Коронация была назначена на двадцатое октября, а в такое время года вполне возможна неустойчивая, плохая погода.
Но солнце ярко сияло, и толпа явно предпочитала день, полный удовольствиями, неопределенным последствиям бунта. Если забьют фонтаны вина, если будет возможность поплясать и покричать вокруг проезжающей процессии, если можно увидеть фейерверки, напиться пьяным и любить друг друга в темноте, то кому же захочется играть со смертью? Какая разница, что за король усядется на трон, если народу дадут праздничные дни и можно будет отдохнуть от работы?
И когда якобиты увидели, что солнце прочно обосновалось на небе, то поняли, что коронация Георга I станет днем веселья.
На улицах уже толпились цветочницы, пирожники и продавцы баллад, а карманники и вкрадчивые мошенники предвкушали, какой богатый урожай принесет им этот день. Не внушающие доверия мужчины и женщины сидели прямо на мостовой со своими коробками и приглашали прохожих поиграть с ними, побросать кости и немного повеселиться. Уже появились первые пьяные. Якобиты, собравшиеся в Октобер клубе, мрачно обсуждали перспективы правления новой династии и втайне подняли тост за короля, оставшегося за проливом. А на реке виднелись лодки, парусники и корабли всевозможных размеров и очертаний. С некоторых из них уже доносилась музыка.
На улицах появились леди и джентльмены, законодатели мод. Леди в сверкающих платьях, волосы высоко подколоты под огромные шляпы, подолы юбок подметают мостовые, талии невероятно узкие, а грудь свободно выставлена на обозрение. Они не скрывали своего желания показать чудесные глаза, сочные губы или маленький прямой носик. И мужчины в своих богато вышитых жилетах, треугольных шляпах, скрепленных пряжками башмаках, со своими моноклями и табакерками по колоритности ничем не уступали дамам.
Солнце, празднично настроенные люди, веселая музыка и смех произвели на якобитов гнетущее впечатление.
Они утешались тем, что еще не все потеряно. Те же самые люди, которые сегодня на улицах приветствуют немца, через несколько недель потребуют его крови.
А король, направлявшийся в Вестминстер в парадной карете, мечтал, чтобы день поскорее закончился. Он терпеть не мог подобных церемоний! Георг хмуро смотрел на приветствовавших его подданных и обнаружил, как трудно, оказывается, выдавить улыбку. Ему не очень нравились эти крикливые англичане, и он, никогда не считавший себя сентиментальным человеком, часто с тоской вспоминал Ганновер.
По английской традиции, стоя под балдахином в Вестминстерском зале, он принимал пэров и высокопоставленных придворных. Скучная церемония, он уже устал от нее… Ему вручили меч и шпоры, символы рыцарского достоинства, а другие регалии – чашу, блюдо и Библию вместе с короной – передали лордам и епископам, которые должны были нести их, когда процессия направится в аббатство.
«Я простой человек, – думал Георг, – хотя и король. Они хотят короновать меня – так почему бы им не надеть корону мне на голову и не закончить на этом?»
Но нет, предстояла длинная церемония. А Георг Август наслаждался ролью принца Уэльского. Георг I почувствовал досаду, увидев, что сын выглядит почти красивым в малиновом парадном костюме, отороченном горностаем. Он красовался перед людьми, не забывая улыбаться и стараясь завоевать их поддержку. Поддержку! Зачем? Чтобы в любой ссоре с отцом перетянуть их на свою сторону.
«Нечего сказать, хороший у меня сын, – с горечью подумал Георг. – И всего один. А могло быть много, если бы моя жена…»
Но на эту тему он не хотел думать. У него единственный сын, который постоянно вызывает в нем раздражение. Тут ему не повезло. Но его радовало хотя бы то, что жена сына не участвует в торжественной процессии. Поставить их рядом, чтобы они изображали идеальную счастливую семейную пару, окруженную детьми, – и симпатии всех будут на стороне принца Уэльского.
«Если они меня свергнут, – размышлял он, – я вернусь в Ганновер, а это совсем неплохо».
И его могли свергнуть. Приветствия замирали на губах подданных, когда они видели своего короля. Он был одет, как и полагалось королю, в церемониальный костюм, который надевали в день коронации его предшественники: малиновый бархат с полосками горностая, окаймленный золотым галуном, шапка из того же малинового бархата, украшенная горностаем, золотом и брильянтами. Да, он был одет как король. Но он не улыбался своим подданным и, казалось, не очень-то и радовался, что становится их королем.
По толпе пронесся шепот: если немцу Георгу не нужна Англия, то и Англии он не нужен.
