– Сосия! – сказал он с изумлением. – Что ты здесь делаешь? Что происходит?
– Я собиралась задать тебе этот же вопрос, – ответила его жена. – Что такого ты сказал Лимозе? Милость королевы Квилы, это напугало ее до смерти! .
– О боги! – Король стукнул себя рукой по лбу в неподдельном раздражении. – Она действительно слушает, но не слышит.
Он начал пересказывать жене их диалог, и даже раньше, чем он добрался до середины фразы, одна бровь Сосии начала ползти вверх. Ланиус видел такое выражение лица гораздо чаще у Граса, чем у его дочери, и, пожалуй, оно ему не очень нравилось.
– Чего еще можно было ждать от Лимозы! Бедняжка! Охотничьи собаки, ничего себе! Тебе должно быть стыдно.
– И ты тоже не поняла, – обиделся Ланиус. – Я не говорил, что это то, что мы делаем с детьми. Я не говорил, что это то, что нам следует делать. Я сказал: это то, что мы делали бы, если бы не считали детей такими чудесными существами. Ты разве не видишь разницы?
– Что я вижу, так это то, что никто не имеет права говорить о скармливании детей каким-то собакам. В следующий раз, когда увидишь Лимозу, ты извинишься перед ней, слышишь?
Сосия не стала ждать ответа и, как все женщины, тут же переключилась на другое. Уставившись на груду манускриптов, она сказала:
– Вот где ты проводишь все свое время. Я как будто смотрю на другую женщину.
– Я все равно не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я извинялся перед Лимозой, когда я ничего плохого не сказал. Нет, сказал. Ты просто слишком – слишком рассудочен, чтобы понять это, – Сосия повернулась и гордо пошла к выходу. Она бросила через плечо: – И если ты думаешь, что люди всегда опираются только на рассудок, тебе бы лучше еще раз подумать.
– Ничего подобного я не думаю. Люди очень давно излечили меня от этого, – сказал Ланиус грустно.
Сосия даже не замедлила шаг. Король хотел броситься за ней следом, чтобы объяснить свою мысль. Но он понял – рассудком, – что это не принесет ему никакой пользы, и остался стоять на месте.
Поиски отняли четыре дня. Ланиус забыл, что положил пергаменты в крепкий деревянный ящик, чтобы сохранить их в безопасности. Если бы он не содрал кожу с костяшек пальцев об угол этого ящика, то, возможно, так и не нашел бы эти документы.
Момент внезапной, неожиданной боли заставил его бросить долгий, укоризненный взгляд на ящик. Когда он узнал его, он все еще чувствовал укоризну – упрек самому себе. После всех этих поисков – и после их нелепого окончания – он почти боялся взглянуть на пергаменты. Если они окажутся бесполезными или скучными, как он сможет вынести это?
Конечно, он обязан заглянуть в них, зачем иначе он пережил все эти трудности? Потерев руки, он отнес ящик на стол, где им была написана большая часть книги «Как быть королем». Черногорцы осчастливили его самыми дешевыми подарками, какие когда-либо получал король Аворниса, пара котозьянов, пара обезьян и кипа документов, выкопанных в обветшалом соборе. Ему было все равно. Счастье и обладание достаточным количеством денег – не одно и то же. Он был достаточно счастлив даже во времена, когда Грас сильнее всего давил на него.
То, что деньги и счастье – разные вещи, отнюдь не означало, что счастье не имеет ничего общего с деньгами. Однако интуиция Ланиуса не заходила так далеко.
Первые несколько пергаментов, которые он развернул и прочитал, включали в себя письмо от высокого ранга пастыря в желтой мантии, руководившего в те времена строительством, с просьбой к давно умершему королю Аворниса о деньгах для ремонта и помощи в отношении мозаичного украшения. Письмо пришло в столицу и вернулось назад с написанным королем комментарием: «Мы не сделаны из серебра. Если проекты достойны, несомненно, жители вашего города поддержат их. Если нет, все серебро мира не сделает их такими».
Ланиус с восхищением изучал его.
– Я не смог бы ответить лучше.
Он смотрел на строчки до тех пор, пока не запомнил их наизусть. Наверняка ему не раз представится возможность процитировать их…
Другие документы рассказали ему больше об истории Аргитеа (так тогда назывался Дердеватц), чем он когда-нибудь раньше знал. Они доказывали, что Аргитеа не была первым городом на побережье Северного моря, который пал перед черногорцами. Много просьб – о деньгах и помощи – следовало в столицу от городского губернатора и от высокопоставленного священника собора. И только один из этих документов содержал что-то вроде ответа: «Отряд в пути. Держитесь до его прихода». Курьер, доставлявший его, сумел проскочить сквозь осаду черногорцев; Ланиус где-то раньше читал, что они не были безупречны в искусстве взятия городов. Безупречны они или нет, однако взяли Аргитеа раньше, чем прибыл обещанный отряд. С тех пор история Аргитеа закончилась – и началась история Дердеватца.
