Народ как всегда безмолвствовал, что позволяло царю мнить себя великим реформатором, непонятым гением, окруженным тупостью и скудоумием исполнителей. Эта общая беда российских правителей всех времен, окружаемых раболепной лестью, обволакиваемых изощренными восхвалениями, дворцовыми интригами и разборками. Всё это как ржавчиной разъедает даже стойких людей, имеющих жизненный опыт более разнообразный, чем у гатчинского затворника.
Я, как выученик советской школы, в которой отечественная история изучалась обзорно, с упором на бедственное положение крестьян до Великой Октябрьской революции, а деяния царей упоминались между прочим, точных дат правления Павла не знал.
По логике, его должны убить где-то в начале 1801 года. Во всяком случае, при битве под Аустерлицем, в которой участвовал Андрей Болконский, герой романа «Война и мир», императором уже был сын Павла Александр I. Более точных сведений об этом времени, чем знаменитая книга Льва Толстого, у меня не было. Антон Иванович продолжал ругать начальство:
– Построят на плацу зимой в одних тонких мундирчиках и держат целый день на ветру и морозе под артикулами. Скажи, разве это правильно?
– Потерпи еще годика полтора, будет тебе новый царь, – учил его я. – А лучше выходи в отставку, нарожайте с Анной Семеновной деток и живите себе тихо-мирно в Захаркино. Скоро войны начнутся с Наполеоном Бонапартом, и народа погибнет несчетно. Толку от войн и побед, как всегда, никакого, одна трескотня, да похвальба…
Предок серьезно, с мрачным видом выслушал мои «пророчества» и попытался извлечь из них пользу.
– А ежели ты мне намекнешь, под чью руку встать, да чья будет фортуна, то сие послужит нашей семье во благо…
Я только рукой махнул.
– Когда я учился в школе, мы вас проходили в седьмом классе в одном параграфе.
– Не понял, – удивился Антон Иванович. – в каком чине вы нас проходили и что это за параграф?
– Причем здесь чин! Я не про служебные чины говорю, а про седьмой класс школы. Ты про народные училища и гимназию слышал?
– Были разговоры, там детей обучать собираются.
– Правильно. Так вот, когда я был ребенком, то учился в таком училище, оно у нас называется по-гречески: «школа». Обучают там детей десять лет. Вашу эпоху мы изучали на седьмом году обучения, значит, в седьмом классе. Времени царствования Павла была посвящена одна маленькая главка учебника или, по-школьному, «параграф». Теперь понятно?
– Понятно. Мы, значит, мучимся, Отечеству служим верой и правдой, а вы нас даже изучить не хотите!
– Было мне тогда, когда изучалось ваше время, лет тринадцать, и нужен мне был твой император, как собаке пятая нога. Вот большую войну, которая вас ждет, изучают подробнее. Потому я о ней и помню, и тебе советую выйти в отставку и жить тихо-мирно, без Аустерлица и Бородина.
– Так ты что, хочешь, чтобы я манкировал свой долг перед Отчизной и праздновал труса! – возмутился предок.
– Я хочу, чтобы Анна Семеновна не осталась вдовой, а мой прапрадедушка сиротой. О герое Отечественной войны по фамилии Крылов я ничего не слышал, так что тебе посмертная слава не светит. Тем более, в нашем любезном отечестве героев никогда не ценили, главные награды между собой делили флигель-адъютанты и генералы из тех, что к врагу не приближались на ружейный выстрел.
Антона Ивановича мои антипатриотические речи возмутили, он вспылил и разразился длинной тирадой, главный смысл которой, в переводе на современный язык, был в том, что молодежь совершенно потеряла совесть, у нее в душе не осталось ничего святого, только цинизм и позерство,
Я слушал его гневные речи, откровенно посмеиваясь. Предок был почти мой ровесник по биологическому возрасту, и его родительские нотации сверстнику были просто забавны.
Впрочем, подозреваю, что Антона Ивановича обидела не столько моя дикая для его времени пацифистская позиция, сколько пренебрежение учебника истории к его эпохе. Наивные предки еще не знали, что чем меньше во время их жизни случается великих исторических событий, тем легче и лучше живется людям.
Так, за разговорами о глобальных событиях мировой истории, мы медленно приближались к Санкт-Петербургу. На последнем пятидесятиверстном переходе у нас случилась непредвиденная задержка: во время дневного кормления лошадей пропал один из кучеров.
Началась обычная кутерьма, с дурацкими вопросами и предположениями. Мужики костерили своего пропавшего товарища, плели невесть что, пытаясь, как мне показалось, выслужиться перед барином. Однако всё кончилось благополучно, оказалось, что кучер, просто никого не предупредив, ушел в ближайшее село пропить пятачок. Тем не менее, мы опоздали с въездом в город до объявленного императором часа отбоя и вынуждены были ночевать в Царском Селе.