Каролина сидела в кресле под балдахином, поставленном рядом с пресвитерием аббатства, и удивлялась чуть ли не печальному виду Георга. Неужели он и вправду не хочет быть королем Англии? Какое отличие от Георга Августа, который вI отношении к своей новой стране доходил до явного подхалимажа. Он уже не знал, как выразить людям свое восхищение ими.
«Король Георг – дурак», – подумала Каролина. Хотя, наверно, он искренне хотел бы вернуться в Ганновер. Но как могло возникнуть желание бросить великую, интересную страну ради маленького немецкого княжества? У него нет честолюбия. Она почувствовала, как ее охватывает волнение. У нее хватит честолюбия и на отца, и на сына!
Голос архиепископа Кентерберийского наполнил раскатами все аббатство:
– Сэры, я здесь для того, чтобы представить вам короля Георга, истинного короля этих королевств. Вы все сегодня пришли сюда, чтобы выполнить свой долг. Желаете ли вы сейчас сделать это?
Каролина затаила дыхание. Казалось, молчание тянется невыносимо долго, но, может, это только в ее воображении? Как могли собравшиеся желать, чтобы угрюмый, непривлекательный человек, который даже не говорит на их языке, занял трон?
Но раздались крики: «Боже, храни короля Георга!» Победные звуки фанфар огласили аббатство.
ПРИ СЕНТ-ДЖЕЙМССКОМ ДВОРЕ
Народ принял новую королевскую семью. Людей забавляла любовь к прогулкам, которую проявляли принц и принцесса Уэльские. Каролину с мужем, а иногда и с девочками часто видели на улице Мелл. Время от времени, окруженные друзьями, придворными и дамами, служившими принцессе, а также в сопровождении толпы зрителей, они ходили пешком из Сент-Джеймсского дворца в Кенсингтон. Эта привычка помогала внушить любовь к королевской семье, потому что народ хотел видеть своих правителей. И приветливые принц с принцессой во многом отвечали их вкусам. Да, конечно, они немцы, но все же говорят по-английски, хотя и смешно, и уже всем стало очевидно, как принц восхищается своей новой страной.
– В моих жилах нет ни капли крови, которая не желала бы быть английской, – заявлял принц. – И я горжусь этим. Англичане – самый лучший, самый красивый, самый изящный, самый добродушный и любящий народ в мире. И если кто-нибудь хочет сделать мне приятное, он должен сказать, что я похож на англичанина.
Против такой откровенной лести трудно устоять. Каролина не отставала от мужа.
– Что касается меня, – добавляла она, – то я бы предпочла жить на навозной куче, нежели вернуться в Ганновер.
В толпе любили пересказывать такие фразы; люди кричали: «Да здравствуют принц и принцесса Уэльские!» и с большим интересам воспринимали слухи о том, что у короля с принцем натянутые отношения. Подданные надеялись, что королевская семья позабавит их своими семейными ссорами. Ведь долг королевской семьи развлекать своих подданных.
Они были довольны принцем и разобижены на короля.
В день рождения Георга Августа состоялся бал, и на нем принц с принцессой еще больше увеличили свою популярность. Принцесса, великолепный бюст которой был благопристойно прикрыт, но не настолько, чтобы скрыть его манящую привлекательность, а светлые локоны красиво ниспадали на плечи, весь вечер танцевала с принцем. Она надела туфли на низком каблуке, чтобы принц казался немножко повыше. Ее платье искрилось от драгоценностей, сама она лучилась весельем и приветливостью.
На балу присутствовал и король, как обычно, угрюмый. Но даже он немного просветлел, когда попал в женское общество. Георг ясно дал понять, что, хотя он и привез в Англию мадам Шулемберг и мадам Кильманзегге, которым не грозит потеря его привязанности, ибо он не собирается менять привычки, прелести других женщин тоже не оставляют его равнодушным. Конечно, нельзя сказать, что он влюблен и страну, где стал королем, но женщины этой страны очаровали его.
Георг уже проявил интерес к леди Каупер, хотя эта дама не скрывала, что не намерена портить свою добродетельную репутацию. Но окончательно пробудил его от летаргии искрометный разговор с герцогиней Шрусбери, у которой не было такой репутации, какую нужно бы защищать. Эта дама была любовницей Шрусбери до того, как он женился на ней. Будучи итальянкой, она говорила по-французски лучше, чем большинство англичанок. А так как король пользовался этим языком – он говорил на нем бегло, а в Англии французский понимали лучше, чем немецкий, – то у герцогини было преимущество перед другими женщинами. И она, конечно, не упустила его. Король часто бывал в ее доме, куда якобы приезжал, чтобы поиграть в ломбер (ставки составляли шесть пенсов). Но и Шулемберг, и Кильманзегге слегка встревожились.
