Ты снабдишь его едой и обеспечишь кровом, а когда сможешь, тогда заплатишь. Он будет доволен, уверяю тебя.Хью кивнул, постоял, глядя на нее, потом внезапно наклонился и сложил руки так, чтобы помочь ей вскочить на коня. Сидя в седле, Одрис наклонилась для прощального поцелуя, потом натянула поводья и пришпорила кобылу. У вершины горы повернула, чтобы посмотреть назад — Хью стоял на том же месте, где она оставила его, и смотрел ей вслед.Душа Одрис кричала и повелевала вернуться, чтобы еще раз поцеловать его, сказать последнее слово, но она уже думала об этом, когда одевалась, и решила, что потворство желаниям только усилит боль. Одрис спустилась с горы, горестно рыдая и сожалея, что Хью не мог видеть ее. У подножия горы она снова обернулась, чтобы еще раз взглянуть на то место, которое хранило тайну их любви — Хью все еще был там. Он взобрался на хребет и стоял, провожая ее взглядом.Чувствуя нерешительность всадника, кобыла остановилась, и Одрис со страстью посмотрела на высокую фигуру на горе, надеясь и зная, что это причинит ей только боль, что он окликнет или позовет ее. Хью только смотрел. Наконец, Одрис повернула лошадь в направлении Джернейва, чувствуя на своих губах горечь от слез. Последний раз она посмотрела на него, когда въезжала в лес, ибо деревья укрывали гору от ее взгляда и того, кто на ней стоял. Она отъехала уже довольно далеко, чтобы на этом расстоянии что-либо отчетливо увидеть; но вот тяжелые плывущие на запад облака разорвались, и появилось солнце. Одрис показалось, что на вершине горы виднелось что-то ярко-красное. Это был Хью, который продолжал всматриваться вдаль. Она подождала, глядя назад, пока облака снова не сомкнулись и только тогда размашистым галопом поскакала дальше.К тому времени, когда подъехала к деревне, где жил Морель, полностью успокоилась. Одрис думала, что Морель работает в поле, так как весна самая трудная пора для тех, кто обрабатывает землю. Поэтому постучала в дверь дома и хотела попросить невестку привести его домой. Женщина вышла, сказала, что Морель в сарае со своей лошадью. Она кланялась до земли, едва говорила, боясь обидеть Одрис, у нее было горестное выражение лица, особенно когда сказала «лошадь», и не предложила позвать его самой.Немного удивленная, Одрис повернула лошадь и увидела Мореля, чистящего своего коня, который не нуждался в этом, потому что шкура животного и так уже лоснилась от чистки. Печаль Одрис немного рассеялась, так как она поняла, что ее намерения и Мореля совпадали. Ей нужен человек, которому можно доверять. Морелю же нужно было уехать из дому, хотя бы на время. Боевой конь был гордостью Мореля и трофеем последней кампании, когда он сражался в отряде ее дяди. Он был единственным человеком в деревне, который владел лошадью, настолько насколько это было известно Одрис. Но она подозревала, что именно конь стал камнем преткновения в семье, поскольку Морель отказался запрягать его в плуг, считая, что есть корова, которую можно было использовать для этой цели, и, таким образом, в семье царил постоянный раздор из-за животного, которого было трудно прокормить.Когда Одрис позвала его, он был так занят своими мыслями, что не оглянулся, а только проворчал: "Оставь меня. " Он обернулся, рука его была угрожающе поднята, как будто он собирался сражаться. Увидел Одрис. Глаза его широко раскрылись, он уронил щетку и упал на колени.— Извините меня, демуазель.— Я совсем не обиделась, — ответила она, успокаивая серва, — но вижу, что у тебя не все в порядке.Морель испуганно посмотрел на нее. Как она узнала, удивился он. Он был смелым человеком, не боялся госпожи и знал, что она может быть очень доброй. Морель помнил, как юная леди, беспокоясь, приходила каждый день и приносила лекарства его жене, пока та не умерла. Демуазель — хорошая девушка, но было как-то тревожно, что она может проникать в души людей. Он молчал, а Одрис продолжала:— У меня есть для тебя одно задание, которое, думаю, может разрешить твою проблему. — И хотя она была все еще слишком опечалена, чтобы улыбнуться, ей было приятно увидеть, что страх пропал с лица Мореля, и глаза мужчины засверкали, когда она рассказала ему о Хью и о том, какую услугу он должен был оказать ей.— Клянусь, я буду служить ему честно, — пылко заверил Морель.— Не сомневаюсь в этом, — сказала Одрис. — Но ты должен кое-что сделать и для меня. Если сэр Хью заболеет или его ранят, ты обязательно должен будешь сообщить мне об этом и помочь найти его. Только если он находится в безопасности, ты можешь оставить его и поехать ко мне. Это ты должен сделать даже, если твой хозяин прикажет тебе не сообщать мне о его болезни или ране.