Идет дождь.Странно, думает она, откуда бы быть дождю, в это время года уже снег должен идти, тем более так холодно. Но все равно идет дождь, гремит гром, сверкает молния. Вспышки ярко освещают крашеные стекла окон, врезанных в бетонные стены почти у потолка. От ударов грома содрогается все вокруг. Они вдвоем в подвальной комнате. Четыре часа дня, среда рождественской недели.Оба оказались здесь случайно. Она пришла сюда в поисках Ллойда, но нашла только Джимми, который стоял у проигрывателя со стопкой пластинок в руках. Бетонная стена покрыта синей краской, но побледнее, чем густо-синие, почти черные полосы на оконных стеклах. Снова вспышка молнии, еще один удар грома. Джимми заводит пластинку. Он говорит, что все сейчас в клубе у «Эрманос», ведут мирные переговоры. Он тоже должен был там быть, но мать глубоко порезала руку, и ему пришлось вести ее в больницу. Снова молния, оглушительный удар грома. Она поранила руку, украшая рождественскую елку. Музыка звучит негромко, медленно, обволакивающе. А гром подобен контрапункту.«Потанцуем?» – предлагает он.Надо отказаться, сразу подумала она. Ведь она женщина Ллойда. И если Ллойд неожиданно появится и увидит, что они танцуют, будут большие неприятности. Это она знает. Она знает, что ей сделают больно, она знает, что пощады от Ллойда ждать не придется, кодекс есть кодекс, они изобьют ее до крови. Прошлым летом, когда одну из девушек – членов клуба – застали на улице за разговором с парнем из «Лос Эрманос», с нее содрали платье, привязали к столбу, и командир отделения дал ей двадцать плетей. Сначала она просто заскулила, а потом с каждым ударом, оставляющим на спине глубокий рубец, принялась вскрикивать. Потекла кровь. Они швырнули ее в канаву, затем туда же полетели ее блузка и лифчик. "А теперь, – говорят, – иди к своим любимым «Эрманос».Но то было прошлым летом, а сегодня это сегодня. И будет еще хуже. Танцуешь с братом, когда Ллойда нет. Если бы был, – совсем другое дело, никто бы ничего не сказал. Но его нет, она здесь одна с Джимми, и ей страшно, потому что она знает, что ей угрожает. Но именно опасность и привлекает.«Конечно, – говорит она с нервным смешком, – почему бы и нет?»Джимми обнимает ее. Музыка медленная, и они танцуют, почти прижавшись друг к другу. Он возбуждается, она это чувствует, ни его брюки, ни ее юбка тут не помеха. Они танцуют медленный рок, он прижимается к ней, трется. Очередной удар грома. Ей все еще страшно, но он держит ее крепко, и она тоже начинает возбуждаться.Она снова смеется. Трусы ее увлажняются, под юбкой все становится мокрым. Пластинка кончилась, и игла начинает скрипеть на холостых оборотах. Внезапно он выпускает ее и идет к проигрывателю. Наступает тишина, потом сверкает, разрезая своим светом крашеные стекла подвала, молния, гремит гром. Джимми идет к двери.Она неподвижно стоит в середине комнаты, у самого столба. Она боится, что ей закрутят на спине руки и привяжут к столбу. Это не шутки, она боится, что ее будут бить по обнаженной груди. Она знает, что так наказали девушку из другой банды – ее обвинили в прелюбодеянии. Что за это полагается, черным по белому написано в правилах, приклеенных к стене в клубе. Прелюбодеяние. Она собирается отдаться брату, но она же женщина Ллойда, и значит – прелюбодеяние, а за это строго карают. Джимми тоже худо придется. Они заставят его пройти сквозь строй, станут в два ряда, и он пойдет, а братья будут бить его цепями и железными палками.