Но между субъектом и его жизнью - предметом эстетического
видения - и субъектом - носителем акта этого видения такая же принципиальная
несообщаемость, как в теоретическом познании. (91-92)
Эстетизация жизни как прием философского управления, а не только философского
созерцания достигла необычайной широты и глубины в СССР.
58
Это явление уже попало под пристальное внимание современной гуманитарии. Но это
post factum, a Бахтин угадал эту опасность in statu nascendi, вот что значит
масштаб риторического взгляда!
В содержании эстетического видения мы не найдем акта-поступка видящего. Единый
двусторонний рефлекс единого акта, освящающего и относящего к единой
ответственности и содержание и бытие-свершение акта-поступка в их
нераздельности, не проникает в содержательную сторону эстетического видения,
изнутри этого видения нельзя выйти в жизнь, самый акт-поступок этого видения не
проникает в содержание, эстетическое видение не превращается в исповедь, а став
таковой, перестает быть эстетическим видением. И действительно, есть
произведения, лежащие на границе эстетики и исповеди (нравственная ориентация в
единственном бытие). (92)
Бахтин исподволь продолжает работу русских риторик: дифференцирует роды и виды
словесности, позже он назовет это речевыми жанрами. Так, исповедь - вид
гомилетического рода речи как бы ответный проповеди: два жанра, на пересечении
которых лежит своеобразие стиля самого Бахтина16.
Существенным, (но не единственным) моментом эстетического созерцания является
вживание в индивидуальный предмет видения, видение его изнутри в его собственном
существе. За этим моментом вживания всегда следует момент объективации, т.е.
положение понятой вживанием индивидуальности вне себя, отделение ее от себя,
возврат в себя, и только это возвращенное в себя сознание, со своего места,
____________
16 Стиля в классическом его понимании как специфического способа выражения
человека, а совсем не стиля философствования (см. статью Н.К.Бонецкой в журнале
"Диалог. Карнавал. Хронотоп" - 1996. - ј1) - слово, сугубо неприменимое к
Бахтину.
59
эстетически оформляет изнутри схваченную вживанием индивидуальность как единую,
целостную, качественно своеобразную. И все эти эстетические моменты: единство,
целостность, самодостаточность, своеобразие - трансгредиентны самой определяемой
индивидуальности, изнутри ее самой для нее в ее жизни этих моментов нет, она не
живет ими для себя, они имеют смысл и осуществляются вживающимся уже вне ее,
оформляя и объективируя слепую материю вживания; другими словами: эстетический
рефлекс живой жизни принципиально не есть саморефлекс жизни в движении, в ее
действительной жизненности, он предполагает вненаходящегося, другого субъекта
вживания. Конечно, не нужно думать, что за чистым моментом вживания
хронологически следует момент объективации, оформления, оба этих момента реально
неразделимы, чистое вживание - абстрактный момент единого акта эстетической
деятельности, которого и не должно мыслить в качестве временного периода;
моменты вживания и объективации взаимно проникают друг друга. Я активно вживаюсь
в индивидуальность, а следовательно, ни на один миг не теряю себя до конца и
своего единственного места вне ее. Не предмет мною пассивным неожиданно
завладевает, а я активно вживаюсь в него, вживание мой акт, и только в этом
продуктивность и новизна его (Шопенгауэр и музыка). Вживанием осуществляется
нечто, чего не было ни в предмете вживания, ни во мне до акта вживания, и этим
осуществленным нечто обогащается бытие-событие, не остается равным себе. И этот
творящий новое акт-поступок уже не может быть эстетическим рефлектированием в
его существе, это сделало бы его внеположным поступающему и его ответственности.
