– Надо же, а чего ты дрался?
– Жизнь заставила, – ответил я, радуясь, что мы хоть так, медленно, отходим от опасного места.
– А почему ты сказал, что водка прокиснет? – удивленно спросил Евпатий, пытаясь опять остановиться.
– Потому, что кончается на «у».
– А, – принял он ответ. – А я в трактир шел.
– Туда сейчас нельзя, там драка была, – терпеливо объяснял я, из последних сил таща его за собой.
– Так пошли, поглядим! – дернулся он назад.
– Ты выпить хочешь?
– А то!
– Вот и иди туда, где тебе нальют!
– Так что же ты сразу толком не сказал! А то, того этого, говоришь – понять нельзя. Мы, как по печной части, так нам нужно толком говорить, а не того этого! Пойми его! – продолжал он ворчать, убыстряя шаг. – Так взаправду нальют?
– Сначала зайдем к портному, купим мне новый кафтан, а потом пойдем пить.
– А чего это он у тебя такой порватый? – начал истопник допрашивать меня по второму разу.
– Упал, споткнулся, гипс, – ответил я, окончательно выведенный из терпения.
– Так бы сразу и сказал, – наконец понял он. – А то, говоришь, говоришь чего-то, – а понять невозможно.
– Пошли, вот портняжная мастерская, – прервал я его содержательный монолог.
– Так зачем тебе новый кафтан? Давай этот зашьем, а деньги лучше прогуляем!
– У меня и на кафтан, и на гулянку хватит, – пообещал я, втаскивая этот тормоз в подворотню, над которой была прибита вывеска с нарисованной жилеткой.

Глава пятнадцатая

Портной, пухлый голубоглазый немец по фамилии Штиль, встретил нашу непрезентабельную парочку без особого восторга. Мне даже показалось, что он вообще не хочет пускать нас в свою чистенькую мастерскую.
– Господа, господа, – залопотал он, отступая от нашего натиска в глубь помещения, – мы не есть работать!
– Ага, у вас сегодня санитарный день, – риторически заметил я.
– Я ни в чем не иметь вам помочь! – проговорил он, смиряясь с неизбежным злом нашего присутствия.
– Мне нужен новый сюртук и шляпа, – не слушая возражений, заявил я.
– О, у нас очень дорогой мастер! Вам наша цена не будет интересирт!
– Вам будет интересирт наш рубль! – перебил я его.
Пока я пререкался с портным, Евпатий осматривал мастерскую. Почему-то вид манекенов привел его в неописуемый восторг, и он разразился заразительным смехом, средним между конским ржаньем и овечьим блеяньем.
– Ишь ты, баба какая! – восклицал он, указывая пальцем на женский манекен. – А, тут, гляди, князь, мужик!
Обращение «князь», остановило порыв Штиля позвать дворников, чтобы те помогли вышвырнуть нас из мастерской. Он внимательно на меня посмотрел и решился пойти на риск.
– Вы хотеть покуповать себе платье? – вежливо поинтересовался он, кося голубой глаз на восторженного истопника.
– Да, – ответил я, – только мне нужно готовое платье. Вы сможете что-нибудь подобрать?
Возможность сбыть невыкупленную одежду окончательно примирила немца с нашим сомнительным видом. Последний вопрос, который, как мне показалось, его еще волновал – это моя кредитоспособность.
– У нас отшень высокий цена платья, – осматривая меня на предмет своих «неликвидов», как бы между делом сообщил он.
– У меня есть деньги, – успокоил я его. – Мне нужен хороший сюртук, чтобы я мог понравиться моей любимой барышне.
– О, ваш это сюртук барышня не понравится! – согласился он, глядя на оторванный воротник и выдранные с мясом пуговицы.
– На меня есть нападать брат мой любимый барышня! – грустно сказал я, пытаясь правдоподобно и понятно для немца объяснить свой растерзанный вид.
Такой довод его окончательно успокоил. Он даже хитро подмигнул мне. В это момент в разговор вмешался Евпатий:
– Ну, ты, того этого, князь! Сам спешил, говорил, водка прокиснет!
– Меня в рваном камзоле ни в один трактир не пустят, – умерил я его прыть. – Господин портной, вы не можете послать своего слугу купить водки и закуски? – спросил я. – Мой товарищ очень хочет выпить.
Такое предложение вновь ввергло Штиля в шоковое состояние. Видимо, он представил, как сейчас два русских варвара начнут пропивать его мастерскую.
– О! – произнес он, округляя глаза. – О! Это никак невозможно.
– Я заплачу, – сказал я, вытаскивая из кармана порт-монет.
Немец энергично замотал головой, но, заглянув в мой открытый бумажник, проглотил готовые слететь с дерзких уст слова и расплылся в самую сладкую, на которую только был способен, улыбку.
– О! Ваш камарад тоже есть знатный персона?
– Не очень, – ответил я, понимая сомнения немца относительно Евпатия, – он не есть знатный персона, хотя и приближен к императору. Он вполне сможет подождать меня на вашей кухне.
