Мне нужно был выполнять обещание уехать утром, и после скорого туалета я отправился разыскивать Митю, попросить запрячь карету. Однако и его нигде не было видно.
– Сестра, ты не знаешь где моя соседка, – спросил я послушницу, прислуживающую в странноприимном доме.
– Она уехала еще вчера, – ответила та.
– Как так уехала? – поразился я.
– В карете, – ответила девушка.
Мне это сообщение не понравилось, и я чуть ли не бегом бросился в нашу келью. Действительно, Юлиных вещей там не оказалось, как и моего ридикюля, со всеми нашими документами и остатком разбойничьих денег. Меня от неприятной неожиданности пробила испарина. Эта мерзавка стащила не только деньги, но и мои документы, и это было самое неприятное.
«Действительно, я еще не раз вспомню о ней», – подумал я и спешно пошел к кастелянше выяснить судьбу сундука, оставленного на хранение Иваном Там были оружие, одежда и все мое состояние.
– Да, барышня, что была с вами давеча, уехала, – подтвердила пожилая монахиня, заведующая здешней «камерой хранения».
– А где сундук, который оставил мой кучер, который вчера увез офицеров? – спросил я, пытаясь не показать, как меня это волнует.
– Барышня и его хотела забрать, только я не отдала. А нужно было?
– Нет, спасибо вам, вы все правильно сделали.
У меня отлегло от сердца.
Потеря документов, конечно, была очень неприятна, но оказаться совсем нищим и раздетым в чужом городе…
– А нельзя ли здесь нанять экипаж? Я хочу переехать в город на постоялый двор – спросил я кастеляншу.
– Нет, – ответила она, – в монастыре вы экипажа не найдете, а вот в Шуе есть два извозчика.
Я поблагодарил и собрался пойти искать этих «двух извозчиков», но не успел – на день раньше срока явились оба наших с Юлией кавалера.
Мы сердечно поздоровались, и тут же Аркадий задал вопрос о нашей общей чаровнице, как она, здорова ли?
Я посмотрел на его покрасневшее, смущенное лицо, и мне стало жаль парня. Огорошить его горькой правдой было бы слишком жестоко.
– Юлии пришлось внезапно уехать, – соврал я. – За ней прискакал нарочный, у нее тяжело заболела матушка, и она тотчас отправилась в путь.
– Как? А как же я? – вскричал осиротевший влюбленный.
– Вам она велела особо кланяться и обещала написать, как только у нее все устроится.
– Куда написать! Мы же через два дня возвращаемся в армию!
– Вот туда и напишет.
– Да ведь я и сам не знаю, где буду воевать!
– Не беспокойтесь, прапорщик. Любовь ее просветит, – пообещал я.
Однако Семидольный был безутешен. Он, скрывая навернувшиеся на глаза слезы, отошел к окну и сосредоточенно что-то рассматривал на монастырском дворе.
– Александр, вы приехали в карете? – спросил я поручика.
– Нет, верхом, а что?
– Мне нужно переехать в город, а здесь на всю Шую всего два извозчика.
– Почему вы уезжаете из монастыря, вас как-то обидела тетушка?
– Нет, мы с ней хорошо сошлись. У меня другие обстоятельства.
– Вы знаете, ваш слуга сегодня ночью исчез, – вдруг сказал Полибин. – Как вы теперь будете одна?
– Исчез, говорите? Это очень огорчительно. Просто мне сегодня не везет, сначала Юлия уехала, теперь Иван. Ничего, как-нибудь обойдусь.
– Я знаю, что вам отваги не занимать, но все-таки вы женщина и теперь остались одна…
– Это мысль! Вы мне хорошо подсказали!
– Что я вам такого подсказал? – удивился Полибин.
– Ну, что женщине одной путешествовать не пристало. Придется переодеться в мужское платье.
– Как это так?
– Как на театре. Вы в Петербурге бывали на театре?
– Бывал.
– Так там во многих пиесах актеры и актрисы все время переодеваются, и никто этого не замечает!
– Так то на театре, а в жизни иначе!
– Это как сказать. Вы знаете, что мы рождены, чтоб сказку сделать былью?
– Нет, не знаю, а это как?
– Идите, наймите мне экипаж и сами увидите.
Заинтригованный поручик забрал своего раскисшего товарища, и они ушли, а я попросил кастеляншу распорядиться доставить сундук в мою келью. Когда его принесли, переоделся в мужскую одежду и закутался в женский широкий плащ.
Артиллеристы долго не возвращались, как будто провалились сквозь землю. Я нетерпеливо ждал, вышагивая по тесной комнате. Несколько раз ко мне заглядывала доверенная монахиня, проверить, не убрался ли я восвояси. Наконец Полибин постучал в келью и сказал, что экипаж прибыл. Я вышел, закутанный с головы до ног.
– Пусть погрузят сундук, – распорядился я и прочно уселся в карету с откидным верхом.