Чистое вживание, совпадение с другим, потеря своего единственного места в
60
единственном бытии предполагают признание моей единственности и единственности
места несущественным моментом, не влияющим на характер сущности бытия мира; но
это признание несущественности своей единственности для концепции бытия
неизбежно влечет за собой и утрату единственности бытия, и мы получим концепцию
только возможного бытия, а не существенного, действительного, единственного,
безысходно реального, но такое бытие не может становиться, не может жить. Смысл
бытия, для которого признано несущественным мое единственное место в бытии,
никогда не сможет меня осмыслить, да это и не смысл бытия-события. (92-93)
После критики теоретизма во всех его видах Бахтин переходит здесь к постепенной
проработке новой риторики, именно риторики, потому что очевидным образом
исследуется ключевой момент ее - изобретение - пока в эстетических терминах, но
уже не в терминах эстетики, ни искусствоведческой, ни философской. Это уже не
пассивное восприятие чего-то данного, в конечном счете сводимого к общим местам,
не с этого начинается ответственное изобретение, нет, ответственное изобретение
начинается со своего единственного места, не данного никому другому в мире,
кроме самого изобретающего. Вживание есть такое событие общения моего и другого
места в мире, место становится современным обоим действующим лицам процесса,
т.е. происходит общение индивидуально-пространственных данностей во времени,
взаимное общение мест: вживающегося и вживаемого. Таким образом, это как раз не
чистое вживание, а социально обусловленный другим процесс, для своего прояснения
требующий социологического развития в работах середины-конца 20-х годов, а вовсе
не простого перевода (даже "обогащающего" - Николаев17, или продуктивно
___________
17 См. Н.И.Николаев. Невельская школа философии // М.М.Бахтин и философская
культура XX века (Проблемы бахтинологии) / Сб. научных статей. С.-Пб., 1991. -
Выпуск первый. - Часть 2. - С.39.
61
обедняющего" - Махлин18) на другой язык, доступный публикации! Наоборот, можно
даже предположить, что именно здесь голос Бахтина еще не стал в полной мере,
это, если угодно, только проработка голоса среди других голосов, внутренняя
речь, имманентно требующая воплощения в иных, публичных жанрах. Это произведение
осталось неоконченным и неопубликованным при жизни Бахтина по внутренним, а не
по внешним причинам - оно еще не готово как произведение и Бахтин это прекрасно
понимал (если он Тетралогию называет не всегда вразумительной, то что бы он
сказал об этом черновике!)
Но чистое вживание вообще невозможно, если бы я действительно потерял себя в
другом (вместо двух участников стал бы один - обеднение бытия), т.е. перестал
быть единственным, то этот момент небытия моего никогда бы не мог стать моментом
моего сознания, не-бытие никогда не может стать моментом бытия сознания, его
просто не было бы для меня, т.е. бытие не свершалось бы через меня в этот
момент. Пассивное вживание, одержание, потеря себя ничего общего не имеют с
ответственным актом-поступком отвлечения от себя или самоотречения, в
самоотречении я максимально активно и сполна реализую единственность своего
места в бытии. Мир, где я со своего единственного места ответственно отрекаюсь
от себя, не становится миром, где меня нет, индифферентным в своем смысле к
моему бытию миром, самоотречение есть обымающее [?] бытие-событие свершение.
Великий символ активности, нисхождение Христово [32нрзб]. Мир, откуда ушел
__________
18 Полемику с этим подходом см. в статье: И.В.Пешков. ...Mozart, или поступок
как риторика ответственности // Риторика. - 1996. - ј1(3). - С.70. 18 См.
В-Л.Махлин. Комментарии // Бахтин под маской. - М., 1996. -Вып. 5 (1). - С.128.
62
Христос, уже не будет тем миром, где его никогда не было, он принципиально иной.
(93-94)
Что есть общение? Две крайности - одержание бытием другого (потеря себя) и
овнешнение другого до объекта, предмета моих действий - пожалуй можно соотнести
с оппозицией Линецкого дар/обмен19. Бахтин противопоставляет этим крайностям
свое понимание общения-диалога, которое никогда не следует путать с
диалогом-коммуникацией (ошибка Линецкого). Тут - не двоично-троичный
натуралистический числовой код, а комплексный, асимптотически приближающийся к
истине символ между двумя и тремя - по принципу числа пи, но запятая после
двойки (2,5, по определению Пелицци20, 2,". и т.д., сформулировал бы я).
Вот этот-то мир, где свершилось событие жизни и смерти Христа в их факте и их
смысле, принципиально неопределим ни в теоретических категориях, ни в категориях
исторического познания, ни эстетической интуицией; в одном случае мы познаем
отвлеченный смысл, но теряем единственный факт действительного исторического
свершения, в другом случае - исторический факт, но теряем смысл, в третьем имеем
и бытие факта, и смысл в нем как момент его индивидуации, но теряем свою позицию
по отношению к нему, свою долженствующую причастность, т.е. нигде не имеем
полноты свершения, в единстве и взаимопроницании единственного
факта-свершения-смысла-значения и нашей причастности (ибо един и единственен мир
этого свершения). (94)
_________
19 См. В.В Линецкий. О пошлости в литературе, или главный парадокс
постмодернизма// Риторика. - 1996. - ј1(3). - С.49 и cл.