Я когда-то был в нем на экскурсии – посещал Царскосельский лицей, ставший музеем Пушкина, но то ли плохо запомнил этот городок, то ли он совсем переменился за два века – ни одно здание не показалось мне даже отдаленно знакомым.
Остановились мы на скромном постоялом дворе и, наскоро поужинав, утомленные жаркой, монотонной дорогой, завалились спать.
Мы с предком устроились в «дворянской» половине, слуги, в том числе Иван, в общей людской. Нам с Антоном Ивановичем досталась маленькая грязноватая комнатка с двумя кроватями.
Ночь была светлой и душной. Знаменитые белые ночи только что кончились, но пока темнело не больше, чем на час.
Я уснул сразу же, как только лег, и проснулся в два часа ночи мокрым от пота, с тяжелой головой. На соседней кровати богатырски храпел Антон Иванович, выводя сложные звучные рулады. Я с полчаса промучился, не сумел снова заснуть, встал и вышел в общую гостиную.
– Что, сударь, не спится? – окликнул меня какой-то человек, одетый в наглухо застегнутый зеленый сюртук.
Я оглянулся на голос. У зеленого были седые или белесые бакенбарды и короткий парик. Он скромно сидел на потертом диване, сложив руки на коленях.
– Да, знаете ли, немного душно, – вежливо ответил я.
– Ночи нынче на удивление теплые, а после грозы еще и парит, – начал незнакомец неинтересный дежурный разговор.
Я кивнул, полностью соглашаясь с ним, и хотел пройти мимо, но он поспешно встал и учтиво поинтересовался:
– Вы, я вижу, желаете пройтись?
– Да, – кратко и не очень любезно ответил я.
– Не сочтите за навязчивость, если вы не против, я составлю вам компанию.
– Буду весьма польщен, – сухо сказал я.
Мы вышли на улицу. Светлое небо низко висело над головой. Подсвеченные невидимым солнцем узкие, длинные облака перечерчивали его розовыми штрихами.
Я довольно равнодушно смотрел на эту странную, нереальную красивость, тяготясь незванным попутчиком. Что-то меня в нем раздражало.
– Изволите следовать в столицу? – задал он дурацкий в своей очевидности вопрос.
– Да, в столицу.
У меня болела голова, и я не был склонен вести пустую светскую беседу.
– А я вот возвращаюсь из Питера. Ездил, знаете ли, по делам, да вот, не солоно хлебавши, возвращаюсь.
Я кивнул и не задал предполагавшийся вопрос, чтобы не нарваться на длинный рассказ о том, какие коварные силы и люди помешали незнакомцу решить свои проблемы.
– Вы, как я вижу, не склонны к пустым разговорам, – безо всякой обиды прокомментировал попутчик мою сдержанную реакцию.
– Голова, знаете ли, болит, – полуоправдываясь, сказал я.
– Это дело поправимое, – оживившись, сказал человек и, придвинувшись ко мне почти вплотную, сделал несколько широких движений руками над моей головой. Мне стало как бы легче.
– Э, да вы экстрасенс! – непроизвольно оценил я его действие.
– Есть немного, – довольно посмеиваясь, согласился зеленый и вдруг, будто споткнувшись, отступил в сторону и уставился на меня тревожными глазами. – Как вы меня назвали?
– Экстрасенсом, – после секундной запинки ответил я.
– Откуда вы знаете это слово?
– Мало ли что я знаю, слово как слово. Оно часто встречается, читал статьи в «Науке и жизни»…
– Голубчик! – срывающимся шепотом, воровато оглядываясь по сторонам, зашипел целитель. – Так вы тоже из Союза?
– Какого Союза? – переспросил я, не сразу поняв, что он имеет в виду. – Союза городов?
– Из Союза Советских Социалистических Республик! – вскричал зеленый.
– Из России, Союза больше нет, – машинально поправил я. – Вы хотите сказать, что попали сюда из того времени?
Я во все глаза смотрел на своего настоящего соотечественника. Получалось, что я такой не единственный в своем роде, если так, запросто, на большой дороге можно встретить человека из будущего или прошлого!
У моего знакомца от волнения навернулись слезы на глаза. Да и я по-настоящему был взволнован. Мы оглядели друг друга и, подчиняясь общему порыву, обнялись.
– Куда же подевался Советский Союз? У вас там война была? – как только улеглось волнение, вызванное неожиданной встречей, начал расспрашивать современник, глядя на меня ласковыми, растроганными глазами.
– Нет, просто так случилось, что он распался сам собой. Республики стали независимыми государствами. Теперь их народы, наконец, освободились от гнета Москвы, и новые президенты свободных стран смогли купить себе личные «Боинги». Это всё долгая и грустная история. Вы из какого года сюда попали?
– Из восемьдесят шестого.
– Союз распался, кажется, в девяносто первом. А сюда когда попали?
