– Тяжело в ученье – легко в бою, – отделался я крылатой фразой, приписываемой народной молвой нашему современнику Александру Васильевичу Суворову.
– Ну, раз так, то наше женское дело повиноваться, – сказала она и засмеялась. – Вот не думала, не гадала, что такой озорник на меня с неба свалится.
– Я тоже ничего такого не думал, всё получилось как-то само собой.
– Ладно, пропадать так с песней, – сказала, задыхаясь, графиня, и жадно впилась мне в губы.
– Я думал у тебя от лежания будет мышечная анемия, – сознался я, когда мы, наконец, распались и лежали с закрытыми глазами, тяжело переводя дыхание.
– Ты это о чем? – не поняла Зинаида Николаевна.
– О своем, медицинском, – лениво ответил я.
На улице совсем стемнело, мне нужно было уходить. В спальне теперь стало совсем темно. Я ощупью нашел сундук, в который спрятал платье, и кое-как оделся. Зинаида Николаевна от долгой жизни в темноте, в отличие от меня, хорошо видела и хихикала, наблюдая, как я путаюсь в чужой одежде.
– Как ты собираешься уйти? – серьезным тоном, даже немного испугано спросила она, когда я наконец оделся.
– Позови свою Амалию, когда она войдет, я задую у нее свечу, а ты потребуй, чтобы она тебе помогла. Пусть, что ли, подушки поправит. Я в это время выйду.
– Это ты ловко придумал. Поцелуй меня на прощанье. Ты еще придешь?
– Постараюсь.
– Мне было чудесно с тобой. Теперь мне захотелось жить!
Я подошел к дверям и встал за портьерой.
– Зови!
Графиня дернула шнурок, и в комнате камеристок звякнул колокольчик. Амалия Германова, видимо, уже спала. Зинаида Николаевна позвонила еще раз. В дверь просунулась сначала рука со свечой, вслед за ней голова в чепчике. Я дунул на огонек, он метнулся и погас.
– Ну, где же вы, Амалия Германовна, помогите мне! – потребовала Закраевская.
– Сейчас, только свечу вздую, – без особого почтения сказала камеристка.
– Не нужно света! Идите же сюда! – потребовала графиня с явным раздражением. – У меня подушки комом! Я вам велю! – от былой угнетенности не осталось следа, теперь барыня приказывала, как полновластная владычица.
Всё-таки, я в этом убедился в очередной раз, в любой женщине живет великая актриса.
Камеристка пискнула что-то по-немецки и поспешила к постели, а я, неслышно ступая босыми ногами, выскочил из спальни.
Операция прошла без сучка и задоринки. Перед выходом во двор я натянул сапоги и, уверенно ступая, вышел наружу.
Настоящей темноты еще не наступило, но звезды уже ярко сияли на небе. Людей видно не было. Невдалеке послышался цокот копыт о брусчатку. Я выглянул из-за угла. К парадному подъезду приближались два экипажа и группа всадников.
«Кого это еще черти несут», – подумал я, и узнал в одном из экипажей выезд барона. Он сидел в своем ландо с каким-то человеком. Вторая коляска была без седока. Верховые с ружьями за плечами сопровождали экипажи. Кажется, Закраевская оказалась права, фон Герц прибыл с подкреплением.
Коляски, между тем, подъехали к парадной лестнице, барон соскочил наземь и любезно помог спуститься своему гостю. После чего они прошли в дом. Всадники спешились и, держа лошадей на поводу, встали кружком.
Чтобы попасть в Марфину коморку, мне нужно было идти через двор или делать большой крюк по парку и хозяйственным службам. Я решил рискнуть и заодно посмотреть с кем предстоит иметь дело – пошел напрямик.
Солдатье когда я приблизился, замолчали, с интересом меня разглядывая. Я шел, не обращая на них никакого внимания.
– Эй, землячок! – окрикнул меня один из них.
– Вас из дас? – ответил я останавливаясь.
– Немец видать, – сказал кто-то из группы.
– Земляк, ты что, по-нашему не разумеешь?
– Нихт ферштейн, – ответил я и пошел своей дорогой.
– Точно, немчура, – сказал голос за спиной. – Ни слова по-человечески не понимает. Сразу видно, басурман.
Солдаты меня не заинтересовали, обычные вчерашние крестьяне, одетые в военную форму. Будут делать то, что им прикажут.
В коморке Марфы теплилась лучина. Я постучал и после приглашения вошел.
– Эка ты, барин, долго ходишь, – упрекнул меня Петр, – мы уж с Марфой думали, что тебя немцы споймали!
– Барон приехал со становым приставом и солдатами, – порадовал я мужика, начиная разоблачаться. – Собирайся, будем пробираться в гостевой дом. Марфа, – обратился я к прачке, – ты не сможешь меня еще раз выручить? Достань мне крестьянское платье, а то свое жалко, в подземном ходе изорву.
– Этого добра у нас богато, – ответила женщина. После обретения своего короткого бабьего счастья она выглядела счастливой и умиротворенной.
