– Служишь? – спросила матушка, хотя по форменному платью Полибина это было понятно и так.
– Служу, – констатировал он.
– Похвально. А кто эта барышня, не невеста ли твоя?
Александр замялся с ответом, и я поспешил вмешаться в разговор:
– Нет, матушка Фетисия, мы к вам по другому делу
– В послушницы проситься хочешь? – догадалось она.
Мысль была хорошая, но я пока не был готов к службе господу, даже в женском монастыре.
– Нет, матушка, это не моя планида, – витиевато ответил я, – мы с господином поручиком хотим сделать пожертвование вашему монастырю.
Такой неожиданный поворот разговора игуменью, видимо, заинтересовал, она с большим интересом посмотрела на меня.
– Да, тетушка, – вмешался в разговор Полибин, – к нам попали разные ценности, которые мы не можем оставить себе и хотим отдать на какое-нибудь богоугодное дело.
– Похвально, но загадку не пойму. Что за ценности и почему вам они не нужны? Никак ты разбогател? – спросила она племянника.
– Не то что разбогател, – начал говорить Александр, – только так получилось. Они нам не принадлежат, и мы не знаем, что с ними делать, – он запутался и неожиданно замолчал.
– Мы случайно нашли разбойничий клад с золотыми и серебряными предметами, ну, там посуда, старинные блюда и украшения, – поспешил я ему на помощь, – и подозреваем, что они были нажиты грабежом. Потому и решили передать их на богоугодное дело в какой-нибудь монастырь. Поручик рассказал, что у него тетушка настоятельница, и мы привезли их вам.
– А кто это вы? Ты, барышня, и Саша?
– Нет, матушка, нас шесть человек. Они все здесь у вас в обители.
Лицо игуменьи смягчилось.
– Что же, деньги нам нужны на строительство богадельни. Хвалю за благое дело. И велик клад?
– Я поднять могу, а вот Елизавета Федоровна вряд ли, – оценил стоимость сокровища Полибин.
Такая своеобразная оценка заставила игуменью улыбнуться.
– Хорошо, идите к себе, я пришлю сестер, они заберут пожертвование.
– И еще, тетушка, у Елизаветы Федоровны в монастыре находится подружка. Нельзя ли им свидеться.
– Кто такая?
– Я не знаю, под каким она у вас именем. В миру ее звали Алевтиной.
Судя по выражению лица, это имя ничего настоятельнице не сказало. Пришлось чуть больше приоткрыть карты:
– Ее недавно привезли из Петербурга…
– Вот ты о ком, – нахмурилась мать Фетисия и холодным тоном распорядилась. – Ты, Саша, иди к себе, а мы с твоей знакомой поговорим накоротке.
Полибина такая быстрая смена теткиного настроения удивила, но он ничего не спросил, поклонился и вышел из кельи. Мы остались с игуменьей вдвоем. Она искоса посмотрела на меня, встала и прошлась по комнате. Я остался на месте, следил за ней взглядом.
– Вы, барышня, если не ошибаюсь, переодетый мужчина?
От неожиданности я вздрогнул и посмотрел на матушку круглыми глазами.
Она остановилась напротив и разглядывала меня в упор.
– Вы еще в таком возрасте, что можно легко обмануться, кто вы, но повадки у вас совсем не девичьи.
– Да, матушка, я действительно мужчина, – ответил я, понимая, что запирательство только усугубит проблему.
– Тогда что вам за дело до царской пленницы?
Отвечать нужно было быстро, а я настолько не был готов к такому повороту событий, что не сразу придумал, как можно логично объяснить свой интерес к Але. Потому сделал грустное лицо, и как будто с трудом выдавливая из себя слова, заговорил;
– Алевтина жена моего близкого родственника. Ее внезапно от него увезли. Чем она провинилась перед государем, он не знает. Начал ее разыскивать. В Санкт-Петербурге узнал, что ее отправили в вашу обитель…
– Почему же он не приехал сам?
– От расстройства заболел, чуть не умер. Пришлось ехать мне.
– А почему под видом женщины?
Вопрос был, как в таком случае говорится, хороший. Вот только ответить на него было нечего. Пришлось продолжить импровизировать.
– Я потерял паспорт, а ехать нужно было срочно, Как раз моя сестра собралась на моление, вот и воспользовался ее документами.
Не знаю, поверила мне монахиня, но мой ответ никак не прокомментировала.
– Как же вам удалось так долго скрывать свой пол?
– Вы знаете, я так привык к платью, что даже начал думать о себе в женском роде.
– А почему вы сошлись с моим племянником. Он-то знает, что вы мужчина?
– Нет, об этом никто не знает. Мы с ним и его товарищем познакомились на заставе, товарищ начал ухаживать за моей спутницей и дальше мы ехали вместе.
– Так вы были не один? И кто ваша спутница?
– Просто девушка, тоже ехала на моление.
– Поди, ваша любовница?
– Нет, она любит и собирается замуж за другого человека, он тоже приехал с нами.