Еще один пергамент лежал на дне ящика. Ланиус вытащил его больше из чувства долга, чем по какой-то другой причине. Поскольку он просматривал документы, то считал, что должен просмотреть все. Он не ожидал чего-нибудь ошеломляющего или хотя бы более интересного, чем то, что он уже обнаружил.
Но текст захватил его внимание. «Я удивляюсь, зачем я делаю эти записи, когда, вероятно, никто их не прочитает или не поймет, если и прочтет». После таких слов Ланиус уже не мог оторваться. Автором был священник в черной мантии по имени Ксенопс. Он был рукоположен за год до того, как черногорцы отобрали Аргитеа у королевства Аворнис, и оставался в соборе при власти новых хозяев города следующие пятьдесят с лишним лет.
Ксенопс уловил моменты перехода от старого образа жизни к новому. Так, он насмехался над грубыми монетами, которые черногорцы начали выпускать спустя поколение после падения Аргитеа. «По сравнению с монетами Аворниса они уродливы и ни на что не похожи, – писал он. – Но новые монеты из Аворниса редко попадают сюда, если вообще попадают, в то время как много старых монет тайно хранится на черный день. Даже эти уродливые штуки лучше, чем никакие».
Позже он отмечает исчезновение аворнийского языка с торговой площади. «Кроме меня только несколько старух употребляют его как язык, данный им при рождении. Некоторые из младшего поколения могут говорить на нем, но они предпочитают варварский жаргон завоевателей. Скоро только те, кому нужен аворнийский для торговли, будут знать его».
Самый страшный отрывок начинался так: «Он называет себя искрой звезды». Далее Ксенопс описывал визит посланца от Низвергнутого. Тот сделал ошибку – рассердился, когда черногорцы не упали перед ним на колени. «Я посоветовал властителям черногорцев ему не доверять – он показал себя в своих речах и поступках, – писал Ксенопс. – Они убедились и отослали его, не добившегося успеха».
Скольким был обязан Аворнис этому почти не известному священнику… Если бы черногорцы попали под начало Низвергнутого столетиями раньше, королевство было бы зажато между двумя его сторонниками с севера и юга.
– Спасибо тебе, Ксенопс, – прошептал Ланиус – Ты получишь благодарность на столетия позже, чем тебе следовало бы, но ты ее получишь. Целую главу в моей книге.
В конце длинного свитка Ксенопс писал: «Теперь, повторяю снова, я стар. Я слышал, что старики всегда вспоминают времена их юности как сладкое лето мира. Я полагаю, это правда. Но кто мог бы обвинить меня в том, что я сам испытываю эти чувства? Прежде чем пришли варвары, Аргитеа был частью большого мира. Теперь он обособлен, и я редко слышу, что происходит за его стенами. Черногорцы даже не сохранили имя этому городу, но используют свое собственное ужасное название. Их речь вытесняет аворнийскую; даже мне пришлось освоить ее, как бы неохотно я ни выдавливал из себя ее гортанные звуки. Язык, который я учил с колыбели, угасает до полного исчезновения. Когда я уйду – чего ждать осталось недолго, – кто узнает, кто заинтересуется тем, что я начертал в этом свитке? Никто, я предчувствую – совсем никто. Если боги будут добры, пусть этот свиток сохранится до времен, пока не попадет в руки кого-то, кто позаботится прочесть его, как я позаботился написать. Король Олор, королева Квила, даруйте эту милость вашему слуге».
Слезы обожгли глаза Ланиуса.
– Боги услышали тебя, – прошептал он, хотя Ксенопс, конечно, не мог слышать его.
Но сколько веков понадобилось Олору и Квиле на то, чтобы доставить манускрипт священника в руки того, кто мог оценить его по заслугам? Если они собирались ответить на последнюю просьбу Ксенопса, не могли ли они сделать это быстрее? Очевидно, не могли.
Ланиус снова взглянул на заключительные слова манускрипта. Нет, Ксенопс не ожидал, что кто-то при его жизни сможет понять то, что он написал. Он просто надеялся, что кто-то когда-то его поймет. Значит, боги дали ему то, что он просил. То, что свиток очутился здесь, было чудом, пусть даже и медленным.
– Медленное чудо.
Ланиус произнес эти слова вслух, ему нравилось, как они звучат. Но Низвергнутый тоже умел делать то, что люди называли чудесами, когда он вмешивался в земные дела, и он не ждал столетиями. Были времена, когда падший бог выжидал, но не терял ни мгновения.
Боги сослали его в обычный мир. В каком-то смысле он стал его миром. Могли ли они в действительности противостоять его власти над происходящим здесь? Если не могли, то кто мог? Обыкновенные люди? У него было гораздо больше силы, чем у них, что Ланиус очень хорошо знал. И все же Низвергнутому не удалось уничтожить все. Возможно, это было чудо. Возможно, это просто означало, что Низвергнутый пока еще не восторжествовал окончательно.
