Тщательно следя за тем, чтобы на лице оставалось восторженно-нетерпеливое выражение, Эльминстер поспешно последовал за ним. Слава Мистре, учение обещало быть долгим.

Лунный свет коснулся деревьев Кормантора. Где-то далеко на севере завыл волк.
Откуда-то совсем близко из-за деревьев раздался ответный вой, но нагая, трепещущая эльфийская леди, которая бесцельно и бессмысленно ползла вниз по заросшему склону, этого, казалось, не услышала. Она немного соскользнула вниз, а остальную часть пути проделала лицом вниз.
Ее волосы сбились в грязную массу, руки и ноги во многих местах казались черными в бледно-голубом лунном свете, там, где они сочились кровью:
Волк выскочил на поросшие мхом камни наверху склона и стоял, обратив вниз горящие глаза. Какая легкая добыча! Он понесся вниз самым удобным путем: спешить было некуда – задыхающаяся, бормочущая женщина никуда не денется.
Когда зверь скачками подобрался ближе, она даже перевернулась на спину, чтобы подставить свою грудь и глотку жадным челюстям, и лежала, купаясь в лунном свете, выкрикивая что-то бессвязное. При виде такого бесстрашия подозрительный волк на мгновение остановился, а потом приготовился к прыжку. После того как горло жертвы будет вырвано, у него еще с избытком останется времени, чтобы настороженно принюхаться, если где-нибудь поблизости есть кто-то из ее породы.
Лесной паук, который уже некоторое время осторожно пробирался поверху следом за рыдающим эльфом, при виде волка попятился и спрятался. Возможно, этой ночью удастся добыть даже две кровавые пищи, а не одну.
Волк прыгнул.
Симрустар Аугламир так никогда и не увидела одинокую светло-голубую звезду, сверкнувшую над ее раскрытыми губами. Как не услышала и испуганного, резко оборвавшегося визга волка, как и опустившейся вслед за этим тишины.
Несколько шерстинок из волчьего хвоста – вот и все, что от него осталось, – плавно опустились на ее бедро. И тут кто-то невидимый произнес:
– Несчастная гордыня. Погубленное магией пусть магией и восстановится.
От земли взвилось кольцо звезд, потом вокруг Симрустар вспыхнул светло-голубой круг. Паук отскочил от внезапного сияния и стал ждать. Свет означал для него огонь и смерть.
Когда светящийся круг исчез и остался только лунный свет, паук снова двинулся вниз по дереву, на этот раз довольно бойко, небольшими перебежками и скачками. Сильнее голода была только его ярость, когда, добравшись до помятых листьев там, где ползла добыча, он обнаружил пустое место. Бесследно исчезла! Как и волк! Озадаченный паук некоторое время поискал вокруг, а потом побрел обратно в лес, вздыхая тяжко и громко, словно потерявшийся эльф… или человек.
Кстати, о человеке. В нем так много жира, крови и соков… Давно потускневшие воспоминания расшевелили паука, и он торопливо поднялся на дерево. Люди живут где-то там, далеко, и…
Голова гигантской змеи метнулась вперед, челюсти, щелкнули только один раз, и паук исчез. Он даже не успел испугаться, даже пожалеть о том, что выбрал не то дерево.


Часть III
Мифал

Глава семнадцатая
Опять в учениках

В течение многих лег Эльминстер служил эльфу в маске, известный только как его слуга. Несмотря на жестокий характер верховного волшебника и цепи заклинаний, которые удерживали человека в рабстве, между мастером и учеником росло уважение. Уважение, невзирая на все различия между ними, и предательства, и сражения, которые – и это знали оба – еще предстояли.
Антарн Мудрый
из великой истории могущества архимагов Фэйруна, изданной приблизительно в Год Посоха