А после того, как все будет сделано и со всем покончено, после того, как она получит свои пятьдесят ударов плеткой-семихвосткой по голой груди, уж точно, не меньше, может даже, сто, ведь она женщина президента; после того, как Джимми пропустят сквозь строй и оставят его, всего в синяках, истекающего кровью, без сознания валяться на полу, после всего этого их обоих вышвырнут из клуба, справляйтесь дальше в одиночку. Клуб был их якорем в жестоком мире, где вражеские группировки возникали на улицах, как грибы после дождя. Закон на улице не в помощь. Родители, которые с ног сбиваются, лишь бы заработать лишний доллар, тоже не помогут, и только братья и сестры по клубу – твоя опора и твоя защита.Если ты не в клубе, с тобой все что угодно можно сделать.Если ты парень, любой может избить тебя, ограбить, обмануть, убить. А если девушка, любой тебя обидит, изнасилует, да вообще что угодно сотворит. Таков этот город. Здесь нужна страховка. Принадлежность к клубу – это есть страховка, а она, глупая шлюха, готова от нее отказаться. Она просто дура, идиотка, и сама знает это. Но она хочет Джимми Харриса, и кажется, давно хочет, с тех самых пор, как он полгода назад здесь появился. Она уже тогда начала его избегать, надеясь, что ничего не случится. Случилось, куда денешься. Вот прямо сейчас и случится. Он запирает дверь в подвал, на два оборота запирает, словно опасается налета банды, да не одной, накидывает цепочку, и вот возвращается к ней, и тесно прижимает к себе и целует взасос, так что не вздохнешь.Она чувствует на теле его руки. Он расстегивает ее блузу, касается груди, запускает руки под юбку, обхватывает бедра, а потом ягодицы, на которые натянуты нейлоновые трусики. У нее кругом идет голова. Она без сил откидывается на столб, и он берет ее прямо здесь, стоя. Он срывает с нее трусы, комкает их, отбрасывает в сторону, расстегивает штаны и входит в нее. И почти сразу же кончает, а она вскрикивает и тоже кончает, и пусть катятся ко всем чертям и «Ястребы», и Ллойд, и вообще целый мир. Они сжимают друг друга с такой силой, будто это в последний раз, оба вжимаются в столб посреди комнаты, а вокруг бушует природа – и гром и молнии. Слезы льются у нее из глаз. И у него тоже, а потом он заставляет ее поклясться, что она никому никогда не проговорится, что он плакал. Глава 12 Наконец наступило утро понедельника.На столе у Кареллы зазвонил телефон. Он поднял трубку:– Восемьдесят седьмой участок. Карелла.– Это Мэлони, из подразделения служебных собак.– Да, Мэлони, слушаю.– Вы, кажется, должны были мне позвонить.– Я только что пришел, – ответил Карелла, взглянув на часы. – Еще лишь четверть девятого, Мэлони.– Мы же договорились, что вы начнете день со звонка ко мне.– Я и собирался с него начать.– Я не намерен углубляться в спор на тему, с чего вы начинаете утро, – продолжал Мэлони. – Я здесь с восьми часов, и, по-моему, именно это означает начало рабочего дня, но, повторяю, спорить не собираюсь. Единственное, что я желаю знать, это что мне делать с этой собакой.– Т-а-к, – протянул Карелла.– Что значит «т-а-к»?– Это значит: дайте мне минуту подумать, ладно?– Не больно-то приятно держать здесь этого пса, – сообщил Мэлони. – Он никому не позволяет даже пройти мимо, не ест того, что ему дают, это чертовски неблагодарная дворняга, если хотите знать.– Его так выдрессировали, – возразил Карелла.– Выдрессировали быть неблагодарным?– Да нет же, принимать пищу только из рук хозяина. Это пес-поводырь.– Я не знаю, кто он, но мне здесь не нужны собаки-поводыри. Мне нужны собаки, приученные вынюхивать наркотики. Так что прикажете мне с ним делать? Если он вам не нужен, я отправлю его в собачий приют. Знаете, как поступают с ними в приюте?