Он умер от полученных ран, прежде чем его обнаружили жители деревни.
– Это должно свидетельствовать о том, что мистер Фишер вообще не добрался до Москвы.
– И до Бородина, если верить моей карте, – добавил Холлис. – Ведь авария произошла за несколько километров до поворота на Бородино.
Бенкс взглянул на Айлеви.
– Вне всякого сомнения, тут существуют какие-то несоответствия. А может быть, мистер Фишер вообще не был в Москве? Что же, он позвонил с дороги и устроил нам этот идиотский розыгрыш?
– Звонок Фишера был произведен без оператора, а это означает, что звонили из Москвы. Вдобавок у нас есть проверка голоса и свидетели. Что вам еще нужно, Чарлз? Видеозапись?
– Я должен быть абсолютно уверен во всем, – сказал Бенкс, посмотрел на часы и встал. – Учитывая всю сложность ситуации, вы оба проделали высококлассную детективную работу. Я горжусь вами. Полагаю, что посол срочно свяжется по этим фактам с советскими властями и заявит им, что мы подозреваем убийство и потребуем полного расследования. Всего хорошего, джентльмены. – Бенкс направился к двери.
Айлеви повернулся к Холлису:
– Вы что, чувствуете себя отчасти ответственным за смерть Фишера?
– Полагаю, да. А разве вы не чувствуете это?
– Может быть. Послушайте, Сэм, вы не политик или дипломат, но вам придется следовать их точке зрения. Кое-кто старается ускорить разрядку, а это сейчас – задача номер один. Даже если я обнаружу двух кагэбэшников, закладывающих бомбу в наш фундамент, то посол прикажет мне забыть об этом.
– А что будет, если вы обнаружите кагэбэшника в постели с женой посла?
– То же самое, – улыбнулся Айлеви. – Сам посол не может вмешаться. Разрядка. Думайте о мире. – Он поднял два пальца вверх. – О мире.
– О'кей, забудем, что Фишер был убит, а вот почему его убили?
– Вам известно. Он что-то видел, что-то слышал.
– Нечто важное, Сэз.
– Очевидно.
– Мы должны выяснить, что же именно. Для этого мы и поставлены здесь.
– Да. Это правда. Посмотрим, что пришло нам из Вашингтона. – Айлеви направился к двери. – Если у вас нет больше ничего важного, то пойдемте. Сегодня утром из Парижа в закусочный бар пришли круассаны. Если приложить круассан к уху, то можно услышать щебет парижского уличного кафе.
– Я собираюсь поехать за трупом.
– Не надо. За трупом отправится кто-нибудь из консульского отдела. Это их работа.
– По-моему, вы не расслышали. Поеду я. Мне понадобятся два пропуска из МИДа.
– Два?
– Я отправлюсь в компании.
– С кем?
– С Лизой Родз.
– Вот как? А откуда вы знаете, что она хочет поехать? – раздраженно спросил Сэз.
– Здесь любому хотелось бы выбраться из Москвы. Даже забирать труп – это удовольствие.
– Вы же понимаете, что МИД сообщит КГБ о том, что пропуск выдали на ваше имя.
– Разумеется, я понимаю это, – ответил Холлис.
– Комитету вы нравитесь еще меньше, чем я. Они могут не справиться с искушением доставить вас в можайский морг на их условиях.
– Я об этом сам позабочусь.
– О вас я как раз не беспокоюсь. Вы – заноза в заднице. Я волнуюсь о Лизе Родз. И имейте в виду, мне не удастся вас прикрывать в Можайске.
– Вы не смогли прикрыть меня в пятидесяти ярдах от посольства. Итак, до полудня в мой офис должны доставить два пропуска.
Айлеви открыл дверь, чтобы уйти, но Холлис закрыл ее и спросил:
– Вы выяснили, числился ли майор Додсон в списках пропавших без вести во Вьетнаме?
– Это выясняется.
– А как насчет нашего приятеля из номера 745? Я имею в виду Шиллера. В стране находится американец с такой фамилией?
– Я проверяю, Сэм. Буду постоянно держать вас в курсе.
– Знаю, что будете, Сэз. Сплошное удовольствие работать с ЦРУ.
Айлеви похлопал полковника по плечу.
– Постарайтесь, чтобы вас не прихлопнули на автостраде Минск – Москва. Мне хочется увидеть, чем закончится это дело.
Глава 8
Сэм Холлис натянул синие джинсы и кожаные сапоги. Сунул в левый сапог нож, а над правым ремнем прикрепил на лодыжке небольшую кобуру. Он проверил автоматический «Токарев» 7.62 советского производства. В сущности, тот был сделан по системе «кольта-браунинга», немного видоизмененной русским оружейным конструктором Токаревым, который, поставив на него свою фамилию, просто позабыл заплатить Кольту и Браунингу гонорар за патент. Холлис находил этот пистолет надежнее американского оригинала, кроме того, если придется пристрелить кого-нибудь, то лучше оставить в трупе пулю советского образца.
Холлис навинтил надуло глушитель и сунул пистолет в кобуру, прикрыв ее штаниной джинсов. Он надел черный свитер с высоким воротом, поверх кожаную куртку, в которой лежало четыре обоймы по восемь пуль в каждой.
Полковник вышел из своей комнаты и зашагал через широкий двор. Влажная трава хлюпала под сапогами, но небо было ясным, и сквозь облака слабо светило солнышко.
Трое мальчишек лет по тринадцать гоняли мяч во дворе. Холлис узнал в них Ларри Эшмана, сына коммандера Пола Эшмана, военно-морского атташе, Тома Карузо, сына генерального консула, сына торгового атташе Джейн Лоури. Обычное субботнее утро. Как всегда. Младший Эшман крикнул:
– Полковник Холлис? Вы готовы?