– О! – обрадовался портной. – Это решает маленький проблем.
– Ну, так что, идем что ли, того этого? – вновь начал проявлять нетерпение истопник, но в этот момент в мастерскую вошла вызванная Штилем кухарка и, как раньше у портного, слова застряли у него на губах.
– О! – произнес он, правда, с другим, чем у немца акцентом, потрясенно глядя на замечательное создание в засаленном фартуке, но с такой богатой телесной фактурой, что я сам немного привял, ощутив себя пигмеем в стане великанов.
Немец приказал кухарке накормить и напоить дорого камрада дорогого князя, но того уже, кажется, никакая водка не интересовала. Евпатий, с остановившимся взглядом, как загипнотизированный, пошел следом за замечательной женщиной.
Любезный портной усадил меня в кресло и укатился вглубь мастерской подыскивать одежду, а я начал сводить в кучку все, что произошло за последние полчаса.
Судя по поведению полицейского, меня уже разыскивают, причем не как воинственную весталку, а как малорослого, худощавого юношу восточной наружности. Кроме того, после драки в трактире, показываться там больше нельзя, как и допустить туда Евпатия. Пока он не в курсе моих подвигов, нужно заставить его отвести меня к Маканье Никитичне и, если она еще не узнала, куда отправили Алю, договориться о связи с ней напрямую, без посредничества истопников.
Это была программа минимум. Максимум, нужно было еще поменять внешность, чтобы не дергаться при встрече с полицией, и решить вопрос со средствами передвижения, если понадобиться срочно эвакуироваться из столицы.
– Это есть замечательный платье! – воскликнул портной, внося на вытянутых руках весьма приличного сукна и покоя сюртук.
Я надел его на себя. К сожалению, он оказался мне велик.
– Мы его будем перешивать! – огорченно предложил портной.
– Погодите, – остановил я его, зацепившись за одну забавную мыслишку. – Вы не можете сделать так, чтобы он мне подошел?
– Как так подошел? – удивился Штиль.
– Моей барышне нравятся гросс мужчины, – объяснил я. – Если подложить внутрь вату, хлопок, чтобы я казался больше?
– О! Это интересный идея! Вы тогда будете красавец мужчина!
На этом наши интересы совпали, портному нужно было сбагрить сюртук, а мне хоть немного изменить внешность. Штиль засуетился и засадил за работу своих лучших белошвеек. Выйти в своем старом платье на улицу я не рисковал, пришлось ждать, пока на быструю нитку не подгонят новую одежду.
Как ни спешили портные, окончили шитье только к обеду. Зато сюртук сидел на мне отменно и выглядел я не таким мелким и тощим, как раньше. Немец с большим удовольствием разглядывал результаты коллективного труда и совсем растрогался, получив за работу щедрую плату. К этому времени мне принесли из соседней шляпной мастерской на выбор несколько треуголок, и я купил в цвет новому сюртуку еще и модную шляпу.
Евпатий, увлекшись ухаживанием за великолепной кухаркой, был неприятно удивлен предложением покинуть портняжную мастерскую.
Уже переодевшись, я заглянул на кухню и застал его в самом возвышенном состоянии духа. Кажется, и он произвел на грандиозную женщину приятное впечатление, что вскоре почувствовали все работники мастерской, оставшись без обеда, который кухарка увлекшись амурами, забыла сварить.
– Пошли, Евпатий, у нас еще много дел, – позвал я истопника.
Тот посмотрел на меня остановившимся взглядом и не двинулся с места.
– Как царица во дворце будешь жить, – вполне членораздельно сказал он кухарке.
– Ах, вы все такие обещальщики! – кокетничая, подкатила небольшие, скрытые в приятной округлости щек, карие очи чаровница.
Мне было интересно последить за тонкими ухаживаниями Евпатия, но время поджимало, и я испортил ему всю малину:
– Нам нужно уходить, – сказал я громко, чтобы на меня, наконец, обратили внимание.
– Чаво? – наконец услышал мой глас вопиющего в пустыне истопник.
– Уходить, говорю, нужно! – третий раз, уже раздраженно, повторил я.
До Евпатия наконец дошло, и он кивнул.
– Я приду, – опять погружаясь в астрал, сказал он кухарке. – Завтрева и приду!
– Оченно мы вам поверим! – откликнулась она. – Коли придете, то улица никому не заказана. Мы гостям завсегда рады.
То, что моему камраду будут особенно рады, я усомнился, глядя на неласковое лицо хозяина.
– Катрин, – строго сказал он, заглядывая через мое плечо на кухню, – обед готовый?
– Ах ты, Господи, – спохватилась она. – Сейчашеньки, Герман Людвигович, приготовлю, ах, ты Господи, совсем сплоховала!
– Красивая баба, – мечтательно произнес истопник, когда мы, наконец, покинули мастерскую. – И откуда у них, у женщинов этих, что берется! Даже посмотреть – одна сладость!
В принципе, я с ним был согласен, только понимал это в более развернутой и поэтичной форме.
– В трактир идем? – спросил меня Евпатий, когда окончательно пришел в себя.
