Мы въехали в село. Было оно, по нынешним понятиям, велико и, что удивительно, с мощеной тесаным песчаником дорогой! Такого великолепия я пока еще не видел. Избы также были вполне приличные и построены по плану, стояли на равном расстоянии друг от друга вдоль дороги. К тому же почти все были с небольшими палисадниками. В центре села высилась каменная церковь, как я уже отмечал, была она пятикупольной, с отдельно стоящей колокольней. Такому нарядному храму мог позавидовать иной город.
– Не знаешь, кто эта Закраевская? – спросил я предка.
– Не знаю, про дворянский род Закревских слышал, есть еще поляк Игнатий Закржевский, тот бунтовал в Варшаве, а графов Закраевских не встречал.
– Видимо, графиня богачка, посмотри какое у нее большое село!
– Пожалуй, что богата, если в управляющих держит барона.
Наконец мы проехали само село и оказались в аллее из молодых вязов, в конце которой угадывалась усадьба. Дорога здесь была еще лучше, чем в селе, гладкая и чистая.
Карл Францевич изредка оглядывался на нас через плечо из своего ландо и приветливо улыбался. Аллея окончилась красивыми чугунными воротами не многим скромнее, чем при входе в Летний сад. По их бокам стояли сторожевые башенки, но не по русской моде в виде кирпичных цилиндров, венчанных богатырскими шлемами, а в европейском, готическом стиле со многими архитектурными излишествами, вроде орнаментной резьбы по камню и горельефов из жизни античных героев.
Всё это содержалось в превосходном состоянии и не производило впечатления понтов недавних нуворишей.
– Затейливая, видать, старуха эта Закраевская! – уважительно сказал Антон Иванович. – По-царски живет.
Мы проехали мимо вставших на караул привратников, одетых в лиловые кафтаны с золотыми позументами, в начищенных медных шлемах.
– Ну, выдаете, романтики! – с восхищением сказал я.
– Ты, что имеешь в виду? – подозрительно спросил предок, неодобрительно относящийся к моему ироничному отношению к его галантной эпохе.
– Скажи, зачем в провинции, в глуши, в пустых воротах ставить разодетых часовых?! Хорошо, что еще без алебард или шашек «на караул». Тоже мне, мавзолей!
– Что за мавзолей? Из семи чудес света? – проигнорировав мой вопрос, поинтересовался Антон Иванович.
– Причем тут чудеса света? – не понял я. – А, ты о мавзолее. Я имел в виду другой мавзолей, не гробницу царя Мавзола, а новый, в Москве, в котором лежат нетленные мощи нашего бывшего вождя.
– Значит, и у вас есть в душе вера! – обрадовался поручик. – А то мне сдавалось, что вы совсем от Бога отошли.
– Это другого рода мощи, и вождь не христианин, а пророк и основатель другой религии.
– Сложно говоришь, загадками. Мощи они и есть мощи.
Продолжить диспут о мощах и святынях нам не удалось, ландо свернуло на боковую аллею, и мы подъехали за ним к господскому дому. Был он, учитывая другие признаки богатства старухи, не очень велик, хотя и прекрасно смотрелся, удачно вписываясь в густую дубовую рощу. Ландо остановилось у крыльца отделанного мраморными плитами. Карл Францевич вышел из экипажа и, сняв шляпу, ждал, пока мы подъедем.
– Может быть, не стоит сразу беспокоить хозяйку? – спросил я. – Тем более что мне еще нужно умыться с дороги.
– Графиня живет не здесь, – успокоил меня фон Герц, – это апартаменты для гостей.
– Да-а-а, – только и нашелся протянуть я, воображая, что собой представляет дом хозяйки, если гостей селят в такие хоромы.
Только мы вышли из экипажа, как из дома выбежала толпа слуг и выстроилась двумя шеренгами перед входом. Одеты они были не так, как дворня других помещиков, у которых я побывал, кто в крестьянское платье, кто в дареные обноски с барского плеча, эти все были в одинаковых лиловых ливреях с позументами и вышитым графским гербом на спинах. Герб у Закраевских был красочный: сверху рыцарский шлем с перьями, под ним корона с девятью зубцами, расположенная над геральдическим щитом с венком и перекрещенными шпагами.
Этот щит с двух сторон поддерживали стоящие на задних лапах львы. В геральдических символах я не разбирался, потому понять, за какие заслуги Закраевские получили титул, не мог.
– Пожалуйте в дом, – любезно пригласил нас управляющий, и мы через коридор стоящих навытяжку слуг прошли в апартаменты. Гостевой флигель внутри оказался еще богаче, чем снаружи. Персидские ковры на полах, на стенах итальянская пейзажная живопись в роскошных рамах. В моих «покоях», состоящих из нескольких комнат, тянущихся анфиладой, прекрасная мебель, мягкие диваны и прочие атрибуты достойной жизни.
