Как он теперь поведет себя?
Король ворвался в ее апартаменты. Его движения были порывистыми, казалось, что он куда-то отчаянного спешит.
– А, Шарлотта… вот и мы! Свежий воздух, Шарлотта. Это полезно для тебя. Ты должна дышать свежим воздухом, а? Что? Ты готова? Давай, пошли… пойдем, миль пять прогуляемся пешком. Тебе полезно. Нельзя толстеть. Слишком много толстых в семье, а? Что?
Она попыталась урезонить его. Не слишком ли он увлекается моционами? Разве врачи не советовали ему ходить помедленнее? Может быть прокатиться в карете? Это было бы лучше. Они могли бы уехать подальше в поля.
Казалось, Георг не слушал, что ему говорят, но когда Шарлотта подвела его к карете, он беспрекословно сел в нее. Она расположилась рядом с ним и дала ему возможность в волю восторгаться красотами сельской местности. И он говорил! О фермах, о том, как делаются пуговицы, о бумажной мозаике миссис Делани, на такие приятные темы, как принцесса Амелия, и неприятные – как принц Уэльский.
Внезапно король крикнул кучеру, чтобы тот остановился. Они оказались у большого дуба, стоявшего у дороги. Король вышел из кареты, поклонился дубу и, с большим достоинством приблизившись к нему, взял в руку одну из нижних ветвей, словно здороваясь с деревом.
Несколько секунд он стоял там, и казалось, что он разговаривает с деревом. Наблюдая за всем этим и зная, что кучер тоже смотрит на короля, Шарлотта почувствовала, что на нее накатывает огромная волна страха и уныния. Немного погодя король отвесил церемонный поклон, вновь пожал ветвь дуба и занял свое место в карете.
– Думаю, что я ясно изложил наши позиции королю Пруссии, – проговорил он.
И в городе, и при дворе ходили слухи. Что происходит с королем? Это правда, что он теряет разум?
Принц Уэльский посоветовался со своим другом по поводу того, чем все это могло бы грозить. Регентство? С принцем во главе? Что ж, всем показалось такое решение вопроса весьма приемлемым.
Принц Уэльский отправился в Кью, чтобы самому убедиться в достоверности слухов.
Его поразил вид отца, который очень изменился за последние несколько месяцев. Король не ошибся, когда сказал, что «вдруг сразу стал стариком».
Король принял принца с достоинством и не упомянул об их разногласиях. Королева была на грани истерики, опасаясь, что король вспылит. Она знала, что не сможет больше скрывать его состояние от придворных и жила в постоянном страхе, ожидая, что Георг вытворит в следующий раз.
Принц Уэльский, уже давший ему столько поводов для беспокойства, что несомненно ускорило процесс развития его нынешней болезни, наверняка, тоже не сможет держать себя в руках.
Во время обеда король внезапно принялся кричать на сына, говоря быстро и бессвязно. Но стало очевидно, что дело не ограничится оскорблениями, когда король поднялся из-за стола и направился к тому месту, где сидел его сын.
Георг снова закричал на него, а принц Уэльский, поднявшись со стула, дотронулся до его руки и мягко сказал:
– Отец, прошу тебя, говори не так громко.
При этих словах король пришел в ярость. Он схватил сына за горло и, прижав к стене, казалось, пытался душить его.
– Какой это наглец смеет приказывать королю Англии не говорить громко, а? Что? Отвечай! Отвечай! Отвечай! – кричал он, сдавливая его горло.
Лакеи бросились на помощь принцу; принц поднялся на ноги без единой кровинки в лице; королева сидела, сжав кулаки, с плотно стиснутыми губами, словно пытаясь подавить в себе рвавшийся наружу вопль о том, что она не в силах больше выдержать всего этого.
Полковник Дигби, камергер Шарлотты, склонился к королю, старавшемуся высвободиться из рук державших его лакеев, и предложил ему проводить его в постель.
– Не смейте прикасаться ко мне, сэр! – пронзительно закричал король. – Я не пойду! Кто вы такой?
– Я полковник Дигби, – был спокойный ответ. – Ваше Величество всегда были добры ко мне, и я хочу помочь вам. Вы должны лечь в постель. Вам это необходимо.
Короля настолько поразила эта спокойная речь, что он замолчал. Его глаза наполнились слезами, когда полковник Дигби, взяв его за руку, повел к выходу.
Принц Уэльский потерял сознание, и старшие сестры поспешили смочить его лоб венгерской водой.
Королева велела двум фрейлинам проводить ее в свои покои. И они втроем удалились. Придя в себя, она бросилась на кровать и разразилась диким, истерическим смехом.
Оказавшись в своей комнате, король будто немного успокоился.
– Где королева, а? – настойчиво спрашивал он. – Что вы сделали с королевой, а? Что? Вы пытаетесь разлучить меня с королевой.
