Бедняга не спал уже два дня и ночь и буквально валился с ног от усталости, но Хью полагал необходимым узнать, движется ли вторая шотландская армия по римской дороге по направлению к Корбриджу. И вдруг Хью понял, что в этом нет никакого смысла. Усталый и измученный разведчик как бы ни старался, не успеет добраться до цели и вернуться назад за то время, которое он мог отпустить ему для выполнения задания. Пошарив в кошельке, Хью вытащил из кармана мелкую серебряную монету.— Возьми вот это и отправляйся отдыхать, — сказал он охотнику.Испуганный взгляд и сбивчивые слова благодарности потрясенного до глубины души лазутчика не лучшим образом свидетельствовали об отношении сэра Лайонела к своим людям — щедростью во всяком случае он явно не отличался. Хью, нахмурившись, подумал о том, что он, быть может, развращает слуг таким добрым к ним отношением.Но он тут же выбросил это из головы, понимая, что подобные мысли — не более чем увертка, поскольку он никак не мог решиться додумать главное: как, когда и каким образом распрощаться с Хьюгом. Гром рокотал уже в некотором удалении, черные тучи с блиставшими из них время от времени языками молний отодвинулись к горизонту, но дождь, хотя его и нельзя было больше назвать ливнем, еще сыпал тяжелыми и частыми каплями, а небо оставалось беспросветным, затянутым мутной пеленой. Хью прикусил губу. Если дождь будет моросить и дальше, стоит, быть может, выехать, как только стемнеет. Войска редко передвигаются ночью, а их биваки можно будет легко заметить издали, если дорога выведет к ним. Даже разведывательные патрули весьма неохотно рыскают по ночам, тем более под проливным дождем. Хью встал и подозвал Одарда и Луи.Одард едва удержался от слез, когда услышал, что Хью собирается покинуть замок, и рыцарю пришлось затратить немало времени, чтобы убедить старика, что нападение на Хьюг мало вероятно.— Шотландцы стремятся захватить большие крепости: Ньюкасл, Прудхоу, Джернейв, — терпеливо растолковывал он, — только тогда, когда они покончат с ними, настанет черед замков поменьше, вроде Хьюга. Они двигаются на юг и уже не повернут назад — на юге добыча богаче, а здесь они уже разорили и разграбили все, что могли.— Но нас осталось только двенадцать, — возразил Одард, и голос его предательски дрогнул. — Какой прок от дюжины? Мы ничего тут не сумеем защитить.— Я оставлю здесь Луи с моими людьми, возьму только пятерых латников. Наверняка к замку подтянутся беженцы, которые прячутся сейчас в глуши, пережидая набег, и найдут, вернувшись домой, остывшие пепелища на месте своих жилищ. Обучи их ратному делу и вымуштруй, как сумеешь, он повернулся к Луи. — Удерживай замок, если сможешь, но если в ворота постучится регулярная армия, прими любые условия, лишь бы сохранить людей. И еще, береги доспехи и лошадей. Если придется оставить замок, возвращайся в Ратссон и прихвати с собой тех из слуг и йоменов, кто пожелает туда поехать. Я не знаю, чей это теперь замок, но…— Милорд! — воскликнул Одард. — Хьюг ваш, вы…— Что ж, даже если это так, — оборвал его рыцарь, подавляя всколыхнувшееся в нем волной любопытство, — погибать за него нет никакого смысла. Хьюг — не Белей, его огнем по ветру не пустишь, как ни старайся, и я не думаю, что шотландцы дадут себе труд снести эти стены до самого основания. Король Стефан в конце концов выставит шотландцев из Англии, как не раз уже делал до этого, и поместья вернутся в руки их законных хозяев.Говоря о замке и его судьбе, Хью не спускал глаз с лица Одарда. Он меньше всего на свете хотел бы оскорбить старика приказом о сдаче Хьюга или обидеть, подчинив своему капитану. Однако Одард принял его спокойно, вздохнув с явным облегчением. Луи тоже не высказывал недовольства, что по мнению Хью, имело свой резон: латник понимал, что не будет обойден наградой, если справится с возложенным на него поручением, получит даже, быть может, постоянную должность — пусть не в Хьюге, а в том же, скажем, Тревике, и там хватит места, чтобы развернуться новоявленному «наместнику». Мысли Хью устремились в этом приятном для него направлении, но снова себя одернул. Он только что разделался с весьма неприятными обязанностями, но это представлялось ему еще более мрачным и безрадостным: сообщить Одрис, что им придется, набравшись храбрости, бежать из Хьюга и скитаться где-то под дождем, ежеминутно рискуя нарваться на кровожадных шотландцев, и это еще цветочки, ведь придется сказать ей и о том, что он собирается на войну, а для нее не видит иного выхода, как искать убежища там, где ее встретят, быть может, вовсе не с распростертыми объятиями.