Весенний день. Прошло двадцать лет с тех пор, как Эльминстер познакомился с Маской. И вот золотой, блестящий символ так неожиданно предстал в воображении аталантарца, символ, о котором он почти забыл.
Эл встревожился не на шутку. Знак медленно поворачивался, зашевелились в человеческом сознании другие, давно преданные забвению воспоминания. Мистра. Он услышал собственный зов, и взгляд упал на него – ее взгляд. Он не видел, но благоговейно ощущал бремя ее заботы: глубокой, теплой, необыкновенной, более могущественной, чем самые яростные взгляды Маски, и более любящей, чем… чем…
Накасия.
Оттуда, где Эл качался в огромной накаленной сети заклинаний, которую все утро человек и эльфийский колдун создавали вместе, он взглянул вниз, на Накасию. И их взгляды встретились.
У нее были темные, влажные и очень большие глаза, и сейчас, когда она смотрела на него, в них было страстное томление. Губы затрепетали и беззвучно произнесли его имя.
Это было все, на что она осмелилась. Эл подавил внезапное желание лягнуть волшебника в маске, который плавал спиной к ним не слишком далеко, сплетая собственное заклинание. Принц быстро подмигнул ей и отвернулся: мастер слишком часто копался в их умах, чтобы от него могла укрыться обоюдная нежность его подопечных. И так уж таинственный эльфийский маг повадился заставлять Накасию шлепать человеческого ученика, он вообще старался держать ее подальше от Эльминстера и резко выговаривал, если она заговаривала с аталантарцем.
Маска редко заставлял ученика что-нибудь делать. Казалось, он наблюдал за Элом и чего-то ждал. Одним из удовольствий (маг этого и не скрывал), ради которых он следил за человеком, было наказание своего подмастерья за любое вызывающее действие. Вспомнив о некоторых таких наказаниях, Эл непроизвольно вздрогнул.
Он рискнул бросить еще один взгляд на Накасию и обнаружил, что она делает то же самое. Их взгляды встретились, и оба поспешно отвели глаза. Эл стиснул зубы и начал медленно подниматься по паутине заклинания. Лишь бы двигаться, лишь бы чем-нибудь заняться.
Чтобы вытолкнуть из воображения улыбающееся лицо Накасии, он подумал о Мистре. Ох, Мистра, как мне нужны твои наставления… Неужели все эти годы рабства тоже были частью твоего плана?
Мир вокруг него вдруг начал мерцать, и внезапно он оказался на горном лугу. Он узнал это поле над Хелдоном: когда-то, еще мальчиком, он здесь пас овец.
Над лугом носился ветерок, и стало зябко. Ничего удивительного – ведь он был совершенно нагим.
Подняв голову, он обнаружил, что смотрит на волшебницу, у которой он так давно, много-много лет назад, и так долго учился: Мириала, известная под именем Темноокая. Большие темные глаза, из-за которых ее так называли, сейчас показались еще глубже и завораживали еще больше. Она тоже разглядывала его, склонившись в воздухе над примятой травой. Ветер не касался ее атласных одежд.
Мириалой была Мистра.
Эл нерешительно протянул к ней руку.
– Великая леди, – едва слышно прошептал он, – это правда вы? Через столько лет?
– Конечно, – ответила богиня, ее глаза были двумя глубокими манящими озерами. – Как ты можешь сомневаться во мне?
Эл едва не поежился от внезапно охватившего его стыда. Он пал на колени и опустил глаза:
– Я… я не прав, я ошибался, и… и потом, просто это было так давно, и…
– Не так уж давно для эльфа, – ласково возразила Мистра. – Наконец-то ты начинаешь учиться терпению. Или ты и вправду уже отчаялся?
Эльминстер смотрел на нее, глаза у него заблестели, он поймал себя на том, что вот-вот может разрыдаться.
– Нет! – вскрикнул он. – Ты же видишь и знаешь, что я делаю назначенное тобой. И… и я все еще нуждаюсь в руководстве.
Мистра улыбнулась ему:
– Наконец-то ты знаешь, что тебе необходимо. Некоторые этого так никогда и не понимают, впустую и с успехом портят себе жизнь, не совершив ничего, чего рядом с ними достиг Фэйрун. Осознают ли они это когда-нибудь? – Она подняла руку, и улыбка ее изменилась. – Подумай над этим еще, дорогой мой избранник: большинство народа в Фэйруне никогда не имело такого наставника и все еще учится стоять на собственных ногах без помощи. Они следуют собственным представлениям о том, как должна идти их жизнь, и совершают собственные ошибки. И ты, конечно, в полной мере владеешь этим талантом.
Эльминстер оглянулся вокруг, опять борясь со слезами, а Мистра нежно рассмеялась и коснулась его щеки. Ему показалось, что тепло этого прикосновения пробежало по всему его телу.
– Не падай духом, – пробормотала она, как мать плачущему сыну, – учись терпеливо, тогда и стыдиться будет нечего. Хотя я весьма довольна тем, что ты боишься забыть меня и отклониться от задачи, которую я на тебя возложила.
Потом Хелдон померк и пропал, ее лицо тоже изменилось и стало лицом Накасии.
Эльминстер захлопал глазами, когда оно подмигнуло ему. Он опять был в сети заклинания и опять глядел вниз, на настоящую Накасию. Принц глубоко, прерывисто вздохнул, улыбнулся ей и медленно двинулся вверх. Не важно, что делать, лишь бы отвлечься, однако все равно его мысли крутились вокруг товарища по ученичеству. Он и мысленно так же ясно видел девушку, как если бы смотрел на нее.
