А дай Бог, ежели вскорости с государем что случится, и будет ему апоплексический удар (табакеркой по голове), то чтобы осталась Алевтина живой и здоровой.
– Ты что такое, юноша, говоришь, какой такой удар у государя?
– Это я так, мне цыганка нагадала, что долго Павел Петрович не процарствует. Так выполните просьбу, матушка? Я в долгу не останусь: и вас вылечу, и денег оставлю, на Алевтинин уход и содержание.
– Вижу я, очень тебе муж послушницы дорог, коли так за его интерес стараешься!
– Дорог до чрезвычайности! И он сам, и сия послушница, хоть она меня и не знает, и дите их будущее.
– Редко в таких младых летах возможно такое самоотверженье лицезреть. Похвально это. А сам-то ты, юноша, не думаешь Господу служить, а не человеческому хозяину?
– Господу и через человека служить можно, как венцу творения. Для благости и очищения, как вы служите, матушка, – замысловато сформулировал я приятный монахине ответ.
– Ладно говоришь.
– И еще, матушка, дозвольте принять денег на содержание послушницы три тысячи рублей ассигнациями и столько же для выдачи ей, коли я или муж не сможем встреть ее, когда окончится опала.
– Оставь, приму, – без ломаний согласилась игуменья. – Просьбы твои разумны и не чрезвычайны
Я отсчитал из «разбойничьей пачки» шесть тысяч.
– Послушницам можно иметь свои деньги?
– Твоей можно, – усмехнулась она.
– Тогда передайте Алевтине этот мешочек с серебром, мало ли какая будет у нее нужда.
– Хорошо, и это исполню.
– И еще одна, чрезвычайная просьба. Дайте нам с послушницей свидание хоть на час. Никто кроме вас о моем мужском поле не ведает и зазору в том не будет
Монахиня выслушала и отрицательно покачала головой.
– Правда твоя, просьба эта чрезвычайная. И не за себя боюсь, а за саму молодую жену. Кабы кто из моих завистников не донес туда, – она подняла глаза наверх. – Тогда худо твоей Алевтине будет.
В этом был слишком большой резон, чтобы можно было что-нибудь возразить. Однако и оставить Алю в тревоге и неведенье я не мог.
– Может быть, есть какая-нибудь возможность? Представляете, я только успел передать привет от мужа и ничего ей о нем не рассказал. Она с ума сойдет от неизвестности!
– Я могу сама все передать, скажи мне, – резонно предложила игуменья.
– Спасибо, но боюсь, она не поверит. Сами посудите, незнакомый ей человек передает через вас рассказ о муже, вы бы поверили?
– Наверное, нет, – подумав, ответила монахиня. – Однако не знаю, у меня мужа не было.
– Я знаю вашу историю, Александр рассказывал.
– Это он плохо сделал, не должно посторонним знать о том.
Я понял, что совершил бестактность и не нашелся, как поправиться. Вернулся к своей теме:
– А нельзя меня поселить там, где живут послушницы?
– Вы и вправду забыли про свой пол. У нас здесь женский монастырь, а не вертеп.
– Простите, мне такое даже в голову не пришло.
– Ладно, у меня есть одна надежная монахиня, она вас сведет в келью к послушнице. Только ты должен дать мне слово, что никак не употребишь во зло мою снисходительность.
– Могу поклясться, – быстро ответил я.
– Клятв не нужно, достаточно слова. Вечером за тобой зайдет сестра Арина, слушайся ее во всем.
Я понял, что аудиенция закончена, но задержался еще на два слова:
– Завтра с утра мы повторим сеанс.
– Хорошо, прощай.
Я поцеловал настоятельнице руку, она меня перекрестила, и я отправился восвояси.

Глава двадцатая

Невдалеке от покоев игуменьи меня ждала вся наша компания, встревоженная таким долгим отсутствием.
– Мы с Аркадием собрались уезжать и ждем вас проститься, – сказал поручик. – Вы не передумали ехать с нами?
– Нет, мы остаемся здесь.
– У меня к вам просьба, Елизавета Федоровна, вы не против, если Иван отвезет нас в батюшкино имение в карете? Так, знаете ли, хочется… – заискивающе спросил Аркадий.
– Вот Иван, с ним и договаривайтесь, при чем здесь я?!
– Отвезу, почему не отвезти, – сказал Иван. – Барышня, можно вас переговорить на два слова.
Я извинился, и мы с ним отошли в сторонку.
– Здесь Алевтина? – сразу же спросил он.
– Да, мы даже виделись, только подходить к ней опасно.
– Почему?
Я рассказал о царском приказе. Дополнил своим комментарием:
– Придется ее пока оставить здесь. Не приведи Господь, поймают, сразу же убьют. Не в Америку же нам бежать. Сначала подготовлю надежное укрытие.
– Дела, – покачал головой солдат. – У меня тоже беда.
– Что еще случилось?
– Помнишь я тебе рассказывал про мальчишку-полковника, из-за которого пришлось мне дезертировать из полка?
– Это тот, что шпицрутенами тебя хотел забить?
– Он.
– И что?
