Однако и этой малости хватило, чтобы из глаз благородного старца потекли слезы умиления.
– Спасибо, голубчик, утешил. Очень хорошая и правильная песня. В назидание юношеству… Да и ты вьюнош славный, однако, дела твои горькие.
– Да, что я такого сделал, ваше высокопревосходительство? Ежели по пьяному делу…
– Здесь, голуба моя, дело не пьяное, а изменное. Ты, чай, про якобинцев и жирондистов слыхал?
– Откуда, ваше сиятельство! У нас в уезде никаких жидистов и ябистов отродясь не было. Русаки одни обитают, православного звания. Ну, может, татарин какой живет, так моей вины в том нету. Я тех татар отродясь не видел.
В подтверждении своих слов я истово перекрестился.
– Ну, будет, будет, не знаешь, так не знаешь. А зачем по кабакам ходил, народ смущал? Зачем во дворец вперся?
– Ваше сиятельство! В чем виноват, в том виноват! Знаю я татарина одного. Абдулкой зовут, вот за то хотите казните, хотите милуйте. Моя вина. А по кабакам ходил, потому горе у меня, и я как русский человек и свою душу имею!
– Так что за горе у тебя? – поинтересовался старик, до поры до времени оставляя чистосердечное признание в знакомстве с татарином Абдулкой без внимания.
– Жену ищу, сбегла, поганая.
– Как так сбегла?
– Незнамо как, только исчезла и нетуть нигде. Уж я где только ее ни искал, совсем пропала. А баба она справная, в таком хорошем теле и при пухлявости, что поискать, другой такой на свете нету. А насчет татарина Абдулки….
– Будет тебе языком-то молоть, говори, зачем во дворец проник?
– Исключительно из интереса и благоговения, – смущенно признался я. – Кто же меня деревенщину во дворец запустит, а тут эти пристали, можешь, говорят печи чистить. Я что, я, говорю, могу. Или может, неправильно почистил? Меня один граф одобрил.
– Говоришь, сам граф Александр Андреевич? Любопытно, и в чем он тебя одобрил?
В глазах благородного старца зажегся неподдельный интерес. Вдруг удастся разоблачить заговор с участием царева любимца!..
– Говорил, что телегу нужно готовить зимой, а сани летом, – сообщил я Сил Силычу, воровато оглядываясь по сторонам.
– Это в какой же пропозиции?
– Энто я думаю, что, дескать, печки нужно чистить летом, – пояснил я. – Печки, они летом не топятся, а топятся зимой, а как она, зима, то есть, настанет…
Однако ни про печки, ни про татарина Абдулку, Сил Силычу слушать было не интересно.
– А к Безбородко зачем ходил? – неожиданно спросил старик.
– Исключительно выразить почтение и лицезреть. Они уже в таких достойных летах, что на супругу мою вряд ли позарятся… Тем паче имел рекомендательное письмо от Московского Генерал-губернатора Сергея Ильича.
– Так ты и с графом Салтыковым знаком? Что это ты, голубчик, со всеми знаком?
– Шапочно, ваше превосходительство. Более с супругой ихней графиней Марьей Ивановной. А с графом, врать не буду, не накоротке. Да и посудите, кто он, а кто я! Они по доброте душевной, как встретят меня, приглашают: «Заходи, дескать, Алеша, запросто». А я, конфузясь, от дел государственных их боюсь оторвать. Так, иногда только зайдешь, да и спросишь: «Как, мол, ваше сиятельство, Сергей Ильич?» а, они по доброте своей отвечают: «Да всё так, как-то, братец».
Сил Силычу моя хлестаковщина не понравилась. Оно и понятно, проверить мои слова он не мог, а наживать врагов среди могущественных покровителей не хотелось.
– А пьешь много водки зачем? – перешел он на беспроигрышное в России обвинение.
– Осмелюсь доложить, врать не могу, не сподобил Господь, бывает, иногда выпиваю, особливо при взгрустнении о пропащей супруге. Однако ума не пропиваю, и случай коий проистек в печальном ознаменовании, есть суть опоение беленой. И как верноподданнейший обыватель, прошу защиты и проникновения.
– Ну, это ты, голубчик, сочиняешь. Кто бы тебя стал опаивать.
– Мне это не ведомо, ваше высокопревосходительство, однако думаю припасть к стопам Александра Андреевича с жалобой на притеснение и опоение. Мне нынче как раз назначено…
– Ты же час назад говорил, что плохо знаешь Палена! – поймал меня на противоречии Сил Силыч,
– Так я не про графа, а про сиятельного князя Александра Андреевича Безбородко, – уличил я Сил Силыча в нетвердом знании начальственных имен.
– Ты, голубчик, сам виноват. Говоришь как-то неразборчиво. Кроме того, лезешь не в свои сани, опять же, пьянствуешь. Что твои почтенные родители скажут!
– А в кандалы, а на дыбу русского дворянина можно? – плачущим голосом спросил я. – Офицер кричал, в спину толкали, а этот, – я кивнул на пустое кресло, – вообще чуть живота не лишил. От одного вас, ваше сиятельство, слово ласковое услышал.