Но он по-прежнему пугал Ланиуса, Граса и Птероклса – и также Алсу. Хотелось бы знать, какой поступок должен был еще совершить Ланиус, чтобы заслужить еще больше злобы Низвергнутого.
Какое-то время ничего не приходило ему в голову. То, что изгнанный бог заметил его, уже было чем-то вроде комплимента, даже если у того, кому он его делал, этот комплимент вставал в горле. Затем Ланиус кивнул сам себе. Если он – или, точнее, аворнийские волшебники – начнут освобождать рабов, Низвергнутый, конечно же, обратит на них внимание.
Что он тогда станет делать? Ланиус не знал, но дорого заплатил бы, чтобы выяснить это.

Гайзердзик находился в конце длинной отмели, выдававшейся в Северное море. Осада Нишеватца была какой угодно, но только не легкой. Осада же этого черногорского города-государства могла быть еще труднее, потому что защитникам пришлось бы удерживать от врагов только короткую по протяженности стену. Король Грас, опытный моряк, знал, что он мог бы осложнить жизнь черногорцев при помощи флота, но у них был собственный флот. Их корабли стояли на якорях у причалов вне пределов досягаемости катапульт.
Однако, похоже, сражению не суждено было состояться. Принц Лейзетин, властитель Гайзердзика, не только говорил с Грасом со стены своего города, он вышел из боковых ворот, чтобы встретить его. Лейзетин был человеком лет тридцати, худощавым по черногорским меркам, с острым носом и умными, привлекательными чертами лица. Он утверждал, что говорит на аворнийском, и взял с собой переводчика. Грас подозревал, что он знает больше, чем делает вид, потому что принц слушал с настороженным вниманием, о чем говорят аворнийцы вокруг него.
Король изо всех сил старался выглядеть суровым.
– Вы попали в плохую компанию, ваше высочество, когда встали на сторону Василко, – говорил он.
Лейзетин быстро ответил по-черногорски, после чего его слова перевел коротенький толстый человек по имени Сверки: – Он говорит, ваше величество, таковы были обстоятельства. Это была политика. Это не было чем-то личным.
– Люди, которых убивают, в любом случае остаются мертвыми, – ответил Грас.
Вы показали, что сильнее, чем Василко, – сказал Лейзетин. Сверки так хорошо выполнял свою работу, эхом повторяя интонации своего хозяина, что Грас скоро забыл о его существовании. Правитель Гайзердзика продолжал: – Вы доказали, что боги на небесах сильнее Низвергнутого. Это тоже полезно знать.
Рядом с Грасом стоял один из его офицеров, понимавший язык черногорцев. Король хотел убедиться, что Сверки правильно переводит речь Лейзетина и его, Граса. Он бросил на него взгляд. Аворниец кивнул, что означало, что Лейзетин на самом деле сказал «Низвергнутый», а не «Падшая Звезда». Грас посчитал это хорошим знаком.
– В любом случае вам следовало бы это знать, ваше высочество, – проговорил Грас.
Принц Лейзетин слегка пожал плечами.
– Некоторые вещи охотнее принимаются с доказательствами. Человек может говорить то и это, но его слова и то, что есть на самом деле, не всегда одно и то же. Или вы считаете по-другому?
Он выгнул дугою бровь, как будто подзадоривая короля согласиться с ним. Но Грас не считал по-другому, да и не мог считать.
– В данном случае мы имеем дело не с людьми, – сказал он. – Мы имеем дело с теми, кто более чем люди.
– К ним это тоже применимо, – ответил Лейзетин. – И не в меньшей мере. Единственный путь узнать, кому больше верить, это посмотреть, кто одерживает победу, когда один меряется силами с другим.
«Беспринципная личность», – подумал Грас.
– И теперь вы увидели? – спросил он.
– О да. Теперь я увидел, – даже говоря на языке, который Грас не понимал, принц Лейзетин явно излучал искренность.
Но все эти словесные игры, в которые играл Лейзетин, склоняли Граса к тому, что доверяться этому человеку не стоит.
– И теперь, когда вы увидели, что вы собираетесь делать? – спросил король.
– Ах… делать? – Если ответ на вопрос и пришел в голову правителю Гайзердзика, он очень хорошо это скрыл.
Но Грас кивнул:
– Да, делать. Корабли из Гайзердзика нападали на побережье Аворниса. Гайзердзик поддерживал Василко. Думаете, что это сойдет вам с рук и вы не заплатите за содеянное?
Судя по выражению лица Лейзетина, он как раз так и думал. Ему не очень понравилась идея признать, что он ошибался.
– Если вы думаете, что можете взять мой город, как взяли Нишеватц… Ваше величество, вам лучше еще раз хорошенько подумать.
– Конечно, в этом году уже поздно, ваше высочество, – ответил Грас вкрадчивым тоном, и Лейзетин засиял от самодовольства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64