– Только что прибыл в монастырь с семейством, видать, грехи замаливать. Боюсь, если меня узнает, худо будет.
– Вот почему ты согласился мальчишек в имение отвезти!
– Уберусь пока подобру-поздорову. Давай на всякий случай простимся. Коли умыкать Алевтину не будешь, я тебе без надобности. Я, пока ты с настоятельницей возился, уже приготовился в бега. Сундук с твоим багажом у кастелянши. Ну, прощай что ли. Спасибо за все. Не поминай лихом. Обниматься не будем, на нас смотрят.
– Прощай, Иван, даст Бог, свидимся. Не в этом времени, так жди в гости в двадцать первом веке! Привет Марфе Оковне!
Офицеры простились с нами, пообещав вернуться не позже чем послезавтра, и вместе с Иваном пошли в сторону монастырских служб. Я остался с Юлией и Митей.
Красавица была сердита и смотрела на меня злыми глазами.
– Ты зачем разрешил им карету забрать? – набросилась она на меня.
– А почему ты решила, что я все отдам тебе? – рассердился я. – Я и сам, кстати, остался без коляски.
Ее прекрасные эмалевые глаза стали твердыми и холодными.
– Смотри, Лизонька, потом не пожалей!
– Хорошо, постараюсь, – легкомысленно пообещал я, не представляя, какую пакость, кроме разоблачения моего пола, может сделать мне это легкомысленное создание. О том, что у Юлии хватит на это ума, я и не помышлял. Рядом с нами стоял Митя и смотрел обожающими глазами на свою богиню. Даже ему ей Судет трудно объяснить, что она столько времени делала в одной постели с переодетым мужчиной.
Мы разошлись, и я пошел смотреть, как будут уезжать офицеры. Юного полковника пока в монастырском дворе видно не было, и наша карета отбыла без приключений.
Оставшуюся часть дня до вечера я слонялся по монастырю, заглядывал в кельи, с подсознательной надеждой встретить Алю. Потом обошел город, посмотрел церкви, походил по рынку, и когда стемнело, вернулся в странноприимный дом.
В нашей келье было пусто. Юля куда-то запропастилась, и я подумал, что она не хочет встречаться со мной после утренней стычки. Время тянулось мучительно медленно, за мной все не приходили Наконец, когда я почти отчаялся, в дверь тихо постучали. Я буквально выскочил в коридор. Там стояла пожилая монахиня.
– Можно идти, – просто сказала она и, повернувшись, пошла к выходу. Я поспешил следом.
– Отстаньте и идите в пяти шагах от меня, – через плечо сказала черница.
Я послушно исполнил ее приказание и шел следом, стараясь сдерживаться и не убыстрять шаг. Мы вышли из наших палат, и по темному двору направились в обход монастырской церкви в ту часть комплекса, в которой я еще не был. Вскоре кончились постройки, и мы теперь шли между убранных и перекопанных огородных грядок.
– Скоро придем, – так же через плечо сказала монахиня.
Показалась ограда, но мы не дошли до нее и свернули к небольшому строению, больше похожему на строжку, чем на жилое помещение.
– Зайдите, там вас ждут, – опять не глядя на меня, сказала черница. – Через час я зайду за вами. Помните, что вы обещали матушке.
Я невнятно пробормотал «спасибо», и быстро вошел в темные сени через низкую дверь.
– Иди сюда, – прошептал знакомый голос, и маленькая горячая рука нашла мою руку. Я подчинился, мы куда-то пошли и оказались в небольшой, освещенной сальной свечой комнате.
Я остановился на пороге и смотрел в скрытое тенью Алино лицо.
– Кто вы такой? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Алечка. Это я, просто одет в женское платье и поменял свою внешность. Покопайся у меня в голове, и тебе все станет понятно. У нас мало времени, всего один час. Я тебе расскажу, что происходит, и договоримся, как нам нужно поступать.
– Это правда ты? – не слушая меня, прошептала она и вдруг заплакала. – Я так измучилась! Ты возьмешь меня отсюда?
Я обнял ее вздрагивающие плечи и прижал к себе.
– Нет, пока это невозможно, если нас поймают, то обоих убьют, – я намерено сказал «нас», чтобы у Али не возникло желание рискнуть только своей жизнью. – Это приказал царь. Но он скоро умрет, и ты будешь свободна.
– Хорошо, – без ненужных вопросов поверила она.
– Теперь к тебе будут совсем по-другому относиться. Я вылечил настоятельницу и оставил деньги на твое содержание.
– А ты, – она замялась, но потом все-таки спросила, – ты тогда станешь прежним?
– Надеюсь. Таким я стал не по своему желанию. Сидел под арестом в крепости вместе с одним человеком, мы вместе бежали, и он, чтобы меня не поймали, изменил мою внешность. А почему ты меня сразу не узнала? Разучилась понимать чужие мысли?
– Нет, научилась их не слушать. Иначе можно сойти с ума. Представляешь, что думают люди про себя?
– Догадываюсь.
– Кажется, что все говорят, говорят, без остановки, как будто нельзя без этого. А сколько кругом лжи и злобы! Иногда лучше ничего не слышать, иначе начинаешь всех подряд ненавидеть и бояться.