– Ладно, брось, голубчик, называть меня сиятельством и превосходительством, я покамест только надворный советник. Зови меня просто Сил Силычем. Меня так и государь зовет.
То, что старикан испугался моего случайного доноса высоким покровителям, в том, что он выдает себя за князя и генерала, было хорошим знаком. Видимо ничего существенного на меня в тайной канцелярии не было.
Сейчас меня больше беспокоило, как бы меня не связали с убежавшим от государя якобинцем. Я начал догадываться, почему меня арестовали. Скорее всего, я был в разработке уже давно, с начала общения с истопниками, и мой арест пока никак не связан с императором. Однако беглое знакомство с застенками, убедило, что оставаться под арестом нецелесообразно и опасно для здоровья.
– Так вы меня отпустите? – с надеждой, спросил я.
– Сие не от одного меня зависит, – огорченно сказал надворный советник. – Но я доложу кому следует о твоем искреннем раскаянье, а пока пострадай в оковах. Думаю, твое дело вскорости решится. Только уж ты, голубчик, впредь не пей.
Старик тряхнул колокольчик, и двое конвойных вошли в камеру. Я, было, хотел повалиться благодетелю в ноги, но он не допустил. Однако, показывая свое благоволение, проводил до самого узилища. Завизжав петлям, дверь каземата раскрылась, и вновь я оказался во тьме и смраде.
Когда мы с алхимиком остались одни, он помог мне сбросить тяжкие оковы и поинтересовался:
– Узнали, за что вас арестовали?
– За то, что обманом проник в Зимний дворец и пьянствовал с дворцовыми истопниками.
– Извините, но я думаю, что дело ваше более серьезное. Чиновник, что вас сопровождал, такими пустяками заниматься не стал бы. Это очень хитрый человек. В чинах небольших, но власть имеет огромную. Что-то он нехорошее задумал. Опять, поди, заговор против царя придумал и ищет козла отпущения.
– Не может быть. Мне показалось, что я его убедил в своей невиновности. Он пообещал хлопотать, чтобы меня выпустили.
О своих соображениях и хитростях я решил не рассказывать. Не то чтобы не доверял соседу, но, как говорится, «молчание золото».
– Зря надеетесь. Отсюда редко кого выпускают, только что на тот свет. Старичок же этот самая хитрая и подлая лиса в Тайной экспедиции…
Похоже было, что алхимик знает, о чем говорит. Надежды на простое и скорое прекращение моего ареста таяли с каждым его словом. Возможно, я и переиграл сегодня Сил Силыча, но что толку, если он ищет не истину, а виновность. Черт его знает, какую роль он придумал мне в своей игре. Возможно, он и поверил в мою провинциальную простоту и глупость, но тем больше у него будет желания попытаться использовать меня втемную.
– Так что же мне делать?
– А вот долечите меня, я разочтусь с нашим общим приятелем, и отправимся отсюда подобру-поздорову.
– Тогда о чем разговор, давайте долечиваться.
– У вас пока на это недостанет сил. Вам сначала нужно подкрепиться и отдохнуть. Я, пока вас пытали, кое-что раздобыл съестного, возьмите, поешьте. Я же пока расскажу, что мне удалось узнать от своего человечка.
Он передал мне тряпицу, в которой оказались завернуты хлеб, яйца и кусок буженины.
– У вас было много денег? – неожиданно спросил сосед, когда я уже впился зубами в яства.
– Порядочно, – ответил я.
– Так вот, они попали в лапы к этому старичку, и ему ужасно не хочется их возвращать.
– Неужели он погубит невинного человека за несколько тысяч рублей? – спросил я, прожевав первый, самый сладкий кусок.
– Думаю, что и за несколько рублей. На нем крови больше, чем на Бироне, только ее никто не видит.
– Ну и иуда, – прокомментировал я, не очень удивившись такой подлости. – Как это вам удалось достать такую еду?
– У меня сохранилось немного денег. Вы ешьте и ложитесь, скоро утро и придет караул.
Я послушался и, доев, немедленно лег спать.
Утро для меня началось со скрипа дверей и торжественного внесения параши.
Пока дверь в каземат была открыта, я успел лучше рассмотреть своего сокамерника.
То ли он выздоровел, то ли отдохнул, то ли на него благотворно подействовало мое лечение, но со вчерашнего дня внешне он сильно переменился к лучшему. Даже спутанная грива волос на голове стало как-то короче и опрятнее.
«Может, и правда инопланетянин», – снова подумал я. Однако спросить напрямую не решился.
Когда я съел обе краюхи хлеба, а он две пайки каши, настало время для лечения.
– Вы готовы уделить мне свое внимание? – как всегда церемонно спросил сосед.
– Готов, – в тон ему ответствовал я. – Кстати, мы давно знакомы, но не знаем имен друг друга.
– Ваше я знаю, а у меня нет имени, так что можете называть меня, как вам заблагорассудится и будет удобно.