После одного из таких визитов король попросил принцессу Уэльскую прийти к нему в апартаменты и, когда она явилась, сказал:
– Я хочу, чтобы вы предложили герцогине Шрусбери место в вашей свите.
Захваченная врасплох Каролина ответила, что в ее свите нет вакантного места.
– Неправда, – возразил король. – Вы еще не заполнили все должности. Разве не так?
– Фактически они еще не заполнены, но на них уже столько прошений, что я не могу принимать новые.
– Это прошение вы примете и дадите герцогине должность.
В душе Каролины шевельнулась злоба, ей хотелось закричать: «Это мое дело, и я сама буду решать, кого мне взять».
Но она понимала, что это глупо. Неприязнь, которую они испытывали друг к другу, перерастет в ненависть. А ведь нельзя забывать, что власть в его руках.
Она поклонилась ему.
– Вы сегодня же пошлете за герцогиней, – закончил разговор король.
Тоскуя по Ганноверу, король все более критически относился ко всему английскому. Его раздражало все, кроме женщин. Язык он отвергал как тарабарщину, пищу не принимал его желудок. Эти островитяне воротили носы от сосисок и кислой капусты и в то же время наслаждались устрицами. Когда ему их подавали, он заявлял, что устрицы несвежие, хотя прежде устриц не пробовал. «Здесь ужасный климат», – морщился король. «Здесь лучший в мире климат!» – восклицал принц Уэльский. Но по правде говоря, климат мало чем отличался от ганноверского. «Люди шумные и недисциплинированные», – утверждал король. «Люди полны природного обаяния и веселья», – говорил принц Уэльский.
Поэтому не удивительно, что народ принимал принца и принцессу и не любил короля.
Георг не желал признавать, будто ему что-то нравится в его новой стране. Но не мог скрыть любви к музыке. Эта любовь была в крови у его семьи и у ганноверских подданных. При дворе курфюрста в Ганновере к музыкантам относились с большим уважением, чем ко всем остальным слугам. Георг всегда восхищался оперой и часто с любовью говорил об оперном театре в Ганновере. Но он бы никогда не согласился с тем, что в Лондоне есть превосходные развлечения, до которых далеко его родному городу.
Постепенно его очаровал театр. После правления Карла II, который любил театр, а еще больше актрис, он стал важной чертой городской жизни. В Лондоне были прекрасные актеры и драматурги, нравившиеся публике, которая огромными толпами каждый вечер собиралась в Друри-Лейн или в Линкольн Инн Филдс. Королю очень хотелось быть среди зрителей. Но меньше всего он желал показать этим людям, что театры Лондона для него в новинку, и признать, что ничего подобного в Ганновере нет. Однако все равно он не мог удержаться и посещал театр. Ему оставалось одно – ходить на спектакли инкогнито.
Но его тяжелое лицо уже было многим известно, и в толпе могли бы узнать короля. Поэтому он нанял себе частную ложу и сидел в глубине, спрятавшись от публики и наблюдая за происходившим на сцене. Он не понимал слов, которые произносили актеры, но наслаждался их трюками. К тому же некоторые женщины были очень привлекательны.
Немного спустя привычка ходить в театр стала известна, и король больше не мог скрывать свой интерес к пьесам. Его часто видели в королевской ложе, и он проявлял некоторое расположение к актрисам, актерам и всем, кто связан со сценой. Поэтому многие люди стали ходить в театр, правда, скорее для того, чтобы посмотреть на короля Георга, чем ради спектакля.
Незнание королем английского было помехой, и антрепренеры начали искать пьесы, где было бы мало текста.
Каролина рассказала мужу, что король благодаря привычке ходить в театр постепенно приобретает популярность.
– Наверно, – сказала она, – нам надо чаще ходить в театр.
Георг Август моментально понял, в чем дело, и вся королевская семья начала регулярно посещать театр.
Каролина с удовлетворением отметила, что принца Уэльского приветствуют больше, чем короля.
Георг Август и Каролина из своей ложи улыбались и раскланивались с публикой, а король из своей хмуро смотрел на них. Они смеялись шуткам актеров, а король даже не понимал их.
Соперничество приводило в восторг принца и все больше раздражало короля.
Было замечено, что во время пьесы Беттертона «Распутная жена» король не обращал внимания на принца с принцессой и ни разу не посмотрел в их сторону. В то время как принц то и дело бросал скорбные взгляды на ложу короля. Публика пришла в восторг. Вражда в королевской семье вызывала интерес, давала возможность встать на чью-то сторону. И, конечно, принц с принцессой, которые так приветливо улыбались и любили все английское, привлекали больше сердец, чем вечно хмурый Георг, который явно предпочел бы вернуться в Ганновер.
Яков Стюарт вряд ли сумел бы дать публике больше развлечений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53