Галан еще раз взглянул в водное зеркало, скривил губы в невеселой улыбке и – с трудом – церемонно поклонился своему отражению. Потом он повернулся и пнул ногой камень, швырнув его в самую середину воды.
Нарушив невозмутимую гладь мутной, илистой рябью, он почувствовал себя лучше. Проверив рукоятки меча и кинжала и убедившись, что их не заедает в ножнах, Галан снова отправился в путь через лес. Его кишки урчали сильнее, чем когда-либо, опять напоминая, что, к сожалению, монеты есть нельзя.
Предстояло не менее чем двухдневное путешествие через лес до Ассамборила и еще день до Шести Шипов. Не то чтобы он на этот раз не радовался относительному покою, но без глупой болтовни Аттара часы тянулись гораздо медленнее. И все же, несмотря на поврежденное правое бедро, на каждом шагу причинявшее ему жгучую боль, он неуклюже, но упорно ковылял по мху и прошлогодним опавшим листьям.
К счастью, какой-то народ проживал поблизости. Вон кто-то мелькает среди деревьев. Кажется, уходит, но в том же направлении.
Хм. В общем-то, хотя он и не умирает от жажды, можно уже и попить… Но если этот кто-то направляется туда, где его ждет родня и обед, то старый Галан еще до сумерек будет пустым кожаным мешком.
Приятная мысль, однако.
Слева от него из-за папоротника поднялась шляпка гриба. Галан задергал носом. Грибы были сложены высокой кучкой: шляпки свежие, влажные пятнисто-коричневые ножки сочатся беловатым соком, а это говорило, что они собраны буквально только что. Его желудок снова заурчал: не раздумывая, Галан схватил несколько грибов и отправил их в рот.
Хоп!
От голода он забыл, что грибы не складываются в горки сами по себе. Сердитого вида эльф, выбравший удачное время для сбора лесного урожая, его мытья и сортировки, спрыгнул с плота на берег, выхватил кинжал, обтер его и приготовил для броска.
Галан вырвал из его пальцев лезвие и откинул в сторону. Затем вынул свой клинок и стремительно бросился на другую сторону плота.
Эльф, цепляясь за дерево, с воплями вскарабкался обратно на плот. Галан поднялся перед ним с молчаливой угрозой и поднес кончик своего клинка к фермерской глотке.
Напуганный эльф начал что-то бормотать, умоляя о пощаде, всячески показывая самое дружеское расположение, повторяя свое имя, происхождение, название его собственности – этого грибного логова… Прекрасные грибы нынче уродились, и погода у них в последнее время самая распрекрасная, и…
Галан противно улыбнулся и поднял руку. Эльф неверно истолковал этот жест.
– Конечно, лорд человек! Пожалуйста, простите мне медлительность в понимании ваших нужд! У меня есть немного, я всего только бедный фермер, но это все ваше… все ваше! – Неловкими, трясущимися пальцами эльф расстегнул пояс и, вытащив мешочек, протянул его Галану, в это время его мешковатые, испачканные сзади (чем? навозом?) бриджи сползли до щиколоток.
Пояс был тяжелым от монет – мелких монет, без сомнения, но все-таки добротных талверов, бедаров и таммарчей королевства. Поскольку Галан принял это с недоверием, фермер опять не понял выражения его лица и забормотал:
– Но, конечно, у меня есть больше! У меня и в мыслях не было обманывать великого человека-арматора, которого сам Коллерон послал к нашему коронелю, как бич государству за грехи и падение нравов. Вот!
Приговаривая, он теми же неуклюжими пальцами успел сдернуть с шеи шнурок, на котором висел мешочек, набитый драгоценными камнями. С широко раскрытыми от удивления глазами Галан взял мешочек, а фермер зарыдал и начал кричать:
– Не убивай меня, о могущественный арматор! У меня больше ничего нет, кроме плота с грибами и ленча!
На последнее слово Галан одобрительно промычал – ладно, в конце концов, как мог бы разговаривать могущественный человек – арматор? – и протянул требовательную руку. Эльф уставился на эту руку на мгновение, но следом увидел и кончик меча.
– Ах, ах… грибы? – в панике закричал изумленный фермер. Галан нахмурился, качнул головой и опять шевельнул мечом.
– Или… или ленч? – робко спросил фермер, до смерти напуганный кривой улыбкой гостя. Галан медленно, но решительно кивнул.
Грибы, в которых начал рыться фермер, летели в один угол плота, потом фермер помчался в другой угол, и оттуда тоже полетели грибы.
Галан взял завернутый в тряпку сверток, взвесил на руке, а потом медленно отдал мешочек с драгоценными камнями обратно фермеру. Драгоценные камни – хитрые; в Корманторе слишком многие из них носили в себе заклинания для слежки или даже чары, позволяющие с безопасного расстояния приказать камню взорваться. Нет, монеты намного безопаснее.
Фермер опять зарыдал и упал на колени, громко вознося хвалу Коллерону, притом столь безмерную, что Галан с трудом справился с искушением зарубить его прямо там, где он стоял.