– Королева неважно себя чувствует, сир, – ответил ему полковник Дигби.
– Неважно чувствует? Королева больна? Тогда я должен быть с ней. Не стойте у меня на пути, сэр. Королева больна, я пойду к ней.
Им не удалось удержать его, и он поспешил к Шарлотте. Когда Шарлотта увидела его исступленный, хотя и несколько более спокойный чем за обедом взгляд, ей снова стало страшно. Она была свидетельницей того, как он набросился на принца Уэльского, и теперь не знала, чего еще ждать от него.
– Ты больна… больна… больна, – быстро проговорил он. – А? Что? Вы должны заботиться о королеве. – Он посмотрел на ее фрейлин. – А теперь тебе надо отдохнуть. Нам обоим. Шарлотта, умоляю тебя, не разговаривай со мной, я хочу поскорей уснуть. Мне нужно поспать. Мне нужно уснуть. Ты понимаешь, а? Мне нужно поспать.
Король повторял, что ему необходимо поспать, и просил королеву не беспокоить его, хотя она не единым движением не показала, что намерена сделать это.
Вся эта сцена подействовала весьма угнетающе на присутствующих.
Одна из фрейлин предложила, чтобы король и королева эту ночь провели в отдельных комнатах, и тогда, сказала она, ему никто не будет мешать отдыхать.
– Что?! Отдельно от королевы?! – вскричал он. – Меня нельзя разлучать с королевой.
Порешили на том, что королева будет спать в комнате, смежной с его спальней, чтобы быть рядом с ним. А он все продолжал просить королеву не разговаривать с ним и не позволял ей оставить его. Было уже далеко за полночь, когда он ушел от нее. Королева лежала в постели, уставившись в потолок, и повторяла про себя: «Что дальше? Что с нами будет?»
В спальню королевы вошла одинокая фигура с зажженной свечей в руках.
Король раздвинул полог кровати, и Шарлотта, впервые за эту ужасную ночь немного задремавшая, сразу же проснулась. Увидев его безумные глаза, она оцепенела от ужаса. Зажженная свеча дрожала в его руке, и Шарлотта решила, что он собирается поджечь полог кровати и убить ее.
Она готова была соскочить с кровати, но Георг спокойно произнес:
– Так ты здесь, Шарлотта. А я подумал, что они хотели разлучить нас.
– Я здесь, – ответила она, – и останусь с тобой до тех пор, пока буду нужна тебе.
Он тихо заплакал, слезы капали на его ночную сорочку.
– Милая моя Шарлотта, – сказал он. – Наш брак был хорошим. Ведь, правда, хорошим, Шарлотта?
Он не ушел и продолжал, не умолкая, говорить. Шарлотта не осмеливалась шевельнуться, боясь, что его доброе настроение обернется неистовой яростью. Прошло полчаса, прежде чем слуги короля услышали разговор и явились, чтобы забрать и уложить его в постель.
Дворец погрузился в тревожную тишину. Фрейлины королевы лежали в своих постелях без сна. Всем им стало ясно, что король сошел с ума, и этого уже нельзя было отрицать.
В шесть часов утра Фанни Берни, больше не в силах оставаться в неведении в своей комнате, поднялась с постели, поспешно оделась и вышла в продуваемые сквозняком коридоры.
Пажи тоже не спали. Все напряженно ждали, что теперь будет.
Ничего не узнав, Фанни возвратилась в свою комнату; ее била дрожь, но не потому, что в коридорах дворца всегда было холодно. Говорили, что там гуляет такой ветер, которого достаточно, чтобы надуть паруса военного корабля.
Прошло совсем немного времени, как вдруг Фанни получила вызов от королевы. Она быстро направилась к ней в спальню и увидела ее там сидящей на постели, бледную и испуганную.
– А, мисс Берни, – промолвила Шарлотта, – как вы себя чувствуете сегодня?
Фанни была так взволнована, что не сдержала слезы. К ее удивлению, королева тоже заплакала.
Несколько минут они обе безудержно рыдали, а потом королева проговорила:
– Спасибо вам, мисс Берни. Вы заставили меня заплакать. Мне стало значительно легче. Всю эту долгую ночь я хотела выплакаться, но у меня ничего не получалось. Теперь мне лучше. Думаю, что смогу встать.
Пока королева занималась своим туалетом, они слышали как в соседней комнате беспрерывно говорил король. Начался еще один ужасный день.
Теперь уже нельзя было надеяться, что удастся скрыть факт помешательства короля.
Вся страна говорила об этом и гадала, чем все кончится.
Наверное, придется установить регентство. Короля заменит его сын.
