— Одрис всхлипнула. — Мне так жаль, что я заставила тебя страдать из-за меня, так жаль. Умоляю тебя — прости… не потому, что боюсь твоего гнева, а потому, что я люблю тебя.— И так мало доверяешь, что предпочла сбежать из собственного дома, вместо того чтобы сказать: вот человек, которого я, наконец-то, выбрала себе в мужья.— Это не так! — воскликнула Одрис, сдерживая рыдания. — Не так! Я же объяснила тебе в письме…— Но не сказала в лицо. Как ты могла подумать, что я откажу тебе в праве выйти замуж за отца ребенка, которого ты носила в чреве? Прискорбно, конечно, что вы обошлись без свадьбы или, обручения хотя бы, но что случилось, то случилось. А где сейчас твой благоверный? Почему я его не вижу? Ты что же думала, я грудью стану в воротах, защищая замок от его вторжения, словно от неприятеля?Слова сэра Оливера были резкими и жестокими, в голосе звучала горькая ирония, но эти резкость и горечь были порождены не гневом, а неизбывной болью, и Одрис склонила голову, содрогаясь от рыданий и лишь в эту минуту до конца осознавая, как сильно обидела дорогого ей человека. Ее воспаленный мозг лихорадочно искал хоть что-нибудь, что могло послужить оправданием, и в конце концов нашел — единорог, угрожающий Джернейву.— Послушай, дядя, — подняла Одрис к нему заплаканное лицо. — Я соткала четыре гобелена, которые никогда тебе не показывала, все четыре с единорогами — la licorne, Хью Лайкорн. Первые два безобидны — они показывают, как единорог встретился с девушкой, как они полюбили друг друга, как крепла их любовь. Но на третьем изображен единорог, попирающий копытами нижний двор и угрожающий рогом главной башне. Хью, когда увидел это, поклялся, что, пока будет жив, даже его ноги не будет в Джернейве.Выражение лица сэра Оливера изменилось, и спина Одрис покрылась гусиной кожей, когда она поняла, что дядя в тот самый момент, когда она упомянула о гобеленах, окончательно смирился с навязанным ему родством. Она хотела что-то добавить, но, увидев, как исчезает выражение боли с любимого лица, прикусила язык. Что бы она ни сказала, это не сможет изменить отношения дяди Оливера к ее пророческому дару, веря в него он утешился, — а ведь именно это и было ее целью. Словно в доказательство этого сэр Оливер молча шагнул к ней и осторожно взял руку, которая все еще оставалась протянутой к нему. Затем он склонился над племянницей, поцеловал ее в лоб, вздохнул и склонился еще ниже, чтобы лучше рассмотреть Эрика, который, наконец-то насытился, весело кивал головой, перекатывая губами сосок, но явно не собираясь выпускать его изо рта полностью.— Так-так, вот, значит, каков новый владетель Джернейва, — сказал оживленно Оливер, словно хотел побыстрее избавиться или запрятать подальше в мыслях то, что сказала ему Одрис. — Вижу, он многое взял от отца.— Сильный и крепкий, как он, и лицом схож, — согласилась Одрис, — только я надеюсь, что передам Джернейв по наследству все же не ему, не Эрику. Я надеюсь, что у меня будут еще сыновья. Эрику достанется Ратссон и… — чуточку запнулась Одрис, — возможно, кое-что еще. — Тут она, заглянув под руку дяди, отыскала взглядом леди Мод. — Это леди Мод Хьюг. Она…— Хью? Она что, родственница твоему мужу? В письме ты писала только об его дяде…— Ах, эти имена! — воскликнула Одрис. — Хьюг — фамилия, а не имя.Сэр Оливер нахмурился, затем, спросил недоверчиво:— Супруга сэра Лайонела?— Она самая, — ответила Одрис, радуясь тому, что вопрос о родственных отношениях Мод и Хью больше не является темой разговора. — Хью показалось, что сэр Лайонел в ходе поединка окликнул его, назвав Кенорном. Кенорн — имя, которое не часто встречается, а поскольку отца Хью звали именно так…— Отца Хью? — переспросил сэр Оливер. — Разве Хью знает, кто был его отцом?— Да, как выяснилось, Хью вовсе не незаконнорожденный. Существуют доказательства, что Маргарет Ратссон должным образом вступила в брак с сэром Кенорном… Но Хью, кроме имени отца, не удалось раскопать ничего большего. Это, понятно, очень его мучило, поэтому он летом, когда работы по поместью стало поменьше, решил навестить сэра Лайонела и узнать, откуда тот знает Кенорна. Сборы, однако, затянулись надолго, и когда мы приехали в Хьюг…— Мы? — встрепенулся сэр Оливер. — Он потащил тебя с новорожденным ребенком на руках в Хьюг?Одрис улыбнулась сквозь слезы.