Чем больше я рассказывал, тем фантастичнее и запутаннее делалась история. Я сам это понимал, но ничего более внятного и логичного у меня не получалось.
– А ваша спутница знает, что вы мужчина?
– Не знает.
– А что за история с сокровищами, которые вы жертвуете монастырю?
– Мы попали к настоящим разбойникам. Александра и его товарища они хотели убить, а нас со спутницей сделать наложницами. Я воспользовался тем, что меня посчитали женщиной, и помог вашему племяннику и его товарищу освободиться. Потом нам удалось справится с бандой. Так что если бы не мое женское платье, то нас уже не было в живых.
– Вы знакомы с нашей послушницей Пелагеей?
– Нет, а кто она такая?
– Та женщина, ради которой вы сюда явились.
– Вы имеете в виду Алевтину? Нет, мы с ней не встречались.
Видимо, последнее заявление окончательно запутало ситуацию, и игуменья решила в ней разобраться.
– Я велю прислать ее сюда, и сама буду присутствовать при вашей встрече.
– Конечно, буду вам благодарен, – безо всякого восторга, согласился я, не представляя, как может повести себя жена. При ее способности читать чужие мысли, она должна была сразу понять, кто я. И ее реакцию на мой измененный облик и появление здесь, в Шуе, не мог даже примерно спрогнозировать.
– Вас я попрошу молчать и ни о чем с сестрой Пелагеей не разговаривать, – сказала монахиня и вышла распорядиться позвать Алю.
У меня появилось несколько минут, чтобы подготовиться к встрече. Самое главное, чтобы моя девочка не выказала никакого удивления. Иначе мой рассказ станет сплошной ложью, и мы попадем в очень неприятную, если не трагическую, ситуацию.
Чтобы не думать об Але, я начал вспоминать эпизоды нашего путешествия, как мы ночевали в деревне, постарался восстановить зрительные образы крестьянского семейства, их избу, поле, примыкавшее к деревне. Игуменья больше со мной не говорила, молча сидела на своей жесткой скамье, и было видно, что она действительно больна. Уголки губ у нее скорбно опустились, глаза полузакрылись, и кожа на лице казалась серой с зеленоватым отливом,
Наконец вошла Аля, я мельком взглянул на нее и постарался никак не зафиксировать ее приход своим сознанием – представлял одного за другим деревенских ребятишек, многочисленных отпрысков наших недавних знакомых.
Аля перекрестилась на иконы и поцеловала настоятельнице руку.
– Вы звали меня, матушка? – спросила она.
Я от звука ее голоса чуть не сорвался, но сумел взять себя б руки и подумал о тощей, несмотря на летнее время крестьянской корове.
– Да, – ответила Але настоятельница, крестя ее. – Хотела спросить, как тебе нравится в нашей обители?
– Все, слава Господу, хорошо, у вас здесь тихо и благолепно, – ответила жена.
– Тебе знакома эта женщина? – задала новый вопрос матушка Фетисия.
Аля внимательно посмотрела на меня, а я про себя подумал, что мне нужно вымыть голову.
– Нет, матушка, – ответила она, – мы не знакомы.
– Она говорит, что приехала к тебе от твоего мужа!
Аля вздрогнула, побледнела и быстро повернулась ко мне.
– Алечка, ты слышишь меня? – про себя проговорил я.
– Да, – прошептала она и начала падать на пол.
Я бросился к ней, пытаясь подхватить, но запутался в длинном подоле и не успел.
– Матушка, ради Бога, помогите, – взмолился я, пытаясь поднять Алю с пола.
Настоятельница медленно, с усилием подошла, и мы вместе переложили жену на лавку.
– Что с ней? – спросила она.
– Обморок. Ее нельзя волновать, у нее будет ребенок. Здесь есть вода?
– Там, – указала игуменья на кувшин, стоящий на столе.
Я приподнял Алину голову и смочил ей губы. Она прерывисто вздохнула и открыла глаза.
– Кто вы?
– Я друг вашего мужа, приехал навестить вас, – вслух сказал я, а про себя добавил: – Это я, Алексей, моя хорошая, только поменял вид.
Однако такое объяснение оказалось для Али слишком сложным, она попыталась сесть и вдруг заплакала.
– Я вас не знаю, вы женщина или мужчина?
Монахине этот вопрос почему-то не понравился и она, не дав мне ответить, прервала наш разговор:
– Возвращайся к себе сестра, наша гостья потом тебя навестит.
Аля с трудом поднялась на ноги и, поклонившись игуменье, побрела к выходу.
За время, что мы не виделись, она изменилась, пополнела и сделалась более женственной. У нее исчезла угловатость подростка и внутренняя неуверенность в себе, которая раньше проглядывала при каждой сложной ситуации.
Когда за женой закрылась дверь, мать Фетисия тяжело подошла к столу и села на высокую скамью. Я стоял перед ней, ожидая продолжения разговора.
– У меня есть повеление, что если сестрою Пелагеей будут интересоваться или попытаются похитить, немедленно ее удавить.
– Что? – только и смог сказать я, – И чье это повеление?