– Нет, во дворец, мне нужно поговорить с Маканьей Никитичной.
– Ладно, пойдем, – неожиданно легко согласился он.
После утреннего невезения у меня все покатило, как по писанному. В Зимний дворец мы прошли безо всяких затруднений. Царской семьи в нем не было, и у обслуги образовался выходной. Кто грелся на солнышке на набережной, кто просто слонялся без дела. Моя благодетельница обрадовалась приходу свежего, как мне показалось, приятного ей человека.
– Пришел, князь-мирза, не забываешь старуху, – приветливо сказала она, когда я предстал перед ее слабыми очами. – Как сам-то? Гляжу, здоров и станом раздобрел!
– Спасибо, сударыня, вашими молитвами, – ответил я, выставляя на стол припасенное угощение. – Все хорошо, только о девке своей очень скучаю.
– Здорова она, я узнавала. Скоро, даст Бог, свидитесь.
У меня от радости быстрее забилось сердце.
– Неужто узнали?
Старухи хитро подмигнула:
– Чай, не зря в царедворках век прожила.
– И где она? – нетерпеливо спросил я.
– Во Владимирском Всехсвятском монастыре в городе Шуе твоя краля!
– Шуя – это где-то под Москвой? – невольно заторопился я.
– Владимирской губернии уездный город. Да туда пока еще доедешь, а здесь твоими молитвами стол от яств ломится.
По поводу того, что он так уж и ломится, это было явное преувеличение, но и умереть от голода и жажды нам с ней сегодня не грозило.
– Я хочу выпить за вас, Маканья Никитична, за замечательную женщину, красавицу и умницу, которая возвратила меня к жизни, – произнес я с некоторой толикой витиеватости первый тост.
От такого кавказского красноречия, старуха повлажнела глазами и расцеловала меня в обе щеки.
– Утешил, голубь, старуху. Очень сладко такие слова слышать, Бог тебе в помощь, найти свою голубку.
Дальнейшая программа пошла по накатанному сценарию, с единственной разницей, что в этот раз я не остался ночевать во дворце, а своими ногами вернулся на Выборгскую сторону.
Дверь мне отпер заспанный Иван и уставился неузнающим взглядом:
– Вам чего нужно? – грубо спросил он, придерживая дверь.
– Общения и женской ласки, – сознался я, проходя мимо него в сени.
– Эка, ты навеселился, – сказал он, узнав меня только по голосу. – А я смотрю, ты да не ты, как бы вроде за день потолстел.
– Искусство портного тому причина, – сообщил я и поинтересовался, – Юлия спит?
– Нет, у окна сидит, тебя дожидается. Уже все глаза выплакала.
Я понял его тонкую иронию, но оценить ее не успел. Присел на лавку и, как был одетым, уснул.
…И снился дивный сон Татьяне! От неудобной позы на жесткой лавке я пробудился ни свет, ни заря. В голове еще шумело, но настроение у меня было отличное. Теперь, наконец, появились перспективы, и можно было не просто отбиваться от обстоятельств, а делать что-то полезное и целенаправленное.
– Нам нужна карета, – сообщил я Ивану, как только его увидел.
– Зачем?
– Поедим в Шую, спасть Алю.
– Почему непременно карета?
– Ну, коляска или еще что-нибудь.
– А наша старая тебе не подойдет?
– Конечно, подойдет, только где ее взять?
– Стоит себе не Садовой, чего ей сделается.
– Я думал на ней Антон Иванович уехал.
– Зачем ему коляска, он на своем рыдване раскатывает.
– А лошади?
– И лошади там. Я на днях заходил и за постой расплатился.
– Это супер, значит, мы можем выезжать!
– Мочь-невмочь, нам еще подорожные нужно получить, иначе из города не выехать.
– Вот черт! – вспомнив событие предыдущего утра, воскликнул я. – Меня же полиция разыскивает, поэтому пришлось сюртук ватой подбить,
– Зачем? – не понял Иван.
– Чтобы толще казаться. Они ищут щуплого татарина, а я теперь вроде как упитанный.
Иван скептически хмыкнул.
– А если все-таки задержат?
– Тогда и думать будем, что делать – неопределенно ответил я.
– Тогда будет поздно, – подарил он мне очередную сентенцию. – А с Юлией Давыдовной как ты собираешься поступить? Ты ею нынешней ночью очень интересовался!
Действительно, про эту очередную докуку я позабыл.
– У нее теперь вольная, как-нибудь устроится. Давай я твоей Варваре за постой заплачу, пусть она у нее здесь живет.
– Доброе утро, – сказал сам предмет разговора, неслышно входя в комнату. – Вы обо мне говорили?
– Да, вот Иван волнуется, чем ты будешь заниматься, когда мы уедем.
– А если я вами поеду? Мне в Питере оставаться нельзя, не зря же меня Сильвия Джулиановна на волю отпустила.
– Это из-за генерала Кутасова?
– Не могу я больше жить старой жизнью, – не ответив на вопрос, неожиданно сказала она. – Пора и о душе подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39