– Как, а? Скажите мне, – расспрашивал он. – Как это случилось… Что?
Рассказывать было почти нечего. Королева заболела, ее беспокоили боли в горле, и через несколько дней она умерла.
– Но она была крепкой… здоровой… и такой молодой. О да, она была слишком молодой, чтобы умереть. Как могло такое случиться? Он слышал историю о паже, который умер, кажется от того, что «что-то съел».
Может быть, Каролина-Матильда умерла по той же причине?
Никто ничего толком не мог сказать. Никто не был уверен. Бедная, несчастная Каролина-Матильда, которая так тихо и незаметно жила в кругу своей семьи, а затем провела несколько бурных лет будучи королевой Дании.
– Все эти беды свалились на мою голову, – роптал Георг. – Порой мне чудится, что я схожу с ума.
Весь двор говорил о суде над Элизабет Чадлей. Георг пришел в ужас от того, что раскрылось. И эту женщину он считал своим другом, а она предстала перед судом как самая отъявленная авантюристка.
Каким же нечестным путем она пошла! Ее жизнь оказалась большим запутанным клубком лжи. Жила при дворе как незамужняя женщина под именем Элизабет Чадлей, а сама, фактически, была замужем за достопочтенным Августусом Джоном Харви. От этого союза был даже ребенок, который, вероятно к счастью, умер. Элизабет сомневалась в том стоит ли ей признавать свой брак с Харви до того самого момента, когда выяснилось, что дядя ее мужа, граф Бристол, наследником которого являлся Харви, находится при смерти. Тогда она поразмыслила и решила, что быть графиней Бристол не так уж и плохо. Но еще до того, как старый граф умер, она стала любовницей герцога Кингстона, и пришла к выводу, что ей лучше быть герцогиней Кингстон, чем графиней Бристол. Но ей не хотелось ввязываться в скандал, связанный с разводом, и потому она не заикнулась о браке с Харви и, как только представился случай, вышла замуж за герцога Кингстона, заставив своего прежнего мужа хранить молчание об их браке.
Во время недолгого пребывания в качестве герцогини Кингстон, Элизабет очень кичилась своим положением. Одной из ее многочисленных причуд стало строительство дворца в Найтсбридже, который позднее получил известность как Кингстон-хаус.
Герцог, довольно пожилой человек, намного старше Элизабет, не долго выдержал этот брак и вскоре умер; он оставил свое состояние Элизабет при условии, что она больше не выйдет замуж, поскольку опасался, что ее огромное состояние может привлечь каких-нибудь авантюристов.
Это очень развеселило тех, кто знал Элизабет как самую отчаянную, среди всех прочих, авантюристку. Но Элизабет удовлетворил такой расклад, и история о ее удивительных похождениях никогда не стала бы достоянием гласности, если бы не племянник ее умершего мужа, который, основываясь на информации, полученной им от ее бывшей служанки, обвинил Элизабет в двоемужестве. А это означало, в случае подтверждения, что она никогда не была настоящей женой герцога Кингстона.
Элизабет, которая, наслаждаясь своим богатством, путешествовала в это время по Италии, вынуждена была вернуться домой и предстать перед судом. Правда, даже в Риме она не обошлась без приключений. Добиваясь получения необходимых ей денег у одного английского банкира, она не нашла ничего лучшего, как вытащить пистолет и вынудить его раскошелиться. Казалось, Элизабет готова была пойти на любой скандал, лишь бы добиться своего.
И вот теперь весь Лондон развлекался этим судебным процессом. В центре внимания была Элизабет – молодая авантюристка, портрет которой, в свое время написанный сэром Джошуа Рейнолдсом, восхищал весь Лондон еще до ее прибытия туда. Именно это и побудило ее оставить Девоншир в свое время и искать счастье в столице.
Она приехала в Лондон, нашла себе место при дворе вдовствующей принцессы, возбудила интерес к своей персоне у короля – в то время Георга Второго – втайне вышла замуж за Харви, но решив, что допустила ошибку, уничтожила церковную запись. Затем, когда возникла вероятность того, что Харви станет графом Бристолом, вставила новый лист в регистрационную книгу вместо уничтоженного старого. Затем, поняв, что Кингстон может ей предложить гораздо больше, она проигнорировала свой брак с Харви и вышла замуж за герцога.
Такова была Элизабет Чадлей, блестящая, энергичная фрейлина, которая некогда оказала дружескую услугу Георгу, когда он был еще принцем Уэльским; которая, зная о тайне Ханны Лайтфут, шантажировала вдовствующую принцессу и лорда Бьюта; и которой теперь было предъявлено обвинение в двоемужестве.