Меня такой вариант не очень устраивал, но возразить было нечего, и я промолчал.
– Может быть, попробуем без цепей? – предложил я.
– Не стоит, цепь, видимо, создает какой-то усиливающий энергетический эффект и концентрирует вашу силу. Если вам понятно, о чем я говорю…
У меня от неожиданности отпала челюсть. Нет, право, нехило сказано для восемнадцатого века! Интересно, если он знает такие вещи, то почему не слышал о радиации?
Я надел наручники и приступил к лечению. Обычно, как я заметил из практики, пораженные болезнью органы мне кажутся холоднее здоровых. В мою задачу входит попытаться прогреть их. Если это удается – больной выздоравливает. Пока, кстати, проколов не было. Когда не получалось вылечить, удавалось облегчить страдания.
С соседом все с самого начала шло наперекосяк. На первом сеансе все его тело было ледяным, на следующем начало оттаивать. Теперь же я чувствовал, что тепло идет не только от меня к нему, но и от него ко мне. Причем тепло не достоянное, а пульсирующее. Мы как будто по очереди разогревали друг друга. Впервые за сеанс с ним я не устал. Мне начало казаться, что мы с ним как бы начали подпитывать друг друга. Наконец я оставил его в покое. Сосед лежал совершенно неподвижно, как бы в прострации, не было слышно даже его дыхания. У меня же разогрелись кандалы.
– Пожалуй, хватит, – сказал я, поспешно освобождая руки от горячих цепей.
Он не ответил. Я взял его руку и начал машинально считать пульс. В отличие от первого опыта, когда пульса не было, а сердце билось аритмично и странно, теперь с пульсом, наполнением и ритмом было всё в порядке. Удары были мощные, правда, довольно редкие, не более сорока в минуту.
Удостоверившись, что с сокамерником всё в порядке, я прилег на солому и попытался расслабиться. Оказывается, я всё-таки устал, но по-другому, чем раньше. Теперь у меня ныло всё тело, как бывает утром, после хорошей физической нагрузки.
– Ну, вот, теперь всё в полном порядке, – неожиданно сказал сосед.
– Прекрасно, – порадовался я за него, мне же самому остро захотелось движения и острых ощущений, – может быть, тогда двинем отсюда?!
– Сейчас выходить слишком рискованно. Давайте подождем более подходящего момента. Потом, мне нужно кое-что подытожить…
Я вспомнил, что он хочет с кого-то востребовать должок. Мне казалось, что с моего следователя, но сам он не говорил, а я не счел возможным спрашивать.
– Это не совсем то, о чем вы думаете. Я значительно меньше, чем вы, завишу от эмоций.
Кого он имеет в виду, меня одного или вообще людей, я не понял, но опять постеснялся уточнить. Вместо этого спросил:
– Это хорошо или плохо, не зависеть от эмоций?
– Не знаю, как кому нравится…
Больше говорить вроде было не о чем, и мы надолго замолчали. Страдать за всё человечество, сильно претерпевшего от своей излишней эмоциональности, у меня тоже желания не было. Хотя примеров такой жертвенности было больше чем достаточно, и все грустные.
– Зато у нас было не такое динамичное развитие, – внезапно вмешался в мои размышления голос соседа. – Между вашим и этим временим, если я правильно понял, двести лет?
Я кивнул в темноту.
– Это ведь крайне малый срок, а вы за него так далеко продвинулись…
С этим трудно было не согласиться, но поговорить мы не успел, меня опять дернули на допрос.
Весь ночной ритуал повторился снова, только теперь был день, и мне для чего-то завязали глаза. Я побрел на встречу с Сил Силычем, ведомый жесткой солдатской рукой. Глаза мне развязали только в пыточной камере, и опять на своем месте стоял палач в маске и красной рубахе, и так же неистовствовал толстый Полуэктович.
Было видно, что ребята работают по одному сценарию, не очень утруждая себя разнообразием репертуара. Однако что-то у них не сработало, Полуэктович бесновался и угрожал, а Сил Силыч запаздывал спасти меня из рук озверевшего гиганта.
Полуэктович устал кричать и стучать кулаками, начал повторяться и куража у него поубавилось. Теперь преимущество было на моей стороне. Офицер с пистолетом удалился, а у меня трепетало всё тело от желания устроить небольшую драку.
Я уже сладострастно представил, как буду лупить своих палачей толстенной цепью, и едва не поддался соблазну.
Чувствуя, что в этот раз ничего не получается, «плохой» следователь заскучал, сбавил темп, а потом и вовсе замолчал, не зная, что со мной дальше делать. Мы стояли друг против друга, ничего не предпринимая. Потом Кондратий Полуэктович вздохнул, смущенно улыбнулся и вызвал колокольчиком конвой.
На обратном пути глаза мне не завязали, и я присмотрел, вероятно, не самый лучший, но гипотетически возможный путь на волю. В темноте, неожиданно, да при условии, что часовые не очень метко стреляют, в этом направлений вполне можно было попытаться бежать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38