Это грозило, как минимум, задержкой на неопределенно долгое время путешествия, а как максимум, Сибирью и каторжными работами. По поводу справедливости отечественных судов у всех было одно, возможно и предвзятое мнение: «суд, что дышло, куда повернет, туда и вышло».
– Что мы будем делать дальше? – спросил мнение участников события старший по званию поручик Полибин.
– Может быть, вернемся в Питер? – предложил Семидольный.
– Зачем? – спросил я.
– Ну, – протянул он, – там-то все-таки больше правды, чем в здешнем уезде.
– У меня нет времени полгода сидеть в тюрьме под следствием, чтобы доказать, что я не разбойница, – решительно сказал я. – Кто хочет, может возвращаться.
– Никто не хочет, – оправдываясь, сказал Аркадий. – Только как бы хуже не вышло! Уедем, а нас потом разыщут и обвинят в убийстве.
Такая постановка вопроса напугала «компаньонов», и все заметно приуныли. Тогда пришлось за дело взяться мне.
– Во-первых, найти нас невозможно. Никто не видел, как мы сюда приехали, и нужно сделать так, чтобы не увидели, как уедем. Разбойники, кстати, этим и пользовались. Люди пропадали по пути из Питера в Москву, и никто не мог понять, куда они девались.
– Почему ты так думаешь? – спросила Юля.
– Иначе их бы давно поймали и отправили на каторгу. Если мы не хотим, чтобы нас искали, отсюда нужно уехать сегодня же, как только стемнеет, а до этого похоронить убитых и замести следы.
– А как их заметать? – опять поинтересовалась любознательная куртизанка.
– Это я беру на себя. После нашего отъезда никаких следов не останется. И самое главное, о том, что здесь произошло – никто никогда не должен узнать. Как только кто-нибудь проговорится, даже на исповеди – все мы пропали.
– А как быть с ним, – спросил Александр, кивая в сторону Мити, – и со стряпухой? Они-то не с нами?
– Теперь будут с нами. Кто из вас чувствует себя грешным оттого, что защищал свою жизнь? Пусть скажет это сейчас при всех.
Желающих каяться не нашлось. Все молча ждали, чем я кончу свой монолог.
– Раз никто не признает себя грешником, значит, и каяться не в чем. Нас сюда заманили обманом, и хотели лишить живота и имущества. Я правильно говорю?
– Правильно, – нестройным хором подтвердили все, включая Митю.
– Мы же поступим по-христиански и похороним разбойников. Пусть спят с миром.
– А как же без панихиды? – встрял в разговор Аркадий.
– Закажем во Владимире. Теперь, мужчины, идите рыть могилу, а мы с Марией наведем здесь порядок.
Как только нашелся лидер, решившийся взять на себя ответственность и руководство, проблема начала решаться почти сама собой. Из наших четырех мужчин трудоспособными были двое: Иван и Дмитрий, а травмированные офицеры составляли у них трудовой резерв и могли быть использованы на подхвате. Старшим я назначил не Полибина, а Ивана, как наиболее дееспособного.
Когда под руководством солдата похоронная команда удалилась, я отправился знакомиться со стряпухой, с которой пока не встречался. Ею оказалась растрепанная баба с распухшим от слез лицом. Она была в невменяемом состоянии и могла только рвать на себе волосы и голосить.
Полюбовавшись на это странное создание, я вернулся в зал к Юлии. Она выглядела подавленной и откровенно боялась покойников. Мне тоже было не по себе глядеть на дело своих рук. Однако ни исправить содеянное, ни поступить по-другому было нельзя, как говорят французы: « A la guerre comme a 1а g иегге» , а на войне бывают убитые.
– Лизонька, мне так страшно, – сказала Юля и прижалась ко мне. – Они мне ночью будут сниться?
– Нет, конечно, но тебе лучше уйти отсюда. Подожди или на улице, или в какой-нибудь другой комнате.
– Правда, а ты не обидишься? – обрадовалась Юля и совсем не по-сестрински поцеловала меня в губы. – А ты не хочешь уйти со мной? – лукаво предложила она.
– Хочу, но не могу. У меня еще много дел.
Это была чистая правда. Мне нужно было порыться в вещах покойного предводителя и по ним попытаться понять, чем кроме молений занимается странная секта, с которой меня постоянно сталкивает жизнь и обстоятельства.
Первым делом я осмотрел саблю хозяина. Она, как и моя, была какой-то запредельной ценности, но все-таки не такая древняя и не так богато украшена. Оставив ее, я занялся сундуком. Оказалось, что до половины он заполнен старой и странной одеждой, когда-то возможно необычайно дорогой, но давно вышедшей из моды.
Отложив в сторону собольи и куньи шубы и придворные наряды начала века, я докопался до залежей ценной утвари: серебряных блюд, кубков, стаканов и обеденных принадлежностей. Под этим пластом находились завязанные в холстину золотые предметы, с виду довольно неказистые; они были или очень старые или невысокой художественной ценности. В самом низу сундука хозяин хранил бумажные и серебряные деньги.