— Он потакает мне во всем не меньше, чем ты, дядя. Я потребовала, чтобы он взял меня с собой, он — неохотно, правда, — но все же согласился. Я думала, что, будучи рядом, не позволю Хью ввязаться в новую ссору с сэром Лайонелом. Но об этом, как оказалось, не могло быть и речи — сэр Лайонел умер еще до того, как мы собрались ехать в Хьюг. Все в замке выглядело очень странным, но прежде чем Хью сумел выяснить, в чем там дело, шотландцы… — глаза Одрис испуганно расширились. — О, Боже! — воскликнула она. — Я тут болтаю о пустяках и ни словом…— Успокойся. Мы знаем, что шотландцы на марше, — брови сэра Оливера гневно насупились. — Вчера мы с моими парнями выбрались за брешь и изрядно потрепали пару-другую мелких шаек. Я сложил их трупы кучами вдоль нашей межи, так что эти мерзавцы теперь стороной обегают Сэндо. Но это всего лишь бандитские шайки, обычные налетчики. Алан патрулирует среди холмов к югу от Адриановой стены. Ты, кстати, разве там его не видела?— Обычные… — Одрис содрогнулась и с трудом проглотила комок, застрявший в горле, но не стала рассказывать дяде о том, что видела своими глазами. Она знала об его равнодушном отношении ко всему тому, что не было непосредственным образом связано с поместьем. Вместо этого она ответила на его вопрос: — Мы приехали с севера, через ближайшую к мосту брешь. Хью старался держаться от Диа Стрит как можно дальше.— Мудрое решение, — кивнул головою Оливер. — Одна из армий движется по тракту на юго-восток — вероятно, к Дарему или даже, быть может, на Йорк. Корбридж уже пал, но что-то не видно, чтобы значительные силы двигались с той стороны на восток. Оливер-младший в Хексеме, и шотландцы пока еще не тревожили аббатство. Но они не забыли о Джернейве, готов дать голову на отсечение. Они еще сюда заявятся.Сэр Оливер внезапно осекся и ошарашено глянул на Одрис, и та поняла, что он не может взять в толк, почему говорит с ней на глазах у всех о таких вещах. Она не могла бы сказать с полной определенностью, но ей показалось, что столь необычная для старого рыцаря откровенность связана с тем, что он инстинктивно почувствовал перемены, происшедшие с ней, почувствовал, что она может теперь сама постоять за себя. Эта уверенность в собственных силах впервые зародилась в ней, когда она решила поехать в Морпет, и окончательно окрепла в тот день, когда — несведущая и незнакомая большинству людей в Хьюге — она поборола свой страх, спустилась в охваченный паникой внутренний двор замка, высмотрела именно тех, кого следовало, женщин и, опираясь на их помощь, подкрепленную собственным авторитетом благородной леди, навела порядок: скот загнали в загоны, детей поставили под присмотр, дружинников на стенах накормили горячей и сытной пищей.Тем не менее, когда она, кивнув головой, печально согласилась: «Да, они заявятся», дядя глянул на нее еще раз и досадливо поморщился. Одрис вздохнула. Дядюшка Оливер почувствовал, но не поверил, что она превратилась из девочки в женщину, в для себя отметил лишь то, что ее пророческий дар предвещает беду. Что ж, было бы глупо рассчитывать на большее, подумала Одрис. Разве не возносила она ранее хвалу Богу за то, что он не наделил дядюшку большей проницательностью? Тут уж ничего не поделаешь. Достаточно того, что он ее любит. Пусть считает ее такой, какой она ему больше нравится, в конце концов это ничего не меняет. Она достаточно взрослая теперь, чтобы жить своим умом.Пока длилась беседа, Эрик досыта наигрался с материнской грудью. Почувствовав, что сосок освободился, Одрис застегнула платье и поднялась на ноги, придерживая одной рукой сына, а второй поправляя на нем покровы, чтобы защитить от ветра. Сэр Оливер шагнул чуточку в сторону и набрал воздуху в легкие.— Иди в башню, — сказал он. — В твоих покоях все осталось так, как было прежде. Тетя Эдит займется леди Мод. А мне, пожалуй, следует отправить гонцов, чтобы сзывали в замок крестьян.Воспоминания об ужасах, увиденных по дороге, яркой молнией полыхнуло в мозгу Одрис, ее глаза заволоклись слезами, а руки крепко вцепились в Эрика— Я молю Бога, чтобы вы не опоздали, — тихо сказала она.Сэр Оливер тем временем уже направлялся к выходу, и подошвы его сапог резко скрипнули, когда он рывком повернулся к ней.— Вот как? Я потороплю их. А как быть с Аланом и Оливером-младшим? Вернуть их в Джернейв, чтобы…— Нет! — воскликнула Одрис со страхом и отвращением и тут же как маков цвет, зарделась от стыда — ведь теперь-то у нее не было причин не любить кузенов или не доверять им — и зажмурилась. Нет, она не может дать понять, что чувствует к кузенам. Сэр Оливер и Эдит огорчатся и обидятся. — Пусть возвращаются к себе и займутся хозяйством.Открыв глаза, она увидела, что сэр Оливер вглядывается в нее со смятенно-удивленным выражением на лице.— Ты права, — сказал он. — Под Джернейвом вот-вот появится армия, и в патрулировании отпадает необходимость. Нет смысла бросать людей Алана и Оливера на защиту нижней стены — погоды они там не сделают. Иное дело — южная граница. — Для нас многое значит, будем мы с хлебом этой осенью или нет. Опираясь на свои форты, они смогут сдерживать мелкие банды, рыщущие на юге в поисках фуража и съестных припасов.