Вопрос был глупый, и настоятельница на него не ответила. Занятый своими проблемами, я не очень всматривался в ее лицо. Лишь отметил, что она нездорова, и только теперь увидел, что она с трудом сидит и, несмотря на то, что здесь прохладно, лицо ее влажно от пота.
– Вы совсем больны, вам нужно лечь!
– Пустое, – ответила она, – помолюсь, и даст Бог, полегчает.
– Конечно, молитва облегчает. Однако позвольте, и я немного помогу.
– Чем это? – невесело усмехнулась игуменья.
– Я вообще-то лекарь, – со скромным достоинством сказал я. – Как-то вылечил даже Московского генерал-губернатора Салтыкова.
– Ты, в такие младые лета? – не поверила она.
– Я старше, чем кажусь, и вообще, что вы теряете? Я даже к вам прикасаться не стану.
– Как же ты лечишь? Может быть колдовством?
– Матушка, мы же с вами живем почти в девятнадцатом веке, какое еще колдовство! Обычная экстрасенсорика.
Как всегда, непонятное слово подействовало безотказно. Настоятельница понимающе кивнула:
– Ну, если только так. А как будешь лечить?
– Вы ложитесь, а я над вами повожу руками.
– И все?
– Всё.
– Что-то мне сомнительно, как так руками?
– Вы же можете молитвой принести исцеление?! А мои руки освещены Антиохским патриархом. Это как бы крестное знамение. От него и идет помощь.
Ссылка на неведомого патриарха возымела действие. Игуменья без пререканий легла на свое скромное ложе. Я придвинул скамью, сел около постели и начал водить над больной руками. Несомненно, что у матушки были большие проблемы или с желудком или с поджелудочной железой, более точный диагноз поставить у меня не получилось. Впрочем, это и не имело значения.
Я сконцентрировался на больном месте и начал напрягать руки. Мышцы вскоре онемели, и плечи сковали железные обручи. Я попытался расслабиться, но ничего не получилось, ощущение было такое, будто мышцы сократились от поражения током. Настоятельница тоже вся тряслась, потом начала выгибаться, как при падучей. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание, откинулся назад и навзничь полетел с высокой скамьи на пол.
Очнулся я в какой-то каморке, лежа на жесткой лавке, с мокрым полотенцем на голове,
– Полегчало, милая? – спросила какая-то черница. – На, испей настоечки, – сказала она поднося к губам берестяную кружку.
Я сделал несколько глотков кислой жидкости и окончательно пришел в себя.
– Что с матушкой? – первым делом спросил я помогавшую мне монашку.
– Сначала думали, что помирает, а теперь отошла. Сейчас скажу, что тебе полегчало, сама придет.
Черница, убрав питье, ушла, а я поднялся, ощущая в теле легкость выздоровления. Через минуту в келью быстрым шагом вошла настоятельница монастыря.
– Как ты, милый? – спросила она, вплотную подойдя ко мне.
– Хорошо, как вы?
– Впервой за последний месяц боль отпустила, а спервоначала подумала, что преставлюсь. А как ты упал и лежал, недвижим, решила, что и ты помер. С тобой-то что приключилось?
– Отдал вам все силы, а на себя немного не хватило, – попытался объяснить я. – У вас очень серьезная болезнь. Однако Бог даст, теперь поправитесь. Матушка, мы так и не договорили про послушницу…
Игуменья испуганно оглянулась, но мы были одни, и она успокоилась.
– Пошли в мою келью, там и поговорим.
Мы вернулись в знакомую комнату. Прошли мимо собравшихся со всего монастыря, толпившихся в коридоре сестер.
Вид ожившей матушки, как мне показалось, монахини встречали с радостью. В своей келье настоятельница сразу же опустилась на лавку.
– Прости, устала. Так ты говоришь, что мужа Пелагеи знаешь?
– Знаю и очень хорошо. Матушка, давайте поговорим, как взрослые люди. Алевтина ничего плохого никому не сделала и страдает неизвестно отчего. Мало ли что Павлу Петровичу привиделось! Я скажу вам как на духу, кажется, император считает вашу послушницу внучкой императора Иоанна Антоновича. Ее в малолетстве отдали в крепостные крестьянки, а теперь еще и придумали, что она может отстаивать русский трон. Вы же ее видели, она что, похожа на княжну Тараканову?
– Нет, твоя протеже – хорошая женщина. Грех дурное сказать.
– Она сейчас беременна, через полгода ей рожать. Муж с ума сходит от беспокойства, особливо боится, что жену насильно постригут в монахини. Что тогда будет с ней, с ним и с ребенком? Вы сами видели, как она о нем услышала, упала в обморок! Помогите, матушка, будьте заступницей!
– Так что же я могу сделать, коли царь гневается!
– Цари уходят и приходят, а мы остаемся.
– Ты никак умыкнуть послушницу хочешь и ищешь моего благоволения?
– Нет, матушка, мне ее от Государя негде спрятать. У вас ей будет спокойнее. О том прошу, чтобы не обижали сироту и помогли чем можно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39