Неудивительно, что все говорили об Элизабет Чадлей; по крайней мере эта тема была гораздо интереснее, чем уже надоевшие всем споры по поводу американских колоний.
Но король не мог отключиться от американской проблемы; он не спал по ночам, все время думая о ней. Георг упорствовал; он ни за что не уступит этим бунтовщикам, не допустит, чтобы его запугали. Многие в его королевстве считали политику, проводимую Нортом, ошибочной, и именно этот факт заставлял короля еще более решительно поддерживать своего премьер-министра.
– Я готов принимать обращения и петиции, – говорил он, – но последнее слово остается за мной.
В этом была суть дела. Он собирался стать судьей, он – король Георг – собирался управлять страной. Годами мать твердила ему: «Георг, ты должен быть настоящим королем». И вот теперь он стал таким королем и жаждал показать всем, что это значит.
Он уже не питал, как всегда, слепой надежды на Чатема. Было время, когда он думал, что если Питт сформирует правительство, то все образуется само собой, народ тоже в это верил. Но Питт стал лордом Чатемом, а Чатем – несчастным инвалидом, жестоко страдавшим от подагры. Поговаривали даже, что он лишился рассудка из-за своей болезни.
Лишился рассудка! Король вздрогнул при этой мысли. Он старался не вспоминать о том периоде своей собственной жизни, когда его разум немного помутился. Это было в прошлом и не должно никогда повториться вновь. Но воспоминание преследовало его как серое привидение, всегда готовое захватить врасплох и терзать в те моменты, когда он терял бдительность.
Теперь, говоря о Чатеме, он называл его не иначе как «тем вероломным человеком», «подстрекателем бунтовщиков», так как иногда Чатем появлялся в Палате лордов и метал громы и молнии, выступая против действия правительства со всем пылом, присущим некогда Великому простолюдину.
Чатем убеждал короля любой ценой положить конец конфликту в Америке, остановить эту варварскую войну против «наших собратьев». Он требовал, чтобы были аннулированы все жестокие законы, принятые после 1763 года.
Лорд Норт, которого очень глубоко задевала эта борьба, хотел уйти в отставку, но Георг не позволил ему этого. В конфликте с Америкой, заявил Георг, нас поддерживает большинство англичан. Он твердо стоял на своем, так как решил, что было бы бедствием проявить слабость. Георг закрывал глаза на военные потери; настроив себя на определенные действия, он полагал, что было бы непростительной глупостью отказаться от своей тактики. Люди истолковали бы это как нерешительность, а правительство не могло позволить себе проявить слабость.
Ему все еще слышался голос матери: «Георг, будь настоящим королем». Он с тревогой узнал, что американцы посетили французский двор, и французы предложили им всестороннюю помощь, даже были готовы объявить войну. Многие французы побуждали своего короля Людовика Шестнадцатого пойти на такой шаг.
Норт пребывал в панике. Он страстно хотел избежать бури, которую сам же вызвал. Именно теперь Англия нуждалась в сильной личности, и была такая личность, которую французы боялись больше всех англичан вместе взятых. Уильям Питт, унизивший их страну, отхвативший у них Канаду, Америку и Индию. Это он превратил Англию в силу, с которой следовало считаться. И Питт все еще был в строю, хотя и укрылся под именем лорда Чатема.
Норт попытался внести два законопроекта, которые, по его мнению, должны были получить одобрение и в Англии, и в Америке. По одному из них английский парламент лишался права облагать налогами американцев, а по второму – предполагалось создание комиссии по урегулированию разногласий.
Чарлз Фокс поддержал эти законопроекты, но некоторые члены оппозиции выступили против на том основании, что Норт-де проявил себя врагом Америки, а американцы слишком горды, чтобы принять от него подобные предложения.
Сам Георг по-прежнему склонялся к самым решительным мерам в отношении американцев, но не возражал против предложений Норта. Тем не менее Норт вновь попытался сдать печати и уйти в сторону. Он написал королю письмо, информируя его о своем намерении:
«Лорд Норт, – писал он, – чувствует, что его ум и тело с каждым днем становятся все более немощными и не способными бороться с испытаниями этих тяжелых времен».
Но Георг не позволил ему уйти. Теперь самым большим его желанием было удержать Норта на посту главы правительства, так как он понимал, что уже больше никогда не сможет обратиться к Чатему.
Чатем, наблюдая за тем, как разворачиваются события, вновь видел в себе человека, способного вывести страну из трясины бедствий, в которую она попала. Это он – Чатем – присоединил Америку к Англии, и было бы правильно, чтобы именно он положил конец долгой ссоре между двумя странами.