Одрис взглянула на него беспомощно; ничего такого у нее и в мыслях не было. Она просто боялась кузенов; сколько бы ни прошло времени с тех пор, как они досаждали ей своим злобным презрением, она боялась их по-прежнему. Но не скажешь же об этом дяде, сэр Оливер всегда пропускал мимо ушей ее жалобы на них и сурово отчитывал Бруно за то, что он пытался хоть как-то защищать ее. Если бы тогда она лучше знала дядю… но тогда она его еще не знала так, как знает теперь, — лишь много позже она научилась любить его, а не бояться. Тогда же она трепетала перед ним немногим меньше, чем перед его сыновьями. А потом в поместье появился отец Ансельм, и она уже не чувствовала себя такой беззащитной. Все это было много лет назад, но Одрис и теперь чувствовала облегчение при одной мысли о том, что Алана и Оливера не будет в замке. Она улыбнулась самой себе, глядя в дядюшкину спину, поспешно удалявшуюся по направлению к казармам. Надо полагать, его вера в ее пророческие способности изрядно пошатнется, если шотландцы не появятся вскоре или, даст Бог, не объявятся вовсе. У нее не было озарений — ни пророческих видений, ни желания ткать.Бог, однако, не дал повода сэру Оливеру сомневаться в пророческом даре племянницы. Инстинктивно вырвавшееся из уст Одрис замечание было уместно в гораздо большей степени, чем она это себе представляла. Опоздай сэр Оливер всего лишь на один день послать гонцов за йоменами, многие из крестьян лишились бы не только имущества, но и голов. Более того, он все-таки опоздал на день, потому что за день до приезда Одрис к Джернейву начали стекаться беженцы — владельцы мелких поместий, расположенных по берегам Северного Тайна, они с семьями и вооруженным эскортом искали убежища. Некоторым из них было отказано, некоторых, согласившихся на поставленные им условия, пустили за ворота. Все они сообщали, что из Лайдсдейла вдоль реки движется сэр Уильям де Саммервилль с огромной армией.В тот и последующий день, наблюдая за разного рода беженцами, которые во все большем количестве и все чаще стучались в крепостные ворота, рыцари, собравшиеся в Джернейве, вели жаркие и ожесточенные споры. Большинство из них горело желанием атаковать армию Саммервилля у бреши древней стены. Они аргументировали это тем, что пролом в стене можно удерживать даже незначительными силами, поскольку между рекой и нижней крепостной стеной Джернеива нет места для развертывания всей армии. Сколько бы ни было у Саммервилля латников, щель пролома настолько узка, что они протекут сквозь нее только тонкой струйкой.— Верно, — сухо ответил сэр Оливер, — только течь эта струйка будет непрерывно, и вы утонете в ней, когда устанете махать мечами.— А что, если Саммервилль связан приказом двинуть армию глубоко на юг вынужден будет считаться с потерями и проволочками? — спросил один из оптимистично настроенных рыцарей.— В этом случае он вообще не пойдет через пролом, а направится на восток вдоль стены и далее на юг по Диа Стрит, — ответил Оливер. — Он, несомненно, прекрасно знает, что там у него не будет никаких неприятностей.— Если это так, тогда, может, нам лучше сидеть за стеной и не высовываться? — спросил один из менее воинственных рыцарей. — Напади мы на них, они ответят, и достанется прежде всего нашему гостеприимному хозяину, а так, смотришь, и не тронут.Поскольку сэр Оливер не сомневался, что Джернейв не оставят в покое, независимо от того, спровоцируют они неприятеля вылазкой или нет, его губы дрогнули в кривой улыбке, когда он услышал слова последнего рыцаря, — в них было больше страха за собственную шкуру, чем озабоченности судьбой «гостеприимного хозяина». Но даже от таких, как этот откровенный трус, сэр Оливер не ждал измены. Большинство из собравшихся в замке рыцарей, хотя все предпочитали об этом помалкивать, удержались в своих владениях в тот первый раз, когда король Дэвид утюжил своей армией Нортумбрию, только потому, что принесли клятвы верности Матильде, но теперь, судя по яростному пылу благородной публики, дело обстояло совершенно иначе — им не из чего было выбирать. Что бы там ни замышляли Саммервилль или даже сам Дэвид в области тактики, их стратегические намерения были очевидными: не только завоевать Нортумбрию, но и навсегда укрепиться на новых землях путем замены прежних землевладельцев верными вассалами. Они здесь все будут сражаться, поскольку лишь мечом надеются вернуть утраченные владения.Пока рыцари спорили, сэр Оливер пересчитал их и добавил в уме йоменов, которым решил дать убежище в замке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76