Питт пытался ограничить регентство, а Фокс и Шердан делали все, чтобы принц Уэльский получил в свои руки полную власть. Врачи тем временем спорили по поводу методов лечения короля. Из Виндзора его переправили в Кью, ему не разрешали самому бриться или пользоваться ножом за едой. Однажды Георг даже попытался выброситься из окна. Потом он погрузился в молитвы и в разговоры о религии. Порой на него приходилось одевать смирительную рубашку. Пригласили модного врача, доктора Уоррена. Говорили, что он – один из друзей принца Уэльского и служит его целям. Король невзлюбил Уоррена, а королева просто боялась его. Боялась она и короля.
Король вдруг начал говорить о женщинах, казалось, что мысли о них не давали ему покоя. Прожив такую достойную уважения жизнь, теперь он словно погрузился в эротические видения.
– А, это ты увел у меня Сару! – крикнул он как-то безобидному лакею. – Я знаю, это был ты, а? Что?
Лакей, опасаясь за свою жизнь, постарался поскорей исчезнуть с его глаз.
Но вместе с одержимостью короля, мечтами о женщинах, болезнь вступила в новую стадию. Теперь у короля бывали периоды просветления. В такие моменты он понимал, что болен, знал характер своего заболевания, и это очень огорчало его.
Но периоды просветления вновь сменялись замутнением разума. Как-то раз он встретил Элизабет Пемброук, и в его мыслях, над которыми он потерял контроль, всплыли фантазии многих лет. Он вообразил, что развелся с Шарлоттой и женился на Элизабет. Обращаясь к этой даме, он называл ее королевой Елизаветой и даже пытался ухаживать за ней.
Разрушились все барьеры, которые он сам себе установил. Он превратился в того, кем бы был, если бы не подавлял в себе все свои желания.
Король постоянно думал о женщинах… женщинах… женщинах.
Вновь наступило прояснение, но Элизабет не выходила у него из головы. Он понимал, что женат на Шарлотте, некрасивой, не вызывавшей у него никаких чувств Шарлотте, которая, тем не менее, родила ему пятнадцать детей. А он хотел быть с Элизабет.
Поймав Элизабет в коридоре, он заявил ей, что она должна стать его любовницей. Пусть назовет ему все, чего хочет – и все это будет у нее.
Элизабет пыталась осторожно и мягко направить разговор в другое русло.
Здоровье короля явно улучшалось. Периоды просветления стали более частыми и длинными.
Король поправится, говорили его друзья.
Три врача подписали бюллетень, в котором утверждалось, что король полностью выздоровел после своей болезни.
И вот король вернулся на свой трон. Болезнь снова сделала его популярным. Люди стремились показать ему, что рады выздоровлению своего короля. Лондонский Сити сверкал огнями вплоть до самого Тутинга; от Гринвича до Кенгсингтона повсюду зажигались огни.
Все распевали «Боже, храни короля», и эти же слова были вышиты золотом на беретах у женщин, работавших в Уайтс-клабе. В соборе Святого Павла состоялись благодарственные богослужения. Веселье царило повсюду.
Для восстановления сил король должен был отправиться в Уэймут, который решил перещеголять Лондон в приеме, оказываемом королю.
Городок был освещен вдоль и поперек, через каждые несколько метров стояли группы музыкантов и громко трубили гимн «Боже, храни короля».
Всем хотелось показать Георгу, как они рады, что он вновь здоров. У купающихся на пляже на головах тоже были шапочки с надписью «Боже, храни короля», а когда Георг пришел на пляж, чтобы искупаться в море, какая-то группа музыкантов заиграла национальный гимн.
– Это так порадовало меня, – рассказывал король своим друзьям.
Но будущее виделось королю в мрачном свете. По временам его мысли путались, ему хотелось говорить и говорить, не останавливаясь; Георг часто думал о женщинах… о всех тех прекрасных женщинах, которых он упустил и о которых мечтал.
Король знал, что бывали случаи, когда он находился на грани между ясным сознанием и безумием, и в душе понимал, что если такое случалось раньше, то вполне может повториться вновь. По-видимому, это неминуемо. Он пытался отдалить это время, что было для него непосильной задачей.
Он смотрел на Шарлотту и видел перед собой маленькую, преждевременно состарившуюся женщину, неряшливо и немодно одетую старушку, ибо все эти неприятности отразились также и на ней.
Бедная Шарлотта! – думал он. О чем, интересно, она сейчас думает?
Он не спрашивал ее. Он не осмеливался сделать это.
Люди в городе распевали:
Наши молитвы услышаны.
Провидение вернуло патриота-короля
На благословенные британские берега.
Людей очень легко растрогать. Сегодня они любят, завтра – ненавидят.
Как же, патриот-король! – подумал он. Потерял Америку; подарил им принца Уэльского; некоторое время был не в своем уме… и, наверняка, будет опять.
О! Неужели он произнес это? Он не переставал об этом думать, и знал, что это непременно случится.
О нем будут говорить, что правил когда-то безумный король.
А Шарлотта между тем тоже думала: «Что станет со всеми нами? Ведь это еще не конец. Это только начало».

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48