– Представляю, – сказал я. – Действительно, дар у тебя полезный, но трудный.
– Нет, когда научишься не подслушивать чужие мысли, то доходит только слабый гул, похожий на шелест листвы в лесу, он не мешает.
– Тебе было очень страшно одной?
– Нет, не очень, – сквозь слезы улыбнулась Аля, – я все время чувствовала, что ты меня пытаешься выручить. И это ничего, что у тебя были другие женщины. Ты зря от этого мучишься. Я не в обиде. Ты молодой, и тебе трудно устоять.
– Я… я… понимаешь, как-то так получалось…
– Я знаю, ты каждый раз стыдился и переживал Это лишнее.
Меньше всего на свете мне хотелось получить от нее индульгенцию, мне было легче хранить свои измены и переживания в себе, чтобы она ничего об этом не знала.
– Я тоже не клянусь тебе в вечной верности, – грустно сказала она. – Если будем вместе, тогда да, а если судьба разведет?.
– Постараюсь, чтобы не развела!
– Если бы это зависело только от нас!
Здесь спорить было не о чем, как и просить прощение, которого от меня не ждали. Аля удивительно быстро сделалась взрослой и мудрой. Мне показалось что между нами появилось отчуждение, но если оно и было, жена преодолела его, погладив мою щеку ладонью.
– Господи, какой ты еще молодой, у тебя даже борода не растет!
– Это не только от молодости, у меня сейчас монгольский тип, а у монголов плохо растут бороды.
– А как ты себя чувствуешь в чужом теле?
– Сначала было странно, особенно не хватало прежнего роста, а теперь ничего, привык. Кстати, раньше я совсем плохо ездил верхом, а теперь сижу в седле как влитой… Что это мы говорим все о пустяках…
– Наверное, потому что из них и состоит почти вся жизнь, – ввернула очередную сентенцию Аля. – Что ты будешь делать, пока я не освобожусь?
– Еще не решил, скорее всего, куплю здесь, в Шуе дом, чтобы быть возле тебя.
– Нет, не делай этого. Сколько мне ждать смерти Павла?
– Я точно не знаю, помню, что в 1801 году правил уже его сын Александр. Получается год, полтора.
– Уезжай. Ты здесь с ума сойдешь. К тому же нам нельзя будет видеться. Я знаю о царском приказе. Игуменья хорошая женщина, она меня жалеет. Поезжай в Захаркино к предку, только не заведи себе новую Алевтинку!
– Теперь это исключено. Я думаю, что Антон уже женился. Прапрабабушка никакого банного разгула не допустит.
– Антон Иванович собрался жениться? На ком? – тут же заинтересовалась Аля.
– На племяннице губернаторши Анне Чичериной. Прекрасная девушка, только боюсь, что она скрутит нашего Антона в бараний рог. Это я ее за него сосватал!
– Чудесно, найти своему прадедушке свою прабабушку! – засмеялась прежним смехом Аля.
– Наследственность дело серьезное, – поддержал я. – Предков себе лучше выбирать самим потомкам… Алечка, мы не поговорили о самом главном, – как ты себя чувствуешь?
– Хорошо я себя чувствую, как любая баба, которая собирается стать матерью. К масленице рожу тебе сына!
– Почему ты думаешь, что это будет сын?
– Чувствую.
В этот момент в дверь кельи негромко постучали, и к нам вошла проводница. Она удивленно посмотрела, как две девушки обнявшись, сидят на лавке.
– Барышня, вам пора.
– Уже прошел час? – поразился я.
– Больше, идемте скорее.
– До свидания, Аля, – сказал я, не осмеливаясь поцеловать жену при монахине. – Береги себя.
– Ты тоже, подруга, постарайся навестить меня на масленицу!
Я понял, о чем она говорит. К этому времени у нас должен родиться ребенок.
– Конечно.
Я встал и на негнущихся ногах вышел из кельи.
– Ночь-то какая звездучая, – сказала проводница, – месяц всходит, нам нужно торопиться.
Я ничего не ответил, и мы быстро пошли в сторону странноприимного дома. Монастырские обитатели спали, и мы не встретили ни одного человека. Моя проводница, как и раньше, не оглядываясь, шла впереди. Она заговорила только тогда, когда мы подошли к моим дверям:
– Барышня, матушка настоятельница просила вас завтра же уехать.
– Хорошо, – ответил я. – Но мне нужно с ней встретиться, я бы хотела еще ее полечить.
– Она просила передать, что теперь ей и так легче, а вы приезжайте позже. Сейчас же никак нельзя.
– Ладно, я уеду завтра утром.
Монахиня удовлетворенно кивнула, а я, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Юлию, вошел в нашу тесную келью. Месяц уже взошел и светил в окно, так что видно было и без свечи – Юлина постель оказалась пуста.
Я подумал, что моя красавица женихается со своим Митей, и, сняв платье, упал на кровать. События этой ночи стояли перед глазами, и мне было о чем подумать. Только сделать это я не успел, закрыл глаза и мгновенно заснул.
Когда я проснулся, кровать соседки по-прежнему была не тронута.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39