Дело и вправду для нее оказалось простым, и вскоре я облачился в натуральные, без синтетики короткие льняные портки и длиннополую рубаху. Увидеть себя со стороны я, понятно, не мог, но представлял, что выгляжу прикольно. Главная интрига состояла в несоответствии одежды прическе и бритому лицу.
– Ну, чаво! – сказал я, подражая простому говору. – Пошли что ли, али чаво!
Марфа закатилась от смеха, потом сразу стала серьезной и жалостливой:
– Вы уж того, мужики, не очень! Кабы чего не вышло! Смотрите в оба.
Как только я нарядился крестьянином, она внутренне расслабилась и стала смотреть на меня по-другому – мягче и сочувственнее.
– Ладно, нам пора, – сказал я. – Еще раз спасибо за всё.
Женщина не ответила, приложила кончики платка к уголкам глаз и перекрестила нас вслед.
Мы осторожно вышли во двор, и пошли, прижимаясь к стенам строений. Петр впереди, я за ним. Как обычно, никаких праздношатающихся нам не встретилось. Управляющий своим воспитательным террором навел здесь железный порядок. Этим имение напоминало мне немецкий концлагерь времен отечественной войны.
На площади перед дворцом ни людей, ни коней больше не было, куда они направились, догадаться было несложно. Петр уверено петлял между многочисленными службами, потом мы углубились в регулярный парк.
К моему удивлению, здесь оказалось многолюдно. Садовники прилежно трудились при свете факелов.
Слышались окрики надсмотрщиков на немецком и ломанном русском языках.
Два человека в крестьянской одежде, деловито спешащие по своему делу, никакого интереса не вызвали, и мы благополучно добрались до гостевого флигеля. Здесь было тихо. Петр показал знаком, что нужно опуститься на землю, и до дома мы ползли по скошенной жесткой траве.
Метрах в тридцати от здания он остановился и показал рукой направление. Нашей целью оказалась беседка, казавшаяся в темноте ажурной. Мы подобрались к ней на четвереньках, и спутник нырнул в щель под полом. Я последовал за ним. Пол у сооружения был низкий, и я, пока полз, цеплялся спиной за нависающие лаги.
– Тута, – едва слышным шепотом сказал Петр, когда мы добрались до центрального опорного столба.
Он, стараясь не шуметь, убрал в сторону тонкий дощатый люк и приказал:
– Держись за мной.
Ползти было тесно и сыро. Дворовые, копая лаз, не думали о комфорте. Под животом и ногами была мягкая влажная земля, а плечи и спина цеплялись за грубые доски, которыми обшили свод. Впрочем, добрались до цели мы быстро и оказались в какой-то подсобке, в которой был сложен садовый и дворницкий инвентарь. Освещена она была масляной коптилкой – в глиняной плошке плавал крошечный горящий фитилек.
Даже в таком неверном, слабом свете было видно, как выпачкался мой спутник.
– Нужно бы почиститься, – сказал я, представляя, какое впечатление произведут на встречных такие замурзанные субъекты.
– Сейчас переоденемся, – одними губами, почти беззвучно сказал мужик.
Поистине, Ньютон был совершенно прав, говоря, что действие всегда равно противодействию. На драконовские иноземные порядки наши люди ответили отечественной смекалкой. За кучей метел оказался целый склад одежды на любой вкус.
Петр зажег от коптилки два огарка восковых свеч, и мы подобрали себе чистые костюмы. У меня, как всегда, проблема была одна, в росте, и потому пришлось надевать крестьянский армяк из тонкого колючего шерстяного сукна, ничего другого подходящего, подобрать не удалось. Спутник же нарядился лакеем, в черные панталоны и лиловый фрак.
– Умыться бы не помешало, – начал привередничать я, глядя на его чумазое лицо и предполагая, что и сам выгляжу не лучше.
– Оботри рожу, делов-то, – посоветовал Петр, с полным равнодушием к своей внешности.
Как только я поменял платье в каморке у Марфы, он сразу начал обращаться со мной запанибрата и оставил почтительный тон. Петр указал на сомнительной чистоты намоченное полотенце, служившее, видимо, для подобной косметически-гигиенической цели. Выбора не было, и я, как смог, отер с лица и рук грязь и почувствовал себя немного увереннее.
– Пошли, что ли, – предложил спутник, увидев, что я жду, пока он соберется.
Мы вышли и оказались под лестницей, ведущей наверх, где находились мои покои. В доме было тихо. Стараясь не скрипеть половицами ступенек, мы быстро поднялись на второй этаж. У дверей в мои комнаты никого не оказалось. Засада, если и была, ждала у входа.
Я тихо отворил дверь и заглянул в гостиную. В этот момент внизу застучали чьи-то шаги и заскрипели ступени. Мы, столкнувшись плечами, влетели внутрь и закрыли за собой дверь.
– Давай туда, – приказал я и, пробежав гостиную, забежал в спальню. Здесь было чуть светлее из-за луны, светившей в окна.
Тут, в отличие от гостиной, можно было, по крайней мере, спрятаться под большой альковной кроватью.
