Иван только посмеивался, а остальные были готовы к тому, чтобы устроить бунт. Однако вняли уговорам и подчинились. Со всеми делами управились уже затемно. После чего все собрались в зале.
– Дом придется сжечь, – сказал я.
– Зачем? – спросил Александр.
– Чтобы не оставлять следов.
Мне никто не возразил. Настроение у нашей компании было подавленное, настало время его улучшить.
– Помоги мне, – попросил я Ивана и открыл крышку сундука.
– Что там? – удивился он.
– Наш гонорар, – непонятно для большинства, ответил я и развязал узел. Вид внушительной кучи денег поверг присутствующих в ступор.
– Здесь около сорока тысяч рублей, – сказал я. – На каждого придется больше шести с половиной тысяч.
Спутники заворожено рассматривали деньги.
– Поделим все поровну, – предложил я.
С таким решением согласились все, во всяком случае, никто не возразил.
– И еще заберем кареты и лошадей.
– А если у них есть хозяева, или их кто-нибудь опознает? – задал резонный вопрос Аркадий.
– Если ими пользовался хозяин, то вряд ли они ворованные. К тому же кареты хоть и хорошие, но не редкие.
– А когда ты, барышня, будешь делить деньги? – спросил Митя
– Можно прямо сейчас, но это займет много времени. Лучше посчитаем и поделим по дороге.
Опять мне никто не возразил. Похоже, что я окончательно захватил лидерство. Стал новоявленной атаманшей.
– Еще вопросы есть? Если нет, можно запрягать лошадей и выезжать.
– А с рухлядью что будем делать? – спросил Митя и показал на лежащую кучей старинную одежду.
– Оставим здесь.
– Ладно, пошли запрягать, – поднявшись со своего места, сказал Полибин. – А что делать с вашей коляской?
– Оставим, все равно у нас нет лишнего кучера.
Однако как ни спешили мои спутники, выехать нам удалось только в два часа ночи. Погода была нам под стать – разбойничья. Обе кареты оказались, что называется «на ходу», но мужикам пришлось долго возиться с упряжью.
Я взял на себя миссию поджигателя. Хотя вблизи разбойничьего притона и не было деревень, такой масштабный пожар могли заметить, поэтому пришлось придумывать, как обезопасить свой отъезд, чтобы его не связали с поджогом. Я применил одну простенькую схему: сделал «мину замедленного действия». Она сработала, и далекие сполохи на месте мызы мы увидели тогда, когда уже ехали в сторону Москвы по столбовой дороге.
Как ни странно это звучит, но никаких неприятностей до самой конечной точки нашего пути, Шуи, с нами больше не случилось.

Глава девятнадцатая

Даже в наши дни город Шуя с трудом может считаться крупным культурным и промышленным центром: 70 тысяч жителей несколько ткацких фабрик, пара заводов.
В старину Шуя называлась Борисоглебской слободой, как видно из грамоты Иоанна Грозного, данной в 1574 году дворянам Лазаревым. Иван Грозный отдал ее «в кормление» боярину Игнатию Васильевичу Голохвастову; а в 1566 году грозный царь присоединил ее вместе с волостями к опричным городам, то есть сделал своей личной собственностью; затем пожаловал Шуе «земли под новые дворы и животине на выпуск». В 1609 году Шуя была разорена поляками; потом вновь сильно пострадала при набеге литовцев, казаков и прочих. В 1654 году ее посетила моровая язва, от которой люди вымерли «без остатка» в 90 дворах (из 211). В 1708 года Шуя была приписана к Московской губернии, позднее сделана уездным городом Владимирского наместничества, а потом – Владимирской губернии. В середине XVIII века ее обнесли с трех сторон валом и рвом. С четвертой стороны ее защищала река Теза.
Мы въехали в город через широкие ворота, закрывающиеся только в темное время суток. Город был самый обычный, как две капли воды похож на город Троицк, с которого начались мои странствия по России. Его украшали несколько каменных и деревянных церквей, торговые ряды с лабазами, главной была центральная улица, на которой жила «чистая» публика и местный бомонд.
Оба наших офицера были связаны с этими местами, у родителей Семидольного в Шуйском уезде было небольшое именьице в шестьдесят душ крестьян, у Полибина тетка служила игуменьей местного женского Всехсвятского монастыря.
За время, проведенное в пути, отношения в компании сильно видоизменились: Полибин, после разборки с бандой, выказывал мне большое уважение, без напрягов слушался советов, но ухаживать перестал; Аркадий по-прежнему сох по Юлии, навязчиво пытался быть ей полезным, разве что перед ней не стелился, но в сближении не только не продвинулся вперед, напротив, мне казалось, она делалась с ним все холоднее.