Вместо этого он мечом показал фермеру, что тот должен, не задерживаясь, спуститься в свою грибную берлогу. Заливавшийся слезами фермер имел неосторожность не заметить этого жеста. Галан опять зарычал.
Когда он решительнее ткнул мечом в фермера, то увидел, как с его меча упал кусок эльфа, а остальное с глухим стуком упало рядом. Во внезапно наступившей тишине он испустил испуганное ругательство и решил, что ему, Галану Годалфину, последнему из дома Годалфина, его главе, наследнику, победителю и прочее, и прочее, больше незачем здесь оставаться. Он должен двигаться на север и куда-нибудь подальше отсюда, где не живут такие легковерные и пылкие крестьяне, развернуть сверток и подкрепиться.
Галан довольно долго ковылял, прежде чем нашел достаточно старое и большое дерево, благословленное Коллероном. Он направился прямо к лесному гиганту, пробормотав с удивлением и восторгом:
– У вас есть чувство юмора, святая мать и святой отец, не так ли?
Дерево не ответило – Коллерон, возможно, уже знал, что у него есть чувство юмора. Поэтому Галан сел и с удовольствием сожрал завтрак крестьянина. Коллерон против этого не возражал.
– Наследников вырезают, как птиц на весеннем забое! Арматоры в знак протеста ломают и бросают клинки! Что происходит с Кормантором? – снова вскричал лорд Имбраскар Эвендаск, лицо его покраснело, глаза налились кровью. Испуганный слуга неподвижно замер, услышав приближающиеся вопли. Впрочем, слуги всегда чувствовали себя неуютно, когда попадались на пути лорда Эвендаска.
Но сейчас лорд, как всегда в таких случаях, держал в руке хлыст, которым обычно погонял своего крылатого коня. Этот кожаный хлыст уже дважды, если не трижды, пускался в дело, и вот теперь резким ударом слева Эвендаск отшвырнул вдоль коридора рыдающего слугу. Поднос упал, пирожные для леди Эвендаск рассыпались и остались забытыми. Дьюла вздрогнула.
– О боги! – захныкала она. – Неужели мне действительно придется через это пройти?
Да, Дьюла, – или он так и будет сначала обманывать тебя, а потом еще погонять хлыстом!
Дьюла вздохнула.
Не бойся. Мы с тобой. Делай так, как мы договорились.
– А все коронель виноват, вот кто! – ревел Эвендаск. – Наверное, эти смешные идеи пришли Элтаргриму в голову, пока он шлялся по Фэйруну, каждую ночь развлекаясь с распутными человеческими девками и слишком долго слушая их развязные…
Обычная утренняя тирада лорда Эвендаска вдруг оборвалась, сменившись глубокой тишиной. Он не верил своим глазам. Возле стола, на котором его ждал бокал рубинового стекла, полная бутылка его самого лучшего тройного хереса и драгоценные камни, в которых он снова мог посмотреть сценки из сегодняшнего ночного кутежа, в его любимом кресле сидела его жена.
На ней было надето такое платье, что зачастил бы любой пульс. Если бы Дьюла была лет на сорок моложе, примерно вдвое тоньше, чем сейчас, и чуть менее знакома… Она, казалось, его не замечала.
Он увидел, как его жена, слегка покачиваясь из стороны в сторону и тяжело вздыхая, подняла с пола пустой бокал, встряхнула его и поставила рядом с собой.
Потом спокойно откупорила бутылку с хересом, подняла, посмотрела ее на просвет и, словно тонкий знаток, пробормотала что-то одобряющее. А потом начала пить! И выпила целую бутылку! Медленно и уверенно, закрыв глаза, горло при этом ритмично двигалось.
Тихо закипавший гнев лорда Эвендаска незаметно скользнул в сторону, поскольку заметил прекрасную шейку жены. Он даже не думал, он даже не замечал этого раньше.
Она же с безмятежным видом поставила пустую бутылку – да-да, пустую; она выпила целую бутылку! – и сказала громко:
– Ах, как хорошо! Думаю, надо бы еще…
Она уже дотянулась до колокольчика, когда лорд Эвендаск пришел в себя и снова обрел дыхание. Крепко перехватив и жену, и дыхание, он дал, наконец, выход праведному гневу:
– Дьюла! Ты соображаешь, что делаешь?
Позвонив в колокольчик, его жена спокойно повернула к нему глупое лупоглазое лицо, улыбнулась почти робко и сказала:
– Доброе утро, милорд.
– Ну? – гаркнул он и шагнул вперед. – И что все это значит? – Он махнул кнутом в сторону бутылки и уставился сверху вниз на сидящую жену.
Она слегка нахмурилась, словно к чему-то прислушиваясь.
Лорд Эвендаск схватил ее за плечи и крепко потряс:
– Дьюла! – заорал он прямо ей в лицо. – Отвечай, или я…
С покрасневшим еще больше лицом он трясущейся рукой занес хлыст, готовясь ударить. За его спиной комната наполнялась явившимися на звонок встревоженными слугами.
Дьюла ему улыбнулась и раскрыла платье. Ее обнаженную грудь украшало его имя, выложенное драгоценными камнями. «Имбраскар» поднимался и падал с каждым ее вздохом. Разинув рот, лорд уставился на это великолепие.