Иногда ему становилось даже интересно, мог ли мастер видеть в его воображении такие сцены и как часто, и что эльфийский волшебник думает о двух своих учениках.
Накасия. Ах, оставь мои мысли на мгновение, оставь меня в покое! Но нет…
Она была полуэльфом – подкинутый однажды ночью в башню Маски ясноглазый ребенок. Эл подозревал, что она жила в той деревне, на которую периодически Маска совершал набеги.
Яркая и игривая, смешливая. Все это Маска старательно выбивал из нее, стегая заклинаниями и превращая ее то в жабу, то в земляного червяка. Но веселой натуре все казалось нипочем: как бы он ее ни сокрушал, Накасия каждый раз превращалась в красавицу.
У нее были темно-рыжие волосы, которые густым водопадом стекали почти до колен, красивые плечи и удивительно круглая попка. Сверху, из паутины, Эл восхищался плавным изгибом ее спины. Ее огромные глаза, улыбка, скулы были образцом эльфийской крови, а талия у нее была такой тонкой, что казалась почти кукольной.
Учитель позволял Накасии носить черные бриджи и даже разрешал отращивать длинные волосы. И еще обучал ее заклинаниям для оживления прядей, чтобы они гладили его, когда ночами маг брал девушку в свою палату. Такими ночами Эльминстер неистово метался снаружи.
Она никогда не рассказывала о том, что происходит в этой закрытой заклинаниями опочивальне, кроме того, что колдун и там никогда не снимает маски. Однажды, с пронзительным криком проснувшись от какого-то ночного кошмара, она пробормотала что-то о «мягких и отвратительных щупальцах».
Маг не только никогда не снимал свою маску: он никогда не спал. Насколько Эл мог судить, у него не было друзей или родни, ни один корманторец не навещал его и не обращался к нему ни по какому поводу. Маска проводил дни в сотворении магии, построении заклинаний и обучении своих двух учеников. Иногда он обходился с ними почти по-дружески, хотя никогда не открывал чего-либо о себе.
А иной раз им очень хотелось убить его. Большую часть времени подмастерья работали вместе, не зная ни отдыху ни сроку. Иногда казалось, что маг в маске нарочно дразнит своих двух учеников, почти навязывая их друг другу, поручая им, обнаженным, совместную работу. Они были вынуждены, постоянно соприкасаясь телами, помогать один другому, поднимать что-нибудь или чистить. Но стоило им только по собственной воле потянуться друг к другу, вполне невинно, например, чтобы чем-нибудь помочь, жестокий учитель тут же наказывал их.
Эти испытания болью были весьма разнообразны и изобретательны, но больше всего Маска любил обездвижить обнаженное тело злодейским заклинанием и кормить на нем пиявок. Медлительные блестящие твари, скользя по коже, выделяли жгучую слизь или почти лениво впивались в тело.
Маска всегда осторожно и вовремя отменял заклинание, чтобы его ученики остались живы, но, Эл свидетель, не много есть в Фэйруне пыток столь же болезненных, как нападение этой склизкой твари, очень медленно прогрызающей свой путь через легкие, живот или кишки.
И все же за двадцать лет углубленного изучения сложной магии эльфов Эл начал по-настоящему уважать Маску. Колдун был дотошным творцом заклинаний и применял их искусно, не оставляя ни единого шанса противнику. Он обо всем думал наперед и, казалось, никогда ничему не удивлялся. У него было чутье на магию, инстинктивное ее понимание. Маска мог легко и без сомнений придумывать, складывать и переделывать разные заклинания. Кроме того, он никогда не забывал, куда и что положил, даже последний пустяк, и всегда владел собой, никогда не показывая усталости или надобности в чьем бы то ни было доверии. Даже когда он выходил из себя, то казалось, будто заранее придумал и тщательно подготовил свой гнев.
Более того, после двадцати лет тесного и напряженного общения Эльминстер так и не знал, кем был этот маг. Представитель какой-нибудь старинной благородной семьи – наверняка, и, судя по манерам, он не входил еще в число старейших корманторцев.
Бывало, что Маска придумывал и сплетал для себя ложное тело и с частью своего разума отправлял его куда-то что-то делать, но оставшуюся часть себя посвящал обучению Эльминстера.
Сначала последний принц Аталантара удивлялся, что анонимный эльфийский маг позволяет ему учиться таким мощным заклинаниям. Но, с другой стороны, о чем Маске волноваться, когда он в любой момент и мгновенно может заставить повиноваться себе тело, которое сам дал своему человеческому ученику?
Эльминстер подозревал, что он и Накасия были среди тех немногих корманторских учеников, которые никогда не покинут обитель своего мастера. Вероятно, они были единственными учениками из нечистокровных эльфов. И, скорее всего, их никогда не научат создавать собственные защитные мантии.
Иногда Эльминстер вспоминал о своих прежних, бурных днях в Корманторе. Интересно, не считают ли Сиринши и коронель, что он умер, и заботит ли их вообще его судьба? Еще чаще он думал об участи эльфийской леди Симрустар, которую оставил ползать по лесу, когда был не в состоянии защитить ее или хотя бы заставить услышать себя. И что стало с Митантаром и его мечтой о мифале?
Конечно, они услышали бы от Маски, если бы такую гигантскую мантию сотворили и город открыли бы для других рас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46