Извозчик, суровый мужик с бородой веником, под присмотром двух офицеров притащил мои вещи и уложил в пролетку.
– Малый, подними верх, – попросил я его.
– Зачем, вёдро же? – удивился он.
– Делай, что тебе велят, – вмешался поручик.
Извозчик пожал плечами и поднял кожаный тент.
После этого коляска под конным эскортом двинулась к монастырским воротам. Как только мы отъехали, я снял плащ и остался в мужском платье. Сопровождающие ничего не заметили.
В прекрасном городе Шуе, кроме двух извозчиков, оказался один вполне приличный постоялый двор. Когда наша процессия остановилась перед его крыльцом, навстречу вышел рослый, сытый мужчина с сонным лицом.
– Малый, у тебя есть хорошая комната? Нужно устроить… – заговорил с хозяином Полибин, но не успел сказать кого. Я шустро выскочил из пролетки, и слова застряли у него на кончике языка.
– Можно и устроить, – лениво сообщил хозяин. – Коли господин хороший, почему и не устроить.
Я, не глядя на спутников, легко взбежал на крыльцо и прошел внутрь. Они объявились минут через пять: видимо, все это время приходили в себя.
– Елизавета Федоровна, – шепотом сказал Александр, – зачем этот маскарад! Вам не удастся скрыться. С первого взгляда видно, что вы женщина!

Глава двадцать первая

Жизнь в Шуе, оказалась размеренной и такой скучной, что впору было запить. Офицеры отправились в действующую армию, которая собирала силы в Италии для антифранцузского похода в Швейцарию через Альпы. Я по картине Василия Сурикова «Переход Суворова через Альпы» представлял, что ждет в недалеком будущем артиллеристов, поэтому посоветовал Полибину перед началом кампании запастись теплой одеждой и продовольствием.
Александр удивился такому странному наставлению, и пришлось отговориться, что мне приснился пророческий сон, как они с Семидольным, замерзшие и голодные, лезут по ледяным кручам. Этим мое вмешательство в мировую историю и ограничилось.
Знакомых в городе у меня не было, общение ограничивалось перебранками с персоналом постоялого двора и никчемными разговорами со случайными собутыльниками, когда от скуки я забредал в местную ресторацию. Главным для меня было раздобыть новые документы, чтобы можно было, наконец, отсюда уехать.
Я пытался завести связи с местным бомондом, чтобы выйти на продажных чиновников. Однако и город, и его обитатели пребывали в такой провинциальной сонной одури, что никого не интересовали ни взятки, ни прочие радости, связанные с деньгами и прожиганием жизни.
Чиновники по вечерам пили в своем кругу, «на запись», до получения жалования, и не соглашались на мои призывы «плясать голыми при луне», как это делали советские руководители по рассказу бессмертного водителя «Антилопы Гну».
К монастырским воротам я боялся даже приближаться, чтобы не подставить Алю, и проводил время в прогулках по пустынным улочкам маленького городка и посещениям культурных точек вроде церквей и рынка.
Я как– то собрался съездить во Владимир поклониться иконе Владимирской Богоматери. Однако к моему стыду выяснилось, что она с XIV века находится в Москве, в Успенском соборе.
Как– то раз, гуляя по рыночной площади, я обратил внимание на деревенского парнишку, выделявшегося своим растерянным видом в городской толкучке. Одет паренек был в новую красную рубаху, синие портки, на ногах красовались тяжелые, не по сезону, смазные сапоги.
Парнишка заворожено смотрел на лоток со сладостями, и, видимо, это его остолбенелое состояние зацепило мой взгляд.
У меня было не так много знакомцев в крестьянской среде, чтобы искать среди них приятелей, но у паренька было такое наивное, знакомое лицо, что я сразу его вспомнил. Он был сыном старосты из имения моего предка, Захаркина. Мы познакомились с ним, когда я, перейдя границу времени, блуждал по непонятной земле и столкнулся на пойменном лугу с косарями По наказу отца мальчик проводил меня до помещичьего дома и получил в презент жевательную резинку.
Я окликнул паренька:
– Тебя, кажись, Архипкой кличут?
Подросток недоуменно посмотрел на меня и, уяснив, что я обращаюсь именно к нему, подтвердил.
– Ну.
– Из Захаркина?
– А ты меня откель знаешь? – с подозрением поинтересовался он, видимо напуганный предупреждениями о городских жиганах.
– А я братца вашего барина казачок, – нахально соврал я, не отвечая на его вопрос.
– Это какого такого братца? – продолжал сомневаться он.
– Алексея Григорьевича, того, что тебе сладкую смолку подарил.
Лицо мальчика расплылось в улыбке.
– Знаю Алексей Григорьича, хороший барин, добрый. А сам он где?
– Он по делам уехал, а мне велел самому в Захар-кино добираться.
– Так поехали с нами. Мы завтрева возвертаться будем, – по-простецки предложил Архипка.
– Да, ну! – обрадовался я. – Так-таки, завтрева!