После взрыва страсти на столе в зале сатанинской мызы, наши близкие отношения с Юлией прекратились. Даже когда нам несколько раз случалось ночевать вдвоем в одной комнате, она не давала ни малейшего повода к их возобновлению. И вообще, после нашей встречи с бандой, Юлия изменилась. Она стала задумчивой, больше молчала и смотрела вокруг каким-то отрешенным взглядом.
– Где здесь монастырь? – спросил я Полибина, как только мы попали в город.
Он указал.
– Зачем вам здесь оставаться, – заволновался прапорщик, опасаясь потерять Юлию. – Поехали к нам в имение, это всего пятнадцать верст. Батюшка и матушка вам будут рады!
– Никак нельзя, – в который раз начинал ему втолковывать я. – У нас с Марией обет, а у вас с Александром отпуск. Нам время собирать камни, а вам их разбрасывать.
Однако библейская мудрость никак на него не действовала, он начинал клянчить, почти плакать, не замечая, что становится смешным. Полибин стыдился такого поведения товарища, наедине пытался его урезонивать, но все впустую.
– Мы с Аркадием тоже сегодня можем остановиться в монастырском странноприимном доме, – нашел компромисс Александр. – Я повидаюсь с теткой, а завтра мы поедем дальше.
Меня такой расклад устраивал. Последние дни от предвкушения встречи с Алей я и сам был не очень адекватен. Как только оставался один или ложился спать, сразу же налетали воспоминания, потом наползали страхи и за нее, и за прочность наших отношений. От недосыпа и нервного напряжения я начинал психовать, часто становился несдержан и раздражителен. В таком состоянии очаровать игуменью и добиться от нее помощи было весьма проблематично.
Я представлял романтическую тетушку Александра, ставшую монахиней после смерти жениха, хрупкой, с большими, трагическими, немного близорукими глазами и заранее настраивался на встречу с такого типа женщиной.
Всехсвятский женский монастырь оказался большим и с виду богатым. Нас вместе с лошадями и каретами без лишних разговоров пропустили в монастырские ворота, и пожилая черница указала, как доехать до странноприимного дома. Там к нам сразу подошли две послушницы (я пока не разбирался в одежде и статусе монахинь и верил на слово своим более опытным в таких вопросах спутникам) и проводили в помещения для гостей.
Полибин спросил одну из христовых невест о настоятельнице, и та сказала, что матушка больна и сегодня из своей кельи не выходила. Нас это не огорчило. Приближался вечер, мы целый день тряслись по ухабам провинциальной дороги и вполне заслужили отдых. Конечно никаких вопросов, которые могли привлечь ко мне внимание или вызвать подозрения, я не задавал. Косил под обычную богомолку и повторял все, что делали другие приезжие женщины.
Попрощавшись со спутниками, мы с Юлией поместились в одну тесную келью и, умывшись, легли отдыхать. Келья была совсем крохотная, так что при Желании мы, не вставая, могли коснуться друг друга пальцами.
– И что ты решила с Аркадием? – спросил я теперь уже бывшую куртизанку.
– А решать просто нечего, – ответила она, не проявляя к теме разговора никакого интереса.
– Но мне казалось, он тебе нравился, и ты собиралась за него замуж!
– Мне и без него есть за кого выйти замуж, – неожиданно ответила Юля.
– Неужели за Полибина?! – поразился я, удивляясь, как мог не заметить их романа.
– Очень нужно, – не менее пренебрежительно ответила она.
Больше, на мой взгляд, кандидатов в женихи не просматривалось, и я решил, что девушка имеет в виду какого-нибудь питерского поклонника, и вопроса о незнакомом кандидате не задал.
– Я выхожу замуж за Митю! – после нескольких минут молчания вдруг сказала она.
– За какого Митю? – не понял я.
– С нами ехал один Митя!
– За нашего, за разбойника?! – поразился я. – Но ведь он… – начал говорить я, и мог бы много что сказать по поводу такого странного брака, но в данных обстоятельствах это было явно лишним. – Ты уверена, что это стоит делать?
– Он увидел во мне Марию!
И опять я не сразу понял, что она имеет в виду, свое новое имя или Деву Марию. Подумав, решил, что все-таки мать Иисуса из Назарета.
– Ну, если так…
– Аркадий видит во мне простую женщину, – неожиданно горячо заговорила она. – Я ведь вижу, какими глазами он смотрит на меня!
На это возразить было нечего, хотя ничего плохого в том, что мы замечаем друг у друга половые признаки, я не видел. В конце концов, если я женщину заинтересовал как мужчина, то почему должен комплексовать по этому поводу?!
– Вообще-то против Дмитрия я ничего не имею, после того как он получил доской по голове, у него наблюдается явный прогресс…
– Ты можешь говорить о Мите что угодно, но я буду с ним счастлива, и теперь, когда у нас есть деньги, мы можем объединить наши капиталы…
Последние слова Юлии сразу же конкретизировали вопрос. Теперь стало яснее, что она хочет иметь.