На первый взгляд, мое жилье не обыскивала, все вещи оставались на своих старых местах. Торопясь, я откинул крышку сундука, слегка заполненного немногочисленными пожитками, и сунул руку под белье. Ящик с дуэльными пистолетами оказался на месте. Я вытащил его и щелкнул замочком.
– Пистоли? – прошептал за спиной Петр.
– Умеешь стрелять? – спросил я его, вынимая из гнезд оружие.
– Нет, мы больше по крестьянству, – ответил он. – Дубиной сподручнее.
В гостиной послышались чьи-то тяжелые шаги.
– Прячься за дверь, – прошептал я и сунул Петру пистолет. – Если что, бей ручкой по голове.
Сам же бросился на пол и заполз под кровать.
Мы затаились, но в спальню так никто и не вошел. Когда вновь стало тихо, я вытащил загодя спрятанную под кроватью саблю. Сразу на душе стало спокойнее. Теперь я не чувствовал себя таким как раньше беззащитным. С оружием гораздо проще говорить с врагами наравных.
– Лексей Григорьич, вылезай, ушли, – позвал меня напарник.
Я выбрался из-под кровати.
– Что будем делать дальше? – спросил Петр, удивленно поглядывая на невесть откуда появившееся у меня оружие.
– Пойдем разбираться с бароном, – ответил я, вешая саблю через плечо на перевязь. – Дай пистолет.
– Может, пока себе оставить? – предложил мужик. – Штука тяжелая, можно бить, как кистенем.
– Смотри, как им пользоваться, – ответил я и взвел курок. – Когда нужно будет выстрелить, наведешь дуло куда нужно и нажмешь вот этот крючок. Только осторожнее, раньше времени не нажми.
– Делов-то, – небрежно сказал крестьянин. – Я думал, что это хитрое, а нажать мы всегда сумеем.
Мы вышли в коридор, и направились к помещению, которое занимал предок.
Теперь прятаться не имело смысла, впрочем, в неосвещенных коридорах это было и не актуально. За дверью апартаментов Антона Ивановича слышались громкие голоса.
Снаружи вход никто не охранял, и потому можно было слушать, о чем говорят внутри, чтобы понять, что там происходит.
– Ваша подорожная грамота, милостивый государь, – бубнил монотонный, но властный голос, – имеет много ошибок, что дает мне основание предположить, что она фальшивая!
– Что вы такое говорите? – возмутился предок. – Вы не смеете такое говорить!
– Очень даже смею, как есть лицо доверенное и в соизволении своего долга! – прервал его тот же человек, вероятно, пристав. – Властью, данною мне начальством, я имею требовать от вас смириться и поступить согласно соизволению, до выяснения обстоятельств.
– Ты мне такого не указуй! – повысил голос поручик. – Закатаю пулю в лоб, а там будь что будет!
– Господин Крылов! – заговорил теперь уже барон. – Вы находитесь в гостях и прошу не оказывать сопротивление властям! Это ist nicht anstandig!
– Ты, барон, не учи меня, что есть прилично! – набросился на него предок. – Скажи лучше, куда моего родича дел! Я тебя за Алексея в капусту порублю!
– Господин поручик, я уже говорил вам, что не знаю, где ваш родственник! Мне самому крайне необходимо с ним встретиться. У меня есть сведенья, что он не частное лицо, а шпион.
«Почему бы и нет!» – подумал я и решился.
– Стой в дверях с пистолетом, – сказал я Петру и широко распахнул дверь. – Со мной встретиться не очень сложно, барон! У меня к вам тоже много вопросов!
– Вы! – воскликнул фон Герц, поворачивая в мою сторону бледное даже в теплом свечном освещении лицо.
Я мельком оценил диспозицию: у противоположной дверям стены, на диване сидел растрепанный, видимо со сна и под приличным градусом, Антон Иванович и целился в гостей из пистолета. На него, в свою очередь, навели ружья два солдата из тех, что приехали с приставом.
Сам пристав стоял посредине комнаты с нашими бумагами в руках. Барон расположился сбоку от полицейского и как обычно выглядел джентльменом.
После моего появления, все участники повернулись к дверям и таращились на нас с Петром во все глаза.
– Значит, лазутчики уже вам донесли, что я государственный чиновник, прибывший из Петербурга по именному повелению, проверять ваши злоупотребления? – строго спросил я фон Герца.
Тот так растерялся, что не нашелся, как ответить. Тогда я взялся за пристава.
– Прошу представиться, господин пристав, у меня и к вам имеются вопросы касательно вашего мздоимства и лихоимства!
Мой нахрап был практически беспроигрышный. Барон, призывая в помощь купленного представителя власти, не мог не назвать меня шпионом и соглядатаем, что как нельзя лучше ложилось на канву моего блефа. Напуганный проверкой чиновник вряд ли осмелится требовать документы у тайного царского ревизора.
– Ну-с, я жду? Или свое имя вы предпочтете назвать в Петербурге в тайной экспедиции?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38