Уже совсем почти стемнело, но дождь моросил по-прежнему: ровно и беспросветно. Времени терять даром не стоило. Хью убедился, что капитаны поняли то, что им предстоит сделать, обсудил с ними еще некоторые детали и вновь повторил сказанное ранее: уж если раскрывать ворота, то только перед норманнскими или французскими баронами, но не перед гэллоуэйскими или пиктскими вождями.Попрощавшись с капитанами, Хью перешагнул порог караулки и направился к главной башне, повторяя в уме то, что собирался сказать Одрис. Его терзали серьезные сомнения: он не видел жены с тех пор, как она догнала его, чтобы предупредить о том, что Хьюг практически беззащитен, и подсказать уловку со слугами. Что, если он найдет ее полумертвой от страха? Хватит ли у него духу настоять, чтобы она поехала с ним туда, где будет, возможно, еще страшнее?Хью увидел жену издали, еще до того, как она его заметила. Картина, открывшаяся его глазам, была настолько идиллической, что казалась нелепой: Одрис, сидевшая на высоком помосте в большом резном кресле, качала ногой крохотную колыбельку с Эриком, мягко и ласково напевая, — ни дать, ни взять маленькая девочка, играющая в дочки-матери.Буря эмоций, захлестнувшая Хью, заставила его остановиться: в нем бушевала внезапно нахлынувшая, лютая ненависть к шотландцам, нарушившим мирную и спокойную жизнь этого прекраснейшего из творений Божьих; огнем жгла болезненно острая любовь к этой прелестнейшей в мире женщине, матери его ребенка — именно острая, потому что Хью чувствовал, как покалывало сердце; мучило непреодолимое страстное желание защитить ее, прикрыть собственным телом от всех напастей. Что-то подсказало ей обернуться. Она увидела мужа, вскочила на ноги и бросилась к нему, громко восклицая:— Ты жив! Ты жив!Он нежно обнял ее, задыхаясь от напора чувств, переполнявших его душу и сердце, но, когда она подняла к нему лицо, залитое слезами, ничего не сказал, лишь прижал ее крепче к груди и поцеловал, прочитав в любимых глазах страстную мольбу сделать именно это. В тот момент, когда он разжал объятия и оторвался от ее губ, она уже улыбалась, и глаза ее сияли ровным лучистым светом. Хью помолчал, набираясь решимость сказать то, что вновь нарушит покой и наполнит страхом эти, такие дорогие ему глаза.— Любовь моя, хоть горцев и нет больше под стенами, оставаться здесь дольше нельзя. У нас слишком мало людей, чтобы удерживать Хьюг. Я вынужден буду отвезти тебя в Джернейв.Одрис нахмурилась и помрачнела, но ни в голосе ее, ни во взгляде не было страха, когда она ответила:— Хорошо. Ты прав. В Джернейве мы будем в большей безопасности, чем где бы то ни было. Но послушай, Хью, а что, если и Джернейв осажден шотландцами? И разве по округе не бродят шайки головорезов?Хью вздохнул.— Ты настолько умна и проницательна, дорогая, что скрыть от тебя что-либо абсолютно невозможно. Я не хотел говорить тебе об этом, чтобы не нагонять страха прежде времени, но теперь у меня отпала нужда придумывать безобидные причины, чтобы объяснить, почему мы трогаемся в путь ночью и благодарим Господа Бога нашего за проливной дождь.— Я не боюсь, — покачала головой Одрис. — Как бы беспечно ты ни относился к собственной безопасности, нашими головами — моей и Эрика — рисковать не станешь. Я знаю, оказавшись на перепутье, ты изберешь наиболее надежную тропку — лезть на рожон не станешь.— Так-то оно так, — согласился Хью, — только вот выбирать нынче приходится между огнем да полымем. — Он поделился с ней своими соображениями, рассказал о заключенном с капитанами соглашении и, помолчав, добавил: — Если Джернейв осажден…— Давай не будем сейчас думать об этом, дорогой, — перебила его Одрис. — Под Джернейвом есть немало пещер и укромных местечек, где мы сможем отсидеться, пока ты примешь решение, что делать дальше. Если мы должны выезжать немедленно, я должна предупредить леди Мод.— Это еще кто такая?Но Хью уже догадался, о ком идет речь, еще до того, как услышал ответ:— Жена сэра Лайонела. Та леди, с которой ты тут встретился, — Она запнулась, увидев, как помрачнело лицо мужа. — Ты не можешь ее здесь оставить.— Не могу, — неохотно согласился тот. — Но скажи ей, чтобы не копалась — время дорого.— Если надо, я готова бросить здесь все наши вещи, уедем налегке. — предложила Одрис.Хью покачал головой.— Нет, бери все, что сочтешь нужным. Лошадей у нас больше, чем достаточно, не оставлять же боевых скакунов сэра Лайонела шотландцам. На них поедут латники, а их коней и ту пару кобылиц, что стоит в конюшне, используем в качестве вьючных. — Он вновь крепко прижал ее к себе рукой, которой обнимал за плечи, и нежно поцеловал. — Когда будете готовы, пошли служанку в конюшню, конюх подведет лошадей.