— Я понимаю, демуазель, — ответил Морель, низко поклонившись.— Будь в замке со всем необходимым до закрытия ворот. Солдаты уйдут на рассвете. Ночью Фрита принесет тебе одежду, подходящую для слуги рыцаря. Она принесет тебе и кошелек с пятнадцатью шиллингами. Десять из них — твоя плата за службу. Оставшиеся пять должны быть припрятаны на случай, если тебе понадобиться нанять посыльного или отдать хозяину.Морель снова молча поклонился. В нем смешивались радость и страх, из-за которого он боялся осмыслить данное ему поручение. Он мог уехать из деревни в любое время — ведь теперь он был свободный человек и ему, серву, не нужно будет кланяться до земли. Он не привязан к земле. Теперь он просто странник без определенных целей. Эта перспектива будоражила ему кровь. Такой человек всегда был козлом отпущения за любое преступление или беду, которые происходили в любом месте, где бы он ни остановился. Если даже ничего не случалось, его всегда будут подозревать или он будет нежелателен. С другой стороны, быть слугой рыцаря — было честью для него. Радость переполняла Мореля. Ему пожаловали то, чего он хотел, о чем болела его душа. Однако то, что этот рыцарь был так дорог демуазель, несколько пугало его. Правда, госпожа не нагружала его заботами о здоровье или безопасности сэра Хью, но в то же время не обвинит ли она его, если он заболеет?Одрис видела и радость, и страх в глазах Мореля и была очень довольна. Она чувствовала, что Хью и Морель поладят и, что Морель вскоре будет служить Хью просто из-за любви к своему хозяину, но и потому, что она это ему приказала. Его преданность будет сильнее и победит остаток страха в душе. Довольная тем, что Хью не придется ездить везде одному, когда тот оставит Тарстена, она поскакала в Джернейв, поставила лошадь в конюшню и незаметно проскользнула в свою башню.Фрита встретила ее вздохом облегчения, но Одрис не удостоила это вниманием. Она позволила служанке снять с нее плащ, потом она съела то, что Фрита принесла ей заранее. Наконец, прикусив губу, подошла к ткацкому станку, где висел законченный гобелен. Одрис взглянула на него и начала всхлипывать. В этом плаче были и печаль и облегчение одновременно. Ничего удивительного не было в ее работе. Спокойный и красивый единорог вез девушку, которая обвила руками его шею, через залитый солнцем лес, где росли стройные молодые деревца. Маленькие белые цветочки, подобно звездам, отмечали следы серебряных копыт на земле, ярко окрашенные птицы сидели среди листвы деревьев. Лицо девушки было обращено к животному. Единорог смотрел на нее. Видна только щека девушки и золотистые волосы под вуалью, а ярко-голубые глаза единорога были такими же, как у человека, которого она любила.Механически Одрис обошла вокруг своей работы, освобождая гобелен из станка. Она знала его ценность. Гобелен был великолепен и приковывал внимание Одрис, но она не могла еще соединить его с другой картиной — там был единорог, встречающий девушку. Невозможно будет расстаться с ними. Одрис нахмурилась, но не из-за того, что в этих прекрасных картинах она мысленно сопоставляла единорога с Хью. Нет, ей больше не приходили в голову другие сюжеты. Одрис дрожала. Больше этого не будет. Нет уже и девушки, которую можно было бы изобразить. Эта девушка с картины, стала теперь настоящей женщиной.Она не могла отвести взгляда от пустого станка. Желание приказать Фрите, чтобы та натянула новую ткань, в конце концов стало непреодолимым. Отдав приказание, Одрис получила облегчение, хотя она все еще беспокоилась, чувствуя, что обе картины уже завершены. Она хотела, чтобы история закончилась мирно для нее и единорога. Картина, о которой она думала, как о законченном полотне, снова возникла у нее перед глазами, но Одрис не хотела видеть ее. Она отодвинула остатки еды и спустилась к тете.— Мне нужна одежда, — сказала Одрис. — Я обещала ее для слуги сэра Хью.Эдит кивнула. Тетя не удивилась ни этой просьбой, ни тем, что Одрис отложила ее до столь позднего часа. Без сомнения, что-то напомнило ее племяннице, что мужчины собираются уезжать утром, и она вспомнила данное обещание. Что же касается самого обещания, то Эдит знала, что Хью только недавно был возведен в рыцари и у него не было владений. Она была уверена, что Одрис знала об этом. Это было так похоже на ее племянницу: только она могла помогать даже по таким мелочам. Поэтому Эдит незамедлительно спросила размер слуги.— Я видела его, — ответила Одрис. — Мне самой будет легче подобрать ему одежду.