– Я хотела с тобой поговорить о карете и лошадях, – продолжила она. – Ты не будешь против, если мы с Митей оставим их себе? Я думаю начать торговлю зерном, и нам на первых порах понадобится много денег. Второй экипаж нам тоже мог бы пригодиться, но я не знаю, как на это посмотрят Аркадий и Александр. В конце концов, почему им должна достаться чужая карета?
– Вероятно потому, что они принимали участие… – я не смог подобрать нужные слова и закончить фразу. Сказал по-другому: – Потому, что они добыли ее в бою.
– Они молоды, богаты, – не слушая меня, продолжала говорить Юлия, – к тому же скоро идут на войну, их там могут убить. Тогда наша карета и лошади вообще отойдут чужим людям!
Такой прыти от нежного, легкомысленного создания я никак не ожидал. К тому же пока не знал, понадобится ли мне самому экипаж. Если получится выкрасть Алю из монастыря, то для побега будут нужны хорошие лошади.
– Давай оставим этот разговор. Утро вечера мудренее. К тому же, если говорить откровенно, то вы с Митей меньше всех заслужили приз.
Юлия ничего на это не ответила, потом, как будто подчиняясь стихийному порыву, протянула мне руку:
– Ты не соскучился без меня? Хочешь…
– Нет, единственное, что я хочу – это спать, – грубо ответил я и задул свечу.
Юлия такой прямолинейной простотой меня удивила, но голова моя была занята другим, я думал о предстоящей встрече с женой. Когда мы увиделись с ней в Зимнем дворце я узнал, что она беременна, сейчас срок был еще невелик, около трех месяцев, но каково ей в монастыре будет носить ребенка, рожать! Этого я совсем не представлял.
Если император предполагает, что она имеет какое-то отношение к роду Романовых и может гипотетически претендовать на престол, ребенок, особенно если у нас родится мальчик, неминуемо навлечет на Алю новые беды.
Я не специалист по русской истории, но имена императоров помню и могу поклясться, что ни о каких претендентах на престол, за исключением потомков Павла, я никогда не слышал.
К тому же малорослый император за время вынужденного сидения в Гатчине наклепал от двух жен столько детей, что никаких вопросов с нехваткой Великих князей не стоит до сих пор. Однако это знал я, но не знал сам Павел и, пользуясь неограниченной властью, мог делать со своими подданными, что ему заблагорассудится.
Передумав все, что было можно и нельзя, перебрав самые парадоксальные варианты развития событий, я окончательно запутался и решил, что самое лучшее – действовать по обстоятельствам, что у меня последнее время весьма неплохо получалось. Я заставил себя закрыть глаза и начал считать верстовые столбы, и это так хорошо подействовало, что утром Юля с трудом меня растолкала.
В монастырской церкви зазвонил колокол к заутрене. Мы, благочестиво прикрыв головы платками, отправились к службе. Монашки и послушницы истово молились, а я незаметно смотрел по сторонам, пытаясь среди большого количества одинаково одетых женщин разглядеть свою жену. Однако сколько я ни всматривался, увидеть ее не удалось.
После службы сестры отправились в трапезную. Гостям, которых оказалось около тридцати человек, были накрыты отдельные столы в том же помещении, только через широкий проход, так что миряне и монахини близко не соприкасались.
Владимирский Всехсвятский монастырь был общежитский. Это значило, что монахини не имели личной собственности и питались не порознь, а все вместе. Стол оказался не просто скромный, а скудный. Однако никто не кривился, и отъевшиеся барыни добросовестно поглощали пустую кашу, видимо приобщаясь к аскетизму праведников.
После завтрака я подошел к Полибину. Мы поздоровались, и я спросил, виделся ли он с теткой.
– Нет, она больна и не выходит из кельи. Я написал ей записку, и она обещала меня принять, – ответил он.
– А не сможете ли вы меня с ней познакомить?
– Могу, а зачем вам?
– Мне сказали, что здесь в послушницах моя подруга. Мне очень нужно с ней увидеться.
– Коли так, извольте. Думаю, тетка в такой малости мне не откажет.
Кроме меня и Александра дел к игуменье ни у кого не было, и мы пошли с ним вдвоем. Жила настоятельница в большой келье, скорее напоминавшей кабинет, хотя здесь же была и застеленная лавка с тощим тюфяком, и большой иконостас.
Навстречу нам поднялась невысокая, коренастая женщина с выразительным волевым лицом, Никаких признаков романтической грусти на нем не было. Она больше напоминала успешную руководительницу средних лет, замороченную непрерывными делами. На племянника мать Фетисия, так после пострижения, звали настоятельницу, взглянула ласково, но без особой нежности.
Мы по очереди поцеловали у нее руку, она перекрестила нас и приложилась ко лбу племянника губами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39