Я с трудом поднял лежащий на боку тяжеленный стол и начал раскладывать на нем найденные сокровища. Видно было, что покойный был весьма аккуратным человеком. Серебряные и золотые монеты он хранил в специальных кожаных мешочках, на которых желтой краской прописывал сумму «вклада», а ассигнации – разложенными по достоинству купюр.
К сожалению, ничего интересного для меня в сундуке не оказалось.
Пока не вернулись остальные участники, я прикинул, сколько денег сумели награбить разбойники. Оказалось, что не так уж и много. В сундуке было шесть тысяч серебром и примерно тридцать две тысячи ассигнациями.
Вопрос, как разделить найденные сокровища для меня не стоял.
Самое лучшее в таких случаях поделить между всеми поровну, чтобы не создавать прецедента для взаимных обид и зависти. Меня эти деньги не очень интересовали, хотя лишних и не бывает, но тратить их было негде.
Кроме ценностей, в сундуке больше ничего не оказалось: видимо, свои тайны сектанты хранили в других местах. Я начал осматривать зал, старательно обходя стороной убитых, но это занятие прервал стремительно приближающийся жуткий вопль.
– А!… – закричала где-то в доме женщина очень высоким голосом.
Я бросился к столу и схватил лежащую на нем обнаженную трофейную саблю, которую недавно рас сматривал.
– А! – послышалось совсем близко, и в зал влетела Юлия с разлохмаченными волосами, в растерзанной одежде.
Она выглядела совершенно ненормальной. Вбежав, она кинулась через зал к дальней стене, однако споткнулась об убитого разбойника и с размаху полетела на пол.
– Юля! Что случилось?! – крикнул я, однако ответ появился сам собой.
Следом за куртизанкой в помещение вбежало ревущее существо с длинным блестящем ножом в руке.
– Убью! – закричало существо, на мгновение остановившись на пороге и обводя безумным взглядом разгромленный зал.
Только теперь я узнал стряпуху, такую же, как и Юля, растерзанную, но не испуганную, а полную ненависти.
– Убили! – завопила она, увидев плавающие в крови трупы, и начала с безумным видом обводить глазами комнату.
Ее взгляд, не узнавая, скользнул по мне и остановился на бедной девушке, которая, пытаясь встать, на четвереньках отползала подальше от страшной бабы.
– А! – закричала теперь уже стряпуха и подняла руку со своим страшным ножом.
Между ней и Юлей было всего два метра, я находился дальше, у боковой стены, к тому же нас разделял стол. Первым порывом было перескочить через него, но сделать это не дала длинная юбка. Тогда я выпустил из руки саблю, схватил кошель с монетами и запустил его в сумасшедшую бабу.
Скорее всего, это и спасло Юлии жизнь. Снаряд угодил женщине в щеку и сбил с броска. Ее голова дернулась, она отмахнулась, блуждающим взглядом посмотрела на упавший к ногам кожаный мешочек и перевела взгляд на меня. В глазах ее были муть, отчаянье и ненависть. Красное распухшее лицо, вздыбленные волосы делали ее просто страшной.
Видимо, стряпуха только теперь увидела меня, и то, что я женщина, подхлестнуло ее ненависть. Забыв о Юлии, она кинулась на меня, но теперь уже ей помешал стол. Она налетела на него и попыталась достать меня ножом.
Я инстинктивно отпрянул и присел на корточки, чтобы поднять брошенную саблю.
Стряпуха размахивала ножом, пытаясь перегнуться через стол. Когда я встал с клинком, направленным ей в грудь, это ничуть не усмирило бедолагу. Напротив, только подлило масло в огонь. Теперь она выкрикивала какие-то бессвязные слова и ругательства, а потом бросилась в обход стола, чтобы добраться до меня. Юля смогла, наконец, встать с пола и жалась в углу, как мне показалось с беглого взгляда, совсем потеряв способность защищаться.
Я повернулся к приближающейся напасти, не представляя, чем может кончится наш бой и вообще, что мне делать. Когда женщина оказалась на моей стороне стола и пошла вперед, глядя мне прямо в глаза, я начал отступать, выставив перед собой клинок.
– Успокойся! Брось нож! – говорил я, пятясь. – Все будет хорошо!
– Убью! – опять членораздельно закричала безумная и бросилась грудью на острие.
Рывок был внезапен и так быстр, что я не успел отскочить, и сабля, обо что-то споткнувшись, скользнула по грудной клетке и, как в масло, вошла в тело. Я выпустил рукоятку из руки и отпрыгнул назад. Пронзенная насквозь женщина с едва не дошедшим до груди эфесом продолжала идти на меня, пытаясь ударить ножом.
В ее безумных глазах теперь появилась смертная мука, страх и растерянность.
Я вяло отступал, не в силах оторвать взгляд от расплывающегося на проткнутом сарафане кровавого пятна.
«Этого мне только не хватает», – подумал я, заранее боясь того, что теперь меня будут преследовать видения убитой.