Это тоже не удивило Эдит. Одрис была очень неразборчива, раздавая милостыню, хотя чаще она давала подаяния людям, а не церкви. Иногда просто сообщала тете, что ей хотелось бы это сделать, а иногда сама раздавала милостыню, не спрашивая "зачем? ". Одрис всегда отвечала на ее вопросы, но Эдит редко оказывалась мудрее и часто была озадачена ответом племянницы. Леди Эдит сняла со связки ключ от сундука с одеждой и подала племяннице. Несмотря на добрый характер Одрис и ее беззаботность, тем не менее она не была слишком щедрой или глупой, раздавая милостыню. Отец Ансельм тщательно приучал ее судить не только о ценности вещи, которую отдавала, но также понимать, что слишком много хуже, чем вообще ничего.Свечи были зажжены, когда Одрис вернулась в свою комнату с тремя парами длинных чулок — двое из грубой домашней пряжи, а одни из хорошей темно-синей шерсти — и двумя туниками — одна домотканая серая, вторая темно-коричневая. Всю эту одежду завершал тяжелый шерстяной плащ с капюшоном.Одрис видела, что Фрита сделала хорошее начало основы, а сейчас вглядывалась, чтобы рассмотреть ее при слабом свете. Можно подождать с натягиванием нитей, сказала она сама себе. Погода обещала быть ясной на следующий день, и нужно будет поработать в саду, так как потеряна целая неделя в напряженную весеннюю пору. Слабая улыбка тронула губы Одрис, когда она вспоминала, как была «потеряна» эта неделя. Нет, она была ей подарена навсегда, вместе с Хью, промелькнуло у нее в мыслях. Но улыбка угасла, когда взгляд остановился на служанке. Фрита могла бы завтра окончить основу. Одрис подавила беспокойство, которое поднялось при мысли, что нужно отложить работу. Это было бессмысленно так же, как и заканчивать вторую полосу. В этом не было страшной трагедии, которую немедленно надо было бы предотвратить.— Оставь работу, продолжишь ее при дневном свете, Фрита, — сказала Одрис и поняла, что у нее трясутся колени.В голове у нее возник образ, совсем не тот, что она ткала. И это был ответ на все ее волнения. Она видела, как Хью обнимает ее и они занимаются любовью. Внезапная боль, словно она была ранена в грудь, стеснила дыхание, когда Одрис представляла себе эту картину. Несмотря на это, ей было весело. Не удивительно, что ее колени тряслись, — она просто выбилась из сил. Сколько раз она и Хью соединяли свои тела? Пять? Шесть? Сейчас она уже и не могла вспомнить, но это было достаточно часто, чтобы сильно устать. Слабость разливалась и наполняла все ее тело. Надо идти спать. А утром, очевидно, странная картина, которая должна была бы явиться началом ее нового гобелена, исчезнет вместе с усталостью.— Ты можешь подготовить меня ко сну, — сказала она служанке, раскладывающей инструменты, с которыми она работала. — Потом спустись в нижний двор и поищи Мореля — ты должна помнить этого человека, чьей жене я носила лекарства; она хорошо пряла. — Фрита кивнула. — Отдай ему эту одежду. Я предложила Морелю послужить у сэра Хью, и у нас будут доверенный посыльный.Но на следующее утро, как только проснулась, не успев еще подняться с постели, Одрис напомнила Фрите, что нужно побыстрее натянуть нити. После завтрака она побежала в свою комнату проверить, хватит ли у нее серебряной пряжи. Голубой будет вполне достаточно, потому что голубой цвет появлялся на каждой ее картине; но серебряный редкий и ценный. Она редко и экономно использовала его — обычно, чтобы придать живости и света глазам или изобразить луну. Никогда прежде Одрис не тратила его так расточительно, как на гобеленах, где был единорог. И все же, открыв сундук, обнаружила довольно большой запас той нити — светло-серая пряжа из блестящего шелка с плетенной тончайшей металлической нитью. Цвет ниток был в самый раз. С озабоченным и хмурым видом Одрис достала несколько мотков из сундука. Серебряная пряжа не вырабатывалась в одном месте: шелк доставляли из какой-то неизвестной страны, которая находилась далеко на востоке, и приходилось везти его через всю Европу, прежде чем он попадал в Англию. Почему она купила так много именно этой пряжи? И когда она ее купила?Стоимость нити не тревожила Одрис. Ее законченные гобелены проносили большую прибыль, и дядя никогда не спрашивал, как она приобретала пряжу. Он не знал, просила ли она женщин замка или деревень окрашивать и прясть нити для нее или сама ходила на рынок, чтобы купить ее. Он платил все, что она обещала: зерно, овец или шерсть или даже мелкие монеты. Наконец, Одрис вспомнила. Несколько лет назад торговец, ехавший, к Шотландскому двору, останавливался в Джернейве. Он знал о соколах сэра Оливера, захотел купить одного и заплатил серебряной пряжей. Память успокоила холодок, пробежавший по телу. Было бы ужасно, если бы серебряной пряжи вдруг не хватило бы. Она закрыла глаза и сжалась так, что гусиная кожа покрыла ее тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76