Чатем не мог согласиться с предложениями о предоставлении Америке независимости. Ему была нетерпима мысль о том, что Америка оторвется от Англии. Он отрицал порочное управление страной, приведшее к подобному бедственному положению, но был уверен, что еще не все потеряно.
Чатем приковылял в Палату лордов, поддерживаемый с обеих сторон своим сыном и зятем.
– Я радуюсь, – кричал он с прежним своим пылом, – что могила не закрылась надо мной и что я могу возвысить свой голос против расчленения на части этой древнейшей и самой величественной из монархий. Находясь в своем нынешнем приниженном положении, я почти не в состоянии помочь моей стране при этом опасном стечении обстоятельств, но пока я в здравом уме и памяти, я никогда не соглашусь с тем, чтобы королевских отпрысков династии Ганноверов, наследников принцессы Софии, лишили их законного наследства… – Его голос немного дрогнул, а затем зазвучал с прежней мощью: – Я признаю, что не очень хорошо информирован о ресурсах этого королевства, но я полагаю, что их все еще достаточно, чтобы отстаивать свои справедливые права. Но любое положение вещей лучше, чем отчаяние. Давайте сделаем еще одно усилие, и если мы должны пасть, то давайте сделаем это как мужчины.
Герцог Ричмонд ответил, что сохранять американские колонии не практично. Англия не сможет удержать их, а продолжать делать такие попытки, значит еще больше ослабить страну и дать Франции возможность напасть на нас. А страна не готова к войне.
Чатем поднялся и вновь выразил протест против расчленения этой древней и самой величественной монархии. Угроза вторжения со стороны Франции рассмешила его. Он стремительно обернулся к герцогу Ричмонду, а затем вдруг качнулся и упал бы, если бы сын не подхватил его.
Дебаты закончились, и Питта перенесли в близлежащий дом на Даунинг-стрит. Не приходилось сомневаться в том, что он очень болен.
Несколькими днями спустя он выразил желание вернуться в свой любимый дом в Хейзе и был перевезен туда.
Через три недели он умер.
Тело Великого простолюдина было выставлено для прощания, а затем похоронено в северном пределе Вестминстерского аббатства. Люди говорили: «Скончался Питт – один из величайших государственных деятелей Англии». Его первенец был в это время за границей, но больше всего скорбел о нем его второй сын, Уильям Питт, названный в честь отца. Ему исполнилось девятнадцать, и он был полон решимости стать таким же великим политиком как и его отец, которого он так оплакивал.
Итак, великая борьба завершилась позорным поражением для короля и его страны.
Георг знал, что эти унизительные воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, и он оказался прав – так и случилось.
Часто слышали как он бормотал:
– До тех пор, пока я помню о моих американских колониях, я не могу умереть спокойно.
А Шарлотта, между тем, проводила большую часть своего времени, будучи беременной. В июне 1771 года родился Эрнест, в январе 1773 года – Август, в феврале 1774 – Адольф, в апреле 1776 года – Мэри, в ноябре 1777 – София и в феврале 1779 – Октавий. К 1780 году в королевской семье было уже тринадцать детей.
И в начале этого года никто не удивился, когда стало известно, что Шарлотта вновь ждет ребенка.
ПОЖАР НАД ЛОНДОНОМ
Старшие сыновья вызывали большую тревогу у короля, особенно принц Уэльский. В прошлом король искал утешение в своей семье и находил его. Но тогда они были еще детьми. Увы, дети выросли, и в семье, по-видимому, стало традицией, чтобы принц Уэльский находился во враждебных отношениях с королем.
– Ну почему из всех детей именно он оказался таким, а? – спрашивал он королеву.
Но она не могла ответить ему. У бедняжки Шарлотты не было возможности научиться чему-либо. Все девятнадцать лет, которые она провела в Англии, ее держали как узницу, королеву-пчелу в своей ячейке, никогда не позволяли ей вникать в тайны политики, никогда не спрашивали ее мнения. Они сделали из нее королеву-мать, и ничего больше, позволяя ей только производить потомство.
Шарлотта обожала своего старшего сына. В детской он верховодил, вел себя как маленький король и делал это вполне сознательно. С яркой внешностью, голубыми глазами и золотистыми волосами он был просто прекрасен, и даже если немного необуздан, то что еще можно было ожидать от столь прелестного ребенка.
Леди Шарлотта Финч называла его «истинным наказанием». И хуже всего казалось то, что он увлекал за собой своего брата Фредерика, который был младше его всего на год. Но молодой Георг проявлял любознательность и явную склонность к учению, что очень радовало его отца, который сам всегда был не в ладах с книгами. Живя в уединении в Бауэр-лодж в Кью, молодой Георг подавал большие надежды, и поскольку там ему не оставалось ничего иного как учиться, он делал это со старанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48