20 Ф. Пепицци. Критический дискурс пять типов диалога. Перевод Г.Н.Шелогуровой
// Риторика. - 1996. - ј1(3). - С.91.
63
Событие жизни и смерти Христа как высший образец причастности Бахтин периодом
выше называет самоотречением. Жить из себя не значит жить для себя, - не устает
повторять он. Невозможно не заметить в этом основном этическом термине
риторическую внутреннюю форму: само-от-речение. Исхождение из себя в слове и
есть самоотречение!
Попытка найти себя в продукте акта эстетического видения есть попытка отбросить
себя в небытие, попытка отказаться от своей активности с единственного,
внеположного всякому эстетическому бытию места и полноты его реализации в
событии-бытии. Акт-поступок эстетического видения возвышается над всяким
эстетическим бытием - его продуктом - и входит в иной мир, в действительное
единство события-бытия, приобщая ему и эстетический мир как момент его. Чистое
вживание и было бы отпадением акта в его продукт, что, конечно, невозможно. (94)
Видение как акт-поступок возвышается над бытием эстетическим как своим
продуктом. Это сложная проблема в риторическом изобретении - соотношение
поступка как действия и поступка как результата действия. Она решается,
возможно, на уровне типов речи, а не для общего случая.
Эстетическое видение есть оправданное видение, если не переходит своих границ,
но, поскольку оно претендует быть философским видением единого и единственного
бытия в его событийности, оно неизбежно обречено выдавать абстрактно выделенную
часть за действительное целое. (94)
Восприятие вообще обречено выдавать абстракции вместо целого. Целое требует
работы изобретения.
64
Эстетическое вживание (т.е. не чистое, не теряющее себя, а объективирующее
вживание) не может дать знания единственного бытия в его событийности, но лишь
эстетическое видение внеположного субъекту бытия (и его самого как внеположного
его активности, в его пассивности). Эстетическое вживание в участника не есть
еще постижение события. Пусть я насквозь вижу данного человека, знаю и себя, но
я должен овладеть правдой нашего взаимоотношения, правдой связующего нас единого
и единственного события, в котором мы участники, т.е. я и объект моего
эстетического созерцания должны быть определены [?] в единстве бытия, нас равно
объемлющем, в котором и протекает акт моего эстетического созерцания, но это уже
не может быть эстетическим бытием. Только изнутри этого акта как моего
ответственного поступка может быть выход в это единство бытия, а не из его
продукта, отвлеченно взятого. Только изнутри моей участности может быть понята
функция каждого участника. На месте другого, как и на своем, я нахожусь в том же
бессмыслии. Понять предмет - значит понять мое долженствование по отношению к
нему (мою должную установку), понять его в отношении ко мне в единственном
бытии-событии, что предполагает не отвлечение от себя, а мою ответственную
участность. Только изнутри моей участности может быть понято бытие как событие,
но внутри видимого содержания в отвлечении от акта как поступка нет этого
момента единственной участности. (94-95)
Вот исходный пункт изобретения в риторике поступка: понять предмет как правду
нашего взаимоотношения! В самой сердцевине бахтинской теории лежит выход вовне,
в социальные отношения. Вот она социология без социологизма, мы участники
65
единого и единственного события, которое и заряжает нас правдой понимания21.
Отсюда идет толчок к изобретению предмета через долженствование по отношению к
нему: я нахожусь в поиске-творчестве поступка как моего долга по отношению к
другому, причем этот долг не упраздняет мою единственность, а наоборот впервые
актуализует ее. Предшествующий пример Христа здесь очень показателен,
самоотречение его не есть потеря себя, а как раз утверждение себя в
долженствовании по отношению ко всем нам, утверждение, в котором и изобретается
единый и единственный поступок, приводящий к Событию свершения!
Но эстетическое бытие ближе к действительному единству бытия-жизни, чем
теоретический мир, поэтому столь и убедителен соблазн эстетизма. В эстетическом
бытии можно жить, и живут, но живут другие, а не я - это любовно созерцаемая
прошлая жизнь других людей, и все вне меня находящееся соотнесено с ними, себя я
не найду в ней, но лишь своего двойника-самозванца, я могу лишь играть в нем
роль, т.е. облекать в плоть-маску другого - умершего. Но в действительной жизни
остается эстетическая ответственность актера и целого человека за уместность
игры, ибо вся игра в целом есть ответственный поступок его - играющего, а не
изображаемого лица - героя; весь эстетический мир в целом лишь момент бытия
события, право22 приобщенный через ответственное сознание - поступок участника,
эстетический разум есть момент практического разума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22