– Знаю, знаю.– Дворнягу держат там три недели, а потом ликвидируют. Безболезненно. Его помещают в контейнер и выкачивают оттуда весь воздух. Это все равно что заснуть. Ну, так что скажете. Капелла?– Карелла.– Да, что скажете?– Я пришлю за ним кого-нибудь.– Когда?– Сразу же.– "Сразу же" – это когда?– Сразу же – это сразу же, – разозлился Карелла.– Ну конечно, – съязвил Мэлони, – так же, как «начать утро» в четверть девятого, да?– Кто-нибудь приедет за ним к десяти.– Ехать надо в управление. Восьмой этаж, пусть спросят детектива Мэлони. Чем вы, ребята, только там занимаетесь, работаете по сокращенному рабочему дню, что ли?– И то только если дела, – ответил Карелла и бросил трубку.Детектив Ричард Дженеро сидел за своим столом, погруженный в изучение словаря. Карелла подошел к нему и спросил:– Ну, нашел нужное слово, Дженеро?– Что? – переспросил тот. – А-а, нашел, да, нашел нужное слово.Он не улыбался. Он вообще редко улыбался. Карелла подозревал, что Дженеро страдает тяжелыми запорами. Вдруг он подумал – почему никто в участке не называет Дженеро Ричардом, Ричи или Диком, а только «Дженеро»? Все остальные обращаются друг к другу по именам но Дженеро всегда оставался «Дженеро». Более того, интересно, почему сам Дженеро никогда не обращал на это никакого внимания? А за пределами участка его тоже называют Дженеро? Может, его и родная мать так зовет? Звонит ему по пятницам и говорит: «Дженеро, это мама. Почему ты никогда сам не позвонишь?»– Не хочешь ли оказать мне услугу? – спросил Карелла.– Какую услугу? – с подозрением поинтересовался Дженеро.– Съездить в центр за собакой.– За какой такой собакой? – все так же подозрительно осведомился Дженеро.– За собакой-поводырем.– Шутишь?– Нет.– Тогда за какой же собакой?– Ну я же сказал, за поводырем, в отдел служебных собак.– Это ты прохаживаешься насчет того случая, когда меня ранили в ногу, да?– Да нет же!– Тогда насчет той истории, когда я патрулировал в парке, что ли?– Нет, Дженеро, вовсе нет.– А, это когда я изображал слепого и мне прострелили ногу, да?– Нет. Я серьезно. Из отдела служебных собак нужно забрать черного Лабрадора.– А почему ты посылаешь меня?– Я тебя не посылаю, Дженеро, я спрашиваю, не хочешь ли ты съездить за ним.– Тогда пошли патрульного, – ответил Дженеро. -Какого черта! Как только в участке нужно сделать какую-нибудь дерьмовую работу, так посылают именно меня. Пошли вы все! – выругался Дженеро.– Я думал, может, ты захочешь проветриться, – сказал Карелла.– У меня и здесь есть чем заняться, – распалился Дженеро. – Думаешь, мне делать нечего?– Ладно, забудь! – успокоил его Карелла.– Посылай туда треклятого патрульного!– Я так и сделаю, – согласился Карелла.– А все же это был розыгрыш. Думаешь, я не понял? – сказал Дженеро. – Ты намекал на ту мою рану в парке.– Я думал, рана у тебя была в ноге.– Рана была в ноге, а получил я ее в парке, – без тени юмора ответил Дженеро.Карелла вернулся к своему столу и набрал номер «24». Трубку снял сержант Мерчисон.– Дэйв, это Стив. Ты можешь послать для меня машину в управление? Восьмой этаж, спросить детектива Мэлони, он должен вернуть нам черного служебного Лабрадора.– Собака злая? – спросил Мерчисон.– Нет, это пес-поводырь, он не злой.– Бывают такие поводыри, что стоит на них посмотреть, как они тут же цапнут, – заметил Мерчисон.– Скажи своему человеку, чтобы надел на него намордник, у них ведь в патрульных машинах, кажется, есть намордники?