Едва я осмотрелся, как, вежливо постучавшись, в гостиную вошел лакей в напудренном парике и «испросил» приказаний. Я попросил принести воды умыться и щетку почистить запылившееся в дороге платье. Буквально через три четверти минуты, как будто приказа ждали за дверями, слуги внесли фаянсовую чашу с водой, кувшины, бадейки и умывальные принадлежности.
Короче говоря, обслуживание здесь было по высшему разряду, такое, когда не чувствуется никакого напряжения и давления со стороны обслуги. Наоборот, казалось, что тебе с удовольствием помогают, а не делают, как это обычно бывает, через силу большое одолжение.
Пока, с помощью двух лакеев я совершал – иначе назвать этот ритуал нельзя – «торжественное омовение», моя скромная потрепанная одежда была приведена в идеальное состояние. Осталось только качать от восхищения головой, при каждом проявлении такой искренней, просто материнской заботы о приезжих.
Глава третья
В покои графини Карл Францевич меня пригласил только во второй половине дня. До этого мы с Антоном Ивановичем играли на бильярде, гуляли по «регулярному», как тогда говорили, парку. Дорожки его были вымощены изразцами и мозаикой, в разных местах располагались скульптурные фигуры людей, зверей и птиц. Всюду царила доведенная до щепетильности чистота.
Однако во всём этом, на мой взгляд, не было цельного художественного завершения.
Такого богатого имения, принадлежащего частному лицу, не видел не только я, у которого был незначительный опыт общения с русскими барами, но и офицер аристократического лейб гвардейского полка.
После обеда мы сидели в курительной, наслаждались ароматным греческим табаком и неспешно беседовали.
– Сколько же у старухи душ крестьян! – восхищался Антон Иванович после обсуждения очередного чуда роскоши, увиденного нами. – Никак не меньше тридцати тысяч! Да, брат, есть еще на Руси богатые люди! Удивительно, что я никогда о ней не слышал!
– Меня удивляет другое, где она нашла таких специалистов по оранжереям и парковому дизайну!
– Что мне внучек в тебе не нравится, – перебил меня Антон Иванович, – иноземных языков ты толком не знаешь, а по-русски говоришь так заковыристо, что тебя не всякий поймет. Нет, чтобы говорить по простоте, не можешь по-французски, так хотя бы на простом русском. Ты же всё время неизвестно зачем в речь непонятные слова вставляешь!
– Извини, дедуля, ничего не могу с собой поделать. Сложно в разговоре подбирать каждое слово. За двести лет язык так переменился, что не всегда знаешь, какие слова вы употребляете, какие нет. Дизайн – это значит оформление. Можно сказать: «специалист по оформлению парка»?
– Можно сказать по-человечески, чтобы любому было понятно: садовник!
Мы оба засмеялись очевидной простоте решения.
– Ладно, давай еще по маленькой, а то за мной скоро придет управляющий – поведет к больной, – предложил я, перехватывая взгляд Антона Ивановича на буфетный стол, заставленный бутылками самой экзотической формы.
Однако выпить по последней нам не пришлось, появился фон Герц с сообщением, что графиня проснулась и, если мне угодно, он может меня к ней проводить. Мне было «угодно» и, не откладывая дела, мы с Карлом Францевичем пошли в господские покои.
Вопреки предположениям, дворец, который мы с предком видели издалека и не смогли толком рассмотреть, оказался не таким великолепным, как нам представлялось. Конечно, просто большим домом назвать его было уже нельзя, скорее небольшим дворцом. Четкость и геометризм форм, логичность планировки, сочетание гладкой стены с ордером и сдержанным декором, основными чертами классицизма в архитектуре, делали здание величественным и изысканно-элегантным.
Управляющий, миновав парадный вход, подвел меня к боковому, ведущему, по его словам, прямо в покои графини. Мы вошли через мягко открывшуюся дверь и поднялись на второй этаж по белоснежным ступеням лестницы, инкрустированным черными символами, напоминающими какие-то кабалистические знаки.
– Это что за порода мрамора? – спросил я фон Герца, чтобы сделать ему приятное.
– Пентелеконский, – ответил он. – Алексей Григорьевич, умоляю, будьте осторожны и внимательны, Зинаида Николаевна очень слаба, и рокового кризиса можно ждать каждую минуту.
– Графиню зовут Зинаида Николаевна? – переспросил я, впервые услышав имя и отчество Закраевской.
– Точно так, – подтвердил управляющий. Дойдя до второго этажа, мы остановились перед лимонного цвета дверью украшенной тончайшей резьбой.
– Дальше я не пойду, чтобы не беспокоить страдалицу. В будуаре вас встретит камеристка, она предупреждена.
Франц Карлович открыл дверь и, пропустив меня внутрь, осторожно прикрыл ее за моей спиной. В комнате, в бархатном кресле, у задернутого гардиной окна сидела молодая бледная девушка с припухшими глазами. При виде меня она встала и шепотом спросила:
– Вы доктор?
Я молча поклонился.