– В точности завтрева. Мы в Шую, – он с удовольствием выговорил заковыристое название, – лен привозили продавать, а завтрева обратнова едем. Пошли, я тебя нашему приказчику предоставлю.
– Пошли, – согласился я. – А ты чего здесь высматривал?
– Да вона, – смущенно кивнул на сладости Архип, – я ентова у себя в деревне отродясь не видел.
– Ну, такого добра в городе много, хочешь, угощу?
– Не, – засмущался он, – они денег стоят.
– Мне Алексей Григорьевич деньги оставил и наказал, коли, тебя встречу, чтобы непременно конфектов купил.
– Право?! – раскрыл он от удивления рот. – А почем он знал, что ты меня встретишь?
– Видать, откуда-то знал. Не наше дело в барские затеи мешаться, – сказал я и купил ему несколько «конфектов» самой заковыристой формы.
Архип окончательно засмущался, но против подарка не устоял.
Мы отправились на постоялый двор, в котором остановились захаркинские крестьяне. По дороге парнишка, уже как своему, рассказывал не интересные мне деревенские новости и благоговейно облизывал копеечный леденец.
– А кличут-то тебя как? – запоздало поинтересовался он.
– Абдулкой, – машинально назвал я первое пришедшее в голову татарское имя, потом поправился для простоты восприятия. – Можно и Сашкой звать.
– Ну, Сашка, так Сашка, – обрадовался мальчик, которому татарское имя было слишком непривычно.
Постоялый двор оказался из самых дешевых. Обозные крестьяне сидели за общим столом и пили слегка подкрашенную горячую воду, – входящий в моду чай. Кое-кого я помнил в лицо, приказчик же был мне не знаком.
Я поклонился честной компании и пожелал «хлеба-соли». Мужики меня внимательно осмотрели и только после этого вежливо поблагодарили.
– Ты кто есть такой? – спросил приказчик, как самый главный в группе.
Вместо меня ответил Архипка:
– Это барина нашего, Сашка, братца Лексея Григорьича, казачок.
– Какой такой казачок? – не понял приказчик.
– Я слуга брата вашего барина, Алексея Григорьевича, – перевел я на понятный язык рекомендацию парнишки. – Архип мне сказал, что вы возвращаетесь в Захаркино. И мне нужно туда же, с письмом к Антону Ивановичу.
Имя отчество помещика произвело на приказчика впечатление, и настороженность на его лице исчезла,
– А как ты в Шуе оказался? – уже благожелательно спросил он.
– Мой барин здесь по делам был, потом ему пришлось срочно верхами ускакать. Он меня оставил и велел найти попутчиков и добраться в Захаркино, отвезти письмо вашему барину. Я сейчас иду по рынку, смотрю, Архипка навстречу…
– Ага, – подтвердил паренек, – он мне конфектов куплял. Вкусно! Слаще меда!
Такая щедрость произвела впечатление, и меня пригласили за стол. Приказчик даже налил мне чай в керамическую кружку. «Чай» оказался горячей водой со слабым запахом запахам мяты. Однако мужики пили его с удовольствием. Город им нравился, правда, по словам одного из крестьян, утомлял многолюдством.
– И как столько людей вместе живут! – поражался он. – За день всем не перекланяешься!
Потом разговор зашел о торговле, пути, который им пришлось преодолеть. Почти никто из них никогда не был дальше своего уездного Троицка, и величие бескрайной земли вызывало восхищение. Еще оказалось, что мое появление было как нельзя кстати.
Возчиков, считая Архипа, было девять человек. По бумагам же и фактически из Захаркино их выехало десятеро. В пути один из крестьян заболел «животом», и его оставили лечиться у знакомого мужика.
Несоответствие фактического количества людей списку создало в пути много сложностей. Дело в том, что любая неточность в документах, точно так же как и сейчас, давала чиновным людям возможность, как известно самым строгим блюстителям порядка, задерживать крестьян для «выяснения» и «разбирательства», что всегда у нас в Отечестве кончается элементарным вымогательством.
Людям надоели постоянные задержки, и появление «десятого» спутника, всех обрадовало. Однако для упрочнения знакомства и улучшения взаимопонимания, я еще «поставил» крестьянам ведерко водки и закуску.
Сей жест «доброй воли» вызвал такую волну народного подъема, что меня, несмотря на молодость, стали величать исключительно по имени-отчеству. Представившись Александром, я взял себе еще отчество Пушкина и сделался на время Александром Сергеевичем.
Народ от нежданной удачи расслабился, без привычки к крепким напиткам, большинство мужиков быстро захмелело, и мне пришлось выслушивать длинные истории из серии «житие крестьян в эпоху крепостничества».
Расстались мы только вечером, когда кончилась водка и, как мне показалось, дальнейшее воздаяние Бахусу было уже не во благо, а во вред. Мне предложили остаться в компании на ночевку, но я отказался.
– Значит, с утра и поедем, – предупредил меня приказчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39