– Да, но на злую собаку не больно-то наденешь намордник.– Говорю тебе, это не злая собака, – повторил Карелла. – Только, Дейв, мог бы ты послать кого-нибудь прямо сейчас? Если не забрать пса до десяти, они упекут его в собачью богадельню и убьют там через три недели.– Ну и что за спешка? – сказал Мерчисон и отключился.Карелла положил трубку на рычаг и уставился на телефон так мрачно, что тот не выдержал и зазвонил. Карелла очнулся и снова снял трубку.– Восемьдесят седьмой участок, Карелла, – произнес он.– Стив, это Сэм Гроссман.– Привет, Сэм, как дела?– Comme ci, comme са, Так себе (фр.).

потихоньку, – ответил Гроссман. – Это ты присылал в лабораторию пробу земли на анализ? Там написано просто «87-й участок».– Этот Мейер. А что показал анализ?– Земля идентична той, что найдена под ногтями Харриса, если ты это хотел узнать. Но должен тебе сказать, Стив, что состав вполне заурядный, очень распространенный. Я бы не придавал этому особого значения, если у тебя нет других доказательств.– Есть другие соображения, скажем так, – ответил Карелла.– Ну тогда действуй.– А что насчет квартиры Харриса?– Ничего. Никаких посторонних следов, волос или волокон ткани. Ни-че-го.– Ладно, спасибо. Я тебе позвоню.– Пока, – ответил Гроссман и повесил трубку.У входного турникета какой-то капрал стоял и заглядывал внутрь служебного помещения. Карелла встал и подошел к нему:– Могу чем-нибудь помочь?– Сержант там, внизу, сказал, чтобы я поднялся сюда, – ответил капрал. – Я ищу человека по имени Капелла.– Карелла, это я.– Это от капитана Маккормика, – доложил капрал и вручил Карелле конверт из плотной бумаги, в левом верхнем углу которого стоял гриф: «Армия США. Следственно-криминальный отдел».– Вы быстро сработали, – заметил Карелла.– Вообще-то мы получили этот пакет еще вчера, но в конторе никого не было. Почтовая служба зарегистрировала его в 4.07 утра. Видно, ребята в Сент-Луисе отправили его на самолете поздно вечером в субботу. Быстро дошло, правда?– Очень быстро, – подтвердил Карелла. – Большое спасибо.– Не за что, – ответил капрал. – Как мне добраться отсюда до Рейтер-стрит? Мне там в призывном пункте надо кое-что прихватить.– Это прямо по дороге к центру, – объяснил Карелла. – Вы на машине?– Да.– Тогда, как отъедете от участка, поверните направо, на следующем перекрестке – снова направо. Там будет улица с односторонним движением, ведущая строго на север, она приведет вас прямо на Речное шоссе. Найдете поворот на запад и потом езжайте по этой дороге, пока не увидите указатель на Рейтер-стрит.– Спасибо, – поблагодарил капрал.– Вам спасибо, – ответил Карелла, помахав на прощание конвертом.– Не за что, – снова сказал капрал, лихо повернулся кругом и зашагал по коридору.Карелла вернулся к своему столу и вскрыл конверт. Бумаг внутри было не много, но бланки оказались незнакомыми, потребовалось некоторое время, чтобы в них разобраться, а потом – чтобы переварить содержавшуюся в них информацию. По ходу чтения он делал записи, не зная, сможет ли оставить эти ксерокопии или их надо будет вернуть, и поэтому не решаясь ставить пометки на полях. В пятницу из телефонного разговора с Маккормиком он понял, что тот весьма щепетилен в отношении формальностей, и подозревал, что по прочтении бумаги придется отослать обратно.Джеймс Рэндольф Харрис вступил в армию 17 мая десять лет назад. Его направили в Форт-Гордон, Джорджия, для прохождения начальной подготовки, а потом в Форт-Джексон, Южная Каролина, для совершенствования в пехотной подготовке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30