Как ни торопилась Одрис со сборами, они затянулись надолго. Причиной проволочки послужили обстоятельства, связанные некоторым образом с леди Мод. Не то, чтобы она билась в истерике или каким-то образом выражала нежелание расстаться с насиженным местом: известие о том, что ей придется уехать из замка, леди Мод выслушала очень спокойно, с достоинством, присущим истинной аристократке. Жизнь в Хьюге, стоявшем в отличие от Ратссона на перепутье многих дорог, кое-чему, судя по всему, ее научила, и судьба, вероятно, не раз заставляла ее искать спасения за пределами поместья или во всяком случае быть всегда готовой к этому. Она лишь спросила у Одрис, не будет ли ее супруг — леди Мод тщательно избегала называть Хью по имени — возражать, если она прихватит с собою кое-какие драгоценности и деньги, а также то немногое столовое серебро, которое осталось в замке. Одрис до сих пор еще ни разу не приходилось спасаться от врагов бегством, но она, нимало не раздумывая, немедленно согласилась. Чьим бы ни было добро, о котором шла речь, — Хью или кого-то иного, было бы глупо им разбрасываться, а леди Мод, судя по всему, знала, что делала. Пока леди извлекала из сундуков и укладывала в переметные сумы деньги и ценные вещи, молодая женщина не тратила время понапрасну — мастерила из кожаных туесов и промасленного шелка влагонепроницаемые покровы для Эрика.По правде говоря, только тогда, когда сборы завершились, и все уже стояли снаружи под навесом у лестницы, наблюдая за тем, как конюхи навьючивали последних лошадей, леди Мод преподнесла-таки сюрприз. Латники подвели лошадей, один из них помог сесть в седло Фрите, Хью подсадил Одрис и повернулся к леди.— Я не умею ездить в седле, — пролепетала она, отшатнувшись. — Зачем вам такая обуза? Предоставьте меня моей судьбе.У Хью отвисла от изумления челюсть, затем он, спохватившись, захлопнул рот и скрипнул зубами. Крутанувшись на пятках, молодой рыцарь сердито посмотрел на Одрис, склонившую к нему покрытую капюшоном голову. Он не мог видеть ее лица, но догадываясь о его выражении, которое увидел бы, будь посветлее, горестно вздохнул.— В конюшне должны быть седельные подушки, — рявкнул он, срывая зло, конюху, возившемуся с ближайшей к нему вьючной лошадью. — Тащи их сюда. Эдгар, — кивнул он одному из латников, — поручаю тебе леди. Ее лошадь используешь в качестве перекладной, когда остановимся. И вообще, меняй лошадей почаще — пусть они подольше останутся свежими.Хью уже ругал себя за вспышку недовольства. Многие из женщин не умели ездить верхом и пользовались седельными подушками, пристраиваясь за спиной супруга или брата. Тем не менее эта мелкая заминка его изрядно разозлила — он и сам толком не понимал, почему: ведь привык к тому, что любой из отъездов не обходился без стенаний и причитаний, обязательно случалось кому-то что-то забыть, а иногда даже приходилось возвращаться за этим чем-то. По сравнению с этим беспомощность горемычной леди была наименьшим из возможных зол. Но было нечто в этой женщине — возможно, страх перед ним, если это был страх, — чем он сыт был уже по горло. Все, что связано было с ней, приносило до сих пор одни неприятности, и вряд ли в дальнейшем стоило ожидать от нее чего-то иного.Тем не менее поначалу, если не считать медлительности, неизбежной из-за дождя и кромешной тьмы, все шло не так уж плохо. Они тащились на юг по краю ухабистой дороги, направляясь к одной из ферм. Впереди, в изрядном удалении от основной «кавалькады», ехал один из латников, в чью обязанность входила разведка пути: в случае опасности он должен был вернуться или предупредить их громким криком, если не будет иного выхода.Проводник ждал их на краю чего-то, что было, вероятно, прежде возделанным полем, а теперь казалось грязным болотом с тщательно вытоптанной растительностью, чтобы сообщить, что впереди все спокойно, и они могут сворачивать к реке. Одрис невольно поежилась, проезжая мимо, — в насыщенном влагой воздухе висел устойчивый запах гари. Она никогда не видела пепелищ. Разбойничавшие под Джернейвом шайки не раз пускали с дымом по ветру немудреные постройки окрестных крестьян, но Одрис никогда не уподоблялась тем зевакам, которые находят болезненное удовольствие в созерцании горя и страданий других людей. Если она видела возможность помочь несчастным жертвам хоть чем-либо конкретным, немедленно эту возможность использовала, но — не более. На самом деле Одрис боялась смотреть на такое еще и по той причине, что подсознательно опасалась, что зло отразится в ее гобеленах.Выехав к реке, они свернули на восток, воспользовавшись другой, не менее ухабистой дорогой, которая вывела их к следующей, разрушенной ферме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76