– Уже, стало быть, – собеседник задумался, – много лет назад!
– И в свое время не тянет?
– Тянет иногда, только у меня там ничего не осталось, а здесь семья, детки, именьице. Опять же, медицинская практика. Вы мне про наше время расскажите, а то, знаете ли, живу без информации, все глобальные события стороной проходят.
Мы шли пустой, ночной улицей, и я, как мог, пересказывал события последних лет.
Рассказ мой получился не очень веселый и оптимистичный, хотя я старался не концентрироваться на бедах народов, локальных войнах и межнациональных конфликтах.
– Значит, те же мерзавцы и мазурики у власти, только ходят не на партсобрания, а в церковь. Раньше вверх руками голосовали, а теперь крестятся.
– В общем-то, да. Только раньше нужно было за всё благодарить партию и правительство, а теперь можно ругать кого хочешь, даже президента. Понятно, если не занимаешь никакого положения в обществе. Всё равно никто ни на кого не обращает внимание. Да вот еще, теперь можно ездить, куда захочешь. Правда, раньше нас не выпускали отсюда, а теперь не впускают туда.
– А я вот, кроме России, нигде и не был. И тогда не выезжал и теперь не выезжаю. А интересно было бы посмотреть, как живут на Западе в двадцать первом веке!
– Бросьте. Ничего интересного там нет. Та же хваленая Америка, на мой взгляд, типичное полицейское государство с низкой массовой культурой и тупым, сытым самодовольством. Стоит посмотреть их фильмы, с души воротит. Если в советское время по телевидению нас кормили производственными романами, то теперь показывают скучные американские боевики, сляпанные по одному шаблону. Индийские фильмы видели?
– Видел.
– Так голливудские – тот же примитив, только более профессионально сделанный.
– А мне, между прочим, индийские фильмы очень нравились, – возразил собеседник.
Я запнулся на полуслове и внимательно его оглядел. Похоже было, что за индийское кино он обиделся недаром.
– Тогда вам и американские фильмы понравятся, – сказал я, прекращая разговор.
Мы молча шли по улице, мимо небольших дач с палисадниками. Молчание затянулось, и нарушил его опять мой спутник.
– Знаете, как я сюда попал?
– Не знаю.
– Совершенно случайно. Поехали мы от производства на луну природы.
– На что вы поехали? – уточнил я.
– На луну природы, – повторил он. – Это значит, за город по грибы и культурно отдохнуть.
– А… Тогда понятно.
– Я в лесу заблудился, выпивши был. Начал искать свой коллектив и набрел на речку. Было жарко, вот я и решил искупаться. Только заплыл за середину, ногу свело судорогой, и я начал тонуть. А по другому берегу проходили крестьяне, они меня вытащили и принесли в свою деревню в барский дом. Когда я очнулся, оказалось, что кругом сплошной XVIII век, и то место, где меня подобрали, никто толком указать не может. Я чуть, знаете ли, с ума не сошел. Слава Богу, помещик, к коему я попал, распознал во мне образованного человека. У меня, между прочим, законченное высшее образование. Так, о чем это я? Да, помещик решил, что я со страха немного тронулся умом и позабыл, где нахожусь, а потому и заговариваюсь. Потом мы подружились, я на его сестрице женился, начал людей лечить. Денежки покапали.
– А раньше у вас способности к лечению были? – перебил я воспоминания жертвы профсоюзного отдыха.
– Нет, это только здесь такой талант проявился.
– А как вам удалось адаптироваться… приспособиться к здешней жизни? – несмотря на то, что у любителя индийского кино было «законченное высшее образование», сложных слов он не понимал, и я подыскал выражение попроще.
– О! – воскликнул он, почему-то смущенно улыбнувшись. – Это поначалу получилось у меня не очень ловко. Как я вам изволил докладывать, меня выудили из реки местные крестьяне, откачали и перенесли в имение тамошнего помещика. Представляете, что со мной было, когда я окончательно пришел в себя: кругом странные люди, непонятные отношения, антикварная мебель и никаких признаков цивилизации. Что ни спрошу: про электричество или автобус до города – смотрят удивленными глазами и ничего не понимают. Они начинают пытать меня про мое сословие, чин, состояние – ту я в полном недоумении. Вы, сударь, вероятно, помните, что здесь происходило в начале восьмидесятых годов? Чистый тридцать седьмой год! Была в самом разгаре борьба за паспортный режим, гребли всех подряд и сдавали в крепостные, а то и в каторгу можно было угодить. Представляете ужас моего положения: я в одних плавках, ни документов, ни знакомых и не понимаю, что происходит. Слава Богу, помещик у которого я оказался, Амур Степанович Пузырев, был чудак, не любил приказных и состоял в ссоре с ближайшими соседями. Так что о моем появлении никто не узнал и не донес властям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38