаешь?
– Уверен! Уж я-то эту сволочь знаю. И раздавили б нас в лепешку, если бы...
– Если бы что? – Бабай загорелся интересом.
– Если бы у нас не было защиты от этого. Понимаешь?
– Вроде да. – Бабай ухмыльнулся. – Ты хочешь сказать, что нас что-то защищает, но что – не знаешь. И хочешь выяснить.
Даня рассмеялся:
– Верно! Не знаю. То есть отчасти знаю, вот. – Он расстегнул куртку, рубаху и показал приятелю свой нагрудный крест.
– Что это? – заинтересовался Бабай.
– Это... ну как бы амулет такой. Мне его мать когда-то повесила в детстве. Очень давно уже... Вот он, я знаю, обладает силой отражать магию ихнюю. Но все-таки одного его недостаточно. Я думаю, что у вас есть что-то такое, чего вы и сами не знаете...
– Я знаю, – сказали сзади. Оба генерала разом обернулись. Гондурас невозмутимо смотрел на них.
– Мне кажется, я знаю, – повторил он.

2
Даня первым опомнился.
– Ну-ка, ну-ка... – заговорил он. – Поведай!
Для Бабая же, знавшего разговорчивость своего подчиненного, такое заявление стало почти чудом, потому он на несколько секунд онемел – и лишь потом обрел дар речи, правда матерной.
– ...! – прозвучало в сыром воздухе. – Нет, я балдею!..
– От чего? – повернулся к нему Даня.
– Да от него! – Бабай ткнул в Гондураса пальцем. – Он же у нас и слова не скажет сам. Великий немой!
А этой фразы Бабай не знал совсем – вторично изобрел ее в порыве вдохновения.
Виновник переполоха невозмутимо молчал.
Бабай готов был еще восхищаться метаморфозой, но Даня быстро вернул беседу в нужное русло.
– Погоди, – сказал он. – Так что ты хотел сказать?
Пришлось Гондурасу пуститься в самую длинную в его жизни речь.
Ты сказал, – начал он, – вот амулет на шее... Это было предисловие.
– Да, – согласился Даня. – А что?
– Да у меня так же. Только не на шее, а книга. Написано. Вот.
Он сунул руку в недра своих одежд и извлек оттуда небольшую кожаную папку.
– Вот. Здесь. Ношу с собой. – И открыл папку. – Видали? Вот она. Это один старик мне дал. Вот как тебе мать эту штуку...
– Крест.
– Ну да. А мне вот книгу. Называется Коран. И далее таким же телеграфным стилем Гондурас поведал о следующем.
Когда он был мальцом – лет десять, не больше, – еще был жив в их группе один старый-старый дед. То есть, может, он и не был таким уж реликтом, но десятилетнему пацану казался, конечно, динозавром.
– Эй, балам, – сурово сказал старец. – Татарский знаешь?
– Чего?
– Э-э... – огорчился дед. – Ладно, давай по-русски...
И по-русски рассказал нечто удивительное.
В их роду из поколения в поколение, от мужчины к мужчине переходила уникальная реликвия: половинка рукописного Корана, собственноручно переписанная святым, жившим в Сирии в XI веке. Почему половина – теперь уже невозможно сказать. Равно как и то, какими путями половина книги перекочевала с Ближнего Востока на Южный Урал. История – штука странная, даже необъяснимая.
Рукопись почиталась священным чудом. Она оберегала род от напастей. Она не давала роду угаснуть. Она не дала последнему его представителю погибнуть в катастрофе. Он был немолодым уже человеком, но уцелел и выжил.
Однако в кровавой буре сгинули его наследники: дети и внуки. Кому передать священный текст?.. На какое-то время даже пришло отчаяние. Но потом, здраво рассудив, он решил, что негоже впадать в оторопь. Раз так вышло, то надо передать реликвию кому-то далее. Прошли годы – и вот он выбрал мальчишку.
– А почему тебя? – спросил Даня.
– Не знаю, – Гондурас пожал плечами. – Я спокойный всегда был. Может, потому.
Даня подумал.
– Логично, – признал он. – Ну и дальше что? Дальше Хранитель втолковал, что эта книга будет беречь от бед. Надо всегда носить ее с собой. «Ты понял?» – с сильным нажимом спросил он.
Понял, конечно. Гондурас вовсе не был дураком. Тугодум, да. А вернее, даже не тугодум, а слишком уж основательный. И молчаливый. Словно душа какого-нибудь финна или эстонца забрела по непонятной траектории в Гондурасово тело... Не любил раскрываться окружающим, отчего и заслужил такую Бот репутацию Сундука Сундуковича. Но его это не волновало.
– Погоди. – Бабай нахмурился. – Как так? Зачем же он отдал тебе книгу эту, если она его самого берегла?
– Время пришло, – сказал Гондурас.
В самом деле было так. Старик предчувствовал нечто. Правда, что именно – и сам бы не сказал. Но предчувствовал. И предчувствия не обманули. Два дня спустя он отправился куда-то – за водой, кажется. И не вернулся.
Это случилось за несколько лет до гибели Благовещенской диаспоры. Причем как раз с момента исчезновения Хранителя дела пошли все хуже и хуже. Начались склоки, свары, грызня... Нарастали апатия и бессилие. И чем все это кончилось – известно.
– Здорово! – воскликнул Даня, и вправду заинтересованный. – Так это, ты говоришь, половина целой книги?
– Да.
– Ага... Можно посмотреть?
– Да легко. Заинтересовался и Бабай.
– А ну-ка...
Книга была удивительная. В ней не имелось букв в привычном понимании. Были строчки извилистых закорючек – арабский шрифт, о котором, понятно, никто из трех ребят и представления не имел. Кроме того, каждая страничка окаймлялась необычно красивой причудливо-узорной ленточкой...
– Орнамент, – вспомнил слово Даня и показал пальцем.
Странички книги были тонкие, но изумительно плотные, такие нежно-бежевые, цвета топленого молока. А чернила – черные – были столь ярки, что немыслимо и представить, что перо в них окунали тысячу лет тому назад.
– М-м... да, – промычал Бабай многозначительно. – И что, больше ничего он тебе не говорил?
– Говорил.

3
Бабай аж поперхнулся. А в следующий миг рассердился:
– Да что же... Что ж ты молчишь, как пень, мать твою! Из тебя что, слова тащить надо?!
– Я все по порядку, – невозмутимо изрек Гондурас.
– Ну давай, давай, порядок!
По порядку выходило вот что. Семейное предание Хранителя гласило: обе половинки книги когда-то должны встретиться. До сих пор этого не произошло. Но кто знает, быть может, юнец окажется удачливее и ему суждено будет увидеть, как соединятся они, прежде разлученные! И вот тогда-то их сила, и по отдельности не малая, станет огромной...
– И еще он сказал, – молвил Гондурас. – Я запомнил. Сказал так: теперь для тебя случайностей нет. Все, что будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41