– Будь ты… – негромко и отчетливо, произнесла стряпуха, и на ее губах появилась розовая пена. Потом, споткнувшись, она упала вперед, всклоченной головой прямо к моим ногам.
– А! – опять закричала Юля и, спасаясь, теперь неизвестно от кого, бросилась мне на грудь и обхватила руками.
– Успокойся, все кончилось, – устало сказал я, не в силах отвезти взгляд от торчащего из спины окровавленного клинка.
– Я боюсь, обними меня! – молила девушка, все теснее прижимаясь ко мне.
Я крепко сжал ее тело и поцеловал, пытаясь успокоить. Юлю била сильная нервная дрожь и совсем неожиданно для меня она начала задирать мне юбку.
– Юля, что с тобой? – спросил я, пытаясь отстраниться. – Не нужно!
Однако она не отпустила и начала осыпать мое перемазанное паутиной и пылью, потное лицо поцелуями.
Как ни странно, но и у меня внезапно возникло сильное и болезненно-острое желание овладеть ею. Мы соединились прямо на столе, заваленном деньгами. Ничего красивого и романтического в этом соитие не было, одна яростная страсть жизни, победившей смерть.
Все это продолжалось коротко, несколько быстрых минут. Потом мы распались и встали, одинаково отряхивая юбки и не глядя друг на друга.
– Прости меня, – шепотом сказала девушка, – но я люблю другого человека!
Я почти равнодушно подумал, что она говорит об Аркадии, и что нам с ней повезло, что нас никто не застал.
– Все хорошо, – ответил я, – мне нужно переодеться, платье совсем порвалось.
– Это что за деньги? – спросила Юлия, совсем другим тоном, удивленно глядя на пачки ассигнаций и мешочки с монетами, которые мы разбросали, освобождая для любви стол.
– Их, – кивнул я на труппы разбойников. – Потом поделим.
Чтобы ни у кого не возникло соблазна, я положил ценности назад в сундук и закрыл крышку. Юля безучастно сидела на перевернутом хозяйском кресле. Когда я ее позвал, она, словно очнувшись, вскочила на ноги.
– Она меня чуть не убила! – сказала девушка, со страхом взглянув на мертвую стряпуху.
– Чуть не считается, – ответил я. – Пойду, переоденусь.
– Я с тобой!
Мы вышли из дома во двор. Наших спутников около дома видно не было, и мы пошли на зады усадьбы к конюшне и каретному сараю. Там, на задах, в мягкой земле крестьяне копали яму под наблюдением обоих офицеров, сидящих на завалинке. Яма была уже глубокая, но видимо не устраивала землекопов, и они продолжали выбрасывать влажную супесь на бровку могилы,
– Мария, что с вами случилось! – воскликнул Аркадий, вскакивая при нашем приближении. – На вас напали?!
– Да, – безразличным для влюбленной тоном, ответила она, глядя почему-то не на прапорщика, а на перемазанных землекопов.
– Кто!
– Стряпуха сошла с ума и чуть нас не зарезала, – ответил я вместо куртизанки.
– Марфа всех жалела, – откликнулся из ямы Митя, – ей без братии не жить!
Удивительно, но теперь он почему-то не выглядел таким тупым увальнем, каким показался мне в тереме.
– Она вам не навредила? – продолжил переживать Семидольный, глядя исключительно на Юлию.
– Нет, все обошлось.
– Пожалуй, хватит копать, – сказал Иван, оглядев яму.
– Пожалуй, – согласился с ним поручик.
– Где наши вещи? – спросил я вылезающего из ямы Ивана. – Мне нужно умыться и переодеться.
– Да здесь, в каретном сарае, в сундуке, – ответил он.
– Умыться можно в бане, – добавил Митя, показывая на бревенчатую баньку стоящую здесь же на задах, только в другом углу подворья.
– Я с тобой! – излишне горячо воскликнула Юля.
Я пошел в каретный сарай, оставив остальных разбираться с похоронами. Внутри довольно большого, с высоким потолком помещения стояли две дорогие кареты с застекленными дверцами и наша коляска.
Сундук оказался на своем месте, с неповрежденным замком. До него у разбойников не дошли руки. Я его открыл, и мы с Юлей взяли свежее белье и платье. Потом отправились в баню. Горячей воды там, естественно, не оказалось, мы помылись холодной и вернулись в дом.
Пока «барышни» занимались туалетом, мужчины переносили убитых в могилу. Работа была грязная и тяжелая. Особенно досталось Полибину с его вытянутыми на дыбе сухожилиями. Он казался вялым и бледным, только что не падал в обморок. Аркадий уже отошел и даже пытался помогать закапывать яму. Дело близилось к вечеру, и нужно было торопиться засветло замести следы.
Когда все было кончено, я сам сходил проверить, видны ли следы могилы. Как и предполагалось, над ямой возвышался аккуратный холмик. На ней не хватало только креста с надписью. Пришлось заставить соратников разбросать землю и утрамбовать яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39