И в этом ошеломленном молчании она отчетливо произнесла:
– Разве вы не предпочитаете делать это в нашей спальне, милорд? Где еще может быть комната с качелями, в которой можно сполна насладиться жизнью?
Она слегка улыбнулась своему мужу и добавила:
– Хотя, должна признаться, мне больше нравится, когда вы надеваете мое платье и позволяете мне пользоваться хлыстом.
До этого багровое лицо лорда Эвендаска вдруг побледнело. Кто-то из слуг фыркнул, с трудом подавляя смех. Но когда взбешенный лорд повернулся к ним, его глазам предстал только ряд бесстрастных лиц.
– Вы звонили, великая леди?
Дьюла сладко улыбнулась:
– Да, и благодарю вас за то, что так быстро явились. Наэрто, я хотела бы еще одну бутылочку тройного хереса. Сюда и немедленно. Бокалов не нужно. Остальные, позаботьтесь, пожалуйста, о том, что нужно лорду, и будьте внимательнее к нему.
– Позаботиться? Внимательнее? – рявкнул лорд Эвендаск, опять поворачиваясь к ней. – Да, и немедленно… объясни, распутная девка, твое… это… – Он, растеряв все слова, широко развел руками и закончил почти с отчаянием: – Поведение!
Слуги, услышав такие оскорбительные слова как «распутная девка», обращенные к их леди, так и застыли, отвесив челюсти.
– Конечно, – пообещала она, взглянув на него почти испуганно.
Леди Эвендаск взглянула на слуг, глубоко вздохнула, а потом, словно следуя чьим-то неслышным указаниям, вздернула подбородок и решительно заявила:
– Вы уходите, бросая дом, пренебрегая хозяйством. Ни разу вы не взяли с собой меня… или кого-нибудь из слуг. Чем вы там занимаетесь, если не хотите, чтобы я была тому свидетелем? Конечно, Йалас и Рубрэ… они моложе и красивее меня… Почему бы вам не похвастаться перед ними своими пристрастиями и не позволить им наслаждаться теми же забавами?
Как и лорд Эвендаск, слуги не отрывали от нее широко раскрытых глаз. Дьюла откинулась на спинку кресла, скрестила ноги, точь-в-точь как это обычно делал ее муж, и продолжила, показав пальцем на свою грудь:
– Вот это – все, что я вижу по утрам, лорд. Да слышу массу воплей и стонов. Поэтому я решила испробовать ваши бесчинства, чтобы понять, что в них может быть такого соблазнительного.
Она сморщила нос:
– Если не считать сильного ощущения полной свободы, я не нахожу, что вкус у тройного хереса так уж замечателен. Пожалуй, не стоит уходить из дома на всю ночь ради того, чтобы осилить хотя бы бутылку этого. Может быть, вторая бутылка убедит меня в ином? Поэтому я выпью еще одну, но уже на краю кровати… куда мы сейчас отправимся.
Лорд Эвендаск опять побагровел и покачнулся, но голос его, когда он заговорил, был уже мягче:
– Мы? Зачем?
– Еженощные выпивки не могут служить оправданием того, что каждое утро приходится спотыкаться об какого-то полуидиота, который выставляет на осмеяние честь дома и оставляет меня в пренебрежении. Мы – партнеры, милорд, и это значит, что со мной надо считаться.
Имбраскар Эвендаск вздернул голову, как олень, который намерен выпить весь лесной водоем. Но когда он опустил голову, то смотрел почти спокойно.
– Не хотите ли вы, чтобы я сделал что-нибудь особенное, леди? – спросил он почти шелковым тоном.
– Сядьте и давайте поговорим, – сразу ухватилась она. – Здесь. И сейчас. О коронеле, о смертях, обо всей этой шумихе по поводу человека.
– А вы-то что в этом понимаете? – все еще стоя, спросил лорд, слегка похлопывая по ладони хлыстом.
Дьюла указала на свободное кресло. Лорд Эвендаск взглянул на него, потом опять медленно перевел глаза на нее. Рука жены все еще приказывала сесть.
Он медленно пошел к креслу, поставил на него ногу и наклонился:
– Говорите, – мягко сказал он. И было в его взгляде, которым он на нее смотрел, что-то такое, чего прежде не было.
– Я знаю, что вы – и другие лорды, на вас похожие, – основа Кормантора, – заговорила Дьюла, глядя прямо ему в глаза. Ее губы на момент дрогнули, словно ей хотелось заплакать, но она глубоко вздохнула и продолжала более осторожно: – В вас весь блеск и величие нашего королевства. Никогда не сомневайтесь, что я уважаю дело, которое вы делаете, и доброе имя, которое вы заслужили.
Один из слуг пошевелился, но в комнате продолжала стоять полная тишина.
Леди Эвендаск продолжала:
– Имбраскар, я не хочу потерять это доброе имя. Я не хочу потерять вас. Лорды и их дома вытаскивают клинки, плетут и мечут заклинания, открыто и дружно бросают вызов коронелю. Я опасаюсь, что кто-нибудь ткнет мечом в лорда Эвендаска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46