– У графини в комнате темно, это вам не помешает при осмотре? Она теперь совсем не переносит света.
– Ничего страшного, попробую осмотреть ее в темноте, – пообещал я, усмехаясь многозначному: «осмотреть в темноте».
– Тогда следуйте за мной, – сказала девушка, – подавая мне теплую, сухую руку с тонкими, почти детскими пальцами.
Мы на цыпочках прошли внутрь темного помещения, как я понял по тонкому аромату, – спальню хозяйки.
– Зинаида Николаевна, – не сказала, а прошелестела камеристка, – к вам пришел доктор.
Я постепенно привыкал к темноте и начал различать предметы. Кровать больной стояла как трон посередине большой комнаты.
– Я вам помогу, – прошептала девушка и подвела меня к ней.
Рассмотреть больную в темноте было невозможно, я присел на пуфик возле изголовья и попросил:
– Сударыня, позвольте вашу руку.
Графиня едва слышно вздохнула, и к моей руке прикоснулись ее пальцы. Я перехватил тонкое запястье и нащупал пульс. Он был вполне удовлетворительный с хорошим наполнением.
– Что у вас болит? – шепотом спросил я, отпуская руку.
– Ах, доктор, я не знаю. Пожалуй, голова. И я совсем не могу видеть света, – прошелестело в ответ.
Для пожилой женщины у Зинаиды Николаевны была очень нежная, мягкая кожа и красивый, молодой голос.
– Позвольте, я положу вам ладонь на лоб, – сказал я, уже отчетливо видя силуэт лежащей на подушке головы в короне густых волос.
– Извольте, – разрешила графиня.
Я протянул руку и прикоснулся ко лбу, он был прохладен – температуры у больной не было.
– Теперь я буду двигать над вами руками, а вы закройте глаза и постарайтесь расслабиться, – попросил я. – Представьте, что вы лежите в теплой воде и вам хорошо и спокойно.
– Да, – ответила женщина и затихла.
Я начал водить руками над ее телом, закрытым тонким шелковым одеялом. Мышцы у меня напряглись, и заныла недавняя рана.
Сначала графиня лежала совершенно неподвижно, но несколько минут спустя, начла дрожать.
– Вам нехорошо? – спросил я. – Прекратить?
– Нет, хорошо, – ответила она чуть громче и отчетливее чем раньше. – Пожалуйста, еще!
Я вновь сосредоточился на своих ладонях и попытался проконтролировать, какие места ее тела отзываются на мои пассы. Когда занимаешься экстрасенсорным лечением, довольно быстро начинаешь ощущать разницу между здоровыми и больными участками. Как мне показалось, у Зинаиды Николаевны были небольшие проблемы с печенью и желудком. В остальном, для пожилой женщины, она была практически здорова. От нервного и мышечного напряжения я начал уставать и сильно вспотел. В комнате насыщенной ароматами духов было душно и влажно.
– Вот на сегодня и всё, – сказал я, когда почувствовал, что ощущение собственной усталости не дают пробиться к больной.
– Что это было? – спросила больная, открывая глаза. – Что вы со мной делали?
– Это такое бесконтактное, экстрасенсорное лечение, – по привычке, мутно и непонятно, ответил я, постепенно приходя в себя. – Меня ему научили инки и ацтеки.
Обычно чем непонятнее звучали объяснения, тем больше доверия вызывал своей ученостью врач.
– Доктор, а что это за странный запах? – опять спросила графиня.
– Не знаю, – ответил я, отодвигаясь дальше от постели, – вероятно, флюиды выздоровления.
Теперь, когда я почти привык к темноте комнаты, мне показалось, что графиня не так уж и стара. «А почему, собственно, мы решили, что она старуха?» – подумал я, и догадался, что тут дело не обошлось без Пушкина и «Пиковой дамы». Старуха-графиня – тройка, семерка, туз.
– Но я опять ощущаю этот запах! – опять тревожно сказала Зинаида Николаевна. – Откуда он?
– Не знаю, о чем вы. Пожалуйста, не думайте об этом, – категорично сказал я, чтобы закрыть неприятную тему. Не объяснять же было ей, что в духоте непроветриваемой комнаты, при большом мышечном напряжении немудрено и вспотеть. – Вам необходимо постоянно проветривать комнату и больше есть сырых овощей и фруктов. У вас прекрасная оранжерея, там растет всё необходимое для вашей диеты. А теперь позвольте откланяться, вам нужно отдохнуть.
– Нет, доктор, останьтесь, пожалуйста, мне с вами так покойно! И еще этот аромат! Он такой странный!
Вот действительно, дался ей мой запах. Я плотнее запахнул сюртук. Торчать в темной, душной комнате с невидимой женщиной мне было совершенно неинтересно. Пришлось придумывать повод улизнуть.
– Мое присутствие вам будет сейчас вредно. Вам теперь необходимо немного поспать. Только сначала распорядитесь проветрить комнату. А я к вам приду, как только вы наберетесь сил, и повторю свой сеанс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38