– Конечно! – Холлис побежал к боковой линии, а тем временем Карузо и Лоури заняли линию защиты. Эшман сделал сильную низкую передачу через поле. Двое мальчишек подбежали ближе. Шипы на их бутсах шлепали по мокрому дерну. Холлис подбежал к падающему мячу, поддел его кончиком сапога и принял на грудь, но поскользнулся и едва не упал, однако успел развернуть плечо вперед, и мяч надежно укрылся на его груди между правой рукой и изогнутым плечом. Он услышал громкий вопль Эшмана:
– Вот здорово! Молодец, полковник!
– Все нормально, полковник, держите, – сказал Карузо и протянул Холлису его пистолет. Сэм сунул его обратно в кобуру на лодыжке, покрепче затянув ремешок.
– Вы довольно быстро бегаете, полковник, – заметил Лоури. – Даже с этой железякой на ноге.
Карузо сдерживал ухмылку, а Холлис сказал:
– Когда я играл в финале в академии, я проходил три линии защиты.
Мальчишки рассмеялись. Холлис посмотрел на них. Им, наверное, очень одиноко здесь, подумал он. Ни танцев, какие бывают в средней школе, ни вечеринок по субботам, ни пляжа, ни лыжных поездок, ни друзей, ни девчонок. И ни Америки.
– Изучайте эту страну, ребята, пока вы здесь. И Москву тоже. Встречайтесь с русскими.
Они кивнули.
– И не показывайтесь в этих шиповках на глаза Ване. – Он имел в виду русского садовника, буквально помешавшегося на этом газоне. Он даже звонил Скоттам в Колумбус, штат Огайо, чтобы посоветоваться, как за ним ухаживать.
Холлис направился к жилому блоку – трехэтажному кирпичному дому. Первый этаж, который в Штатах служил бы гаражом, использовался под прачечную и кладовую. Из холла лестница вела в гостиную, столовую и кухню. На третьем этаже располагались одна или две спальни, а иногда и рабочий кабинет, это зависело от ранга сотрудника. Холлис отыскал квартиру Лизы и нажал на звонок. Он услышал ее шаги на лестнице, затем дверь отворилась.
– Привет! – улыбнулась она. – Я было подумала, что вы идете ко мне, а потом увидела футбол. А что вы выронили, когда играли?
– Бумажник.
– О! – Она отошла в сторону и покружилась перед ним. – Ну, как я выгляжу – достаточно скромно?
Она была в невысоких сапожках, в широких вельветовых черных брюках и темно-синем жакете. Из-под воротника жакета виднелся такой же черный свитер, как и у Холлиса.
– Очень мило, – ответил он.
– Вы объясните мне, зачем вам понадобилось, чтобы я надела все темного цвета?
– Я поклонник темных цветов. Пошли.
– Ну, серьезно, Сэм... – проговорила она. – Я могу вас так называть?
– Конечно.
– Почему все-таки темное?
– Расскажу позже.
Они вышли на улицу не через главные ворота, а через калитку у казарм морских пехотинцев. Холлис подошел к милицейскому посту и по-русски сказал:
– Передайте тем двоим, что стояли ночью у главных ворот, что полковник Холлис просит прощения за некорректное поведение.
Один из милиционеров ответил:
– Мы обязательно передадим это, полковник.
– Всего хорошего.
Холлис с Лизой направились по Девятинскому переулку.
– О чем это вы их просили, Сэм? – спросила она.
– У меня возникли небольшие неприятности, когда они спросили у меня паспорт.
– Правильно, что вы извинились, – заметила Лиза.
– Это правильно с военной точки зрения, – сказал он и прибавил: – К тому же мне не хочется, чтобы эти ублюдки решили, что сумели достать меня.
– Где мы будем завтракать? – поинтересовалась Лиза.
– В «Праге».
– Тогда мы можем прогуляться по Арбату. Мне нужна передышка.
Они повернули и пошли пешком по широкому бульвару.
– Солнце светит... хоть какое-то разнообразие.
– Вижу.
– Вы часто бывали в «Праге»?
– Нет.
– За последнее время вы прочли какие-нибудь хорошие книги?
– Не могу вспомнить ни одной.
– Кто-то рассказывал мне, что вас сбили над Северным Вьетнамом.
– Это правда.
– Но вы не были военнопленным.
– Нет, меня спасли в море.
– Дело этого майора Додсона имеет для вас особое значение.
– Возможно.
– Вы не любите сложноподчиненных предложений, не так ли?
– Это зависит от темы разговора.
– Извините.
Они свернули на Арбат у Министерства иностранных дел, еще одного сталинского небоскреба.
– Вы когда-нибудь там бывали? – спросила Лиза.
– Несколько раз.
– Ну и на что это похоже?
– Вы когда-нибудь были в здании госдепартамента?
– Да.
– Ну вот, на него и похож советский МИД, если не считать того, что весь вздор и лицемерные разговоры произносятся на русском языке. Атак почти никакой разницы.
Они пошли по Арбату.
– Вам здесь нравится? – спросил Холлис Лизу.
– Ничего. Немного получше, если вы понимаете, что я имею в виду. Я знаю каждый квартал, оставшийся от старой Москвы.
– Неужели?
– Я занимаюсь фотоочерком.
– Занятно. Это хобби?
– Более или менее. Я собираюсь опубликовать этот материал.
– Желаю удачи, – произнес он и вдруг спросил: – Вы русофилка?
Она смущенно улыбнулась.
– Что-то вроде этого. Да, мне нравится... этот народ... язык... старая Россия.
– Русские необъяснимы, не так ли? Я не могу постичь их, – заметил Холлис. – Они слишком много говорят о своих русских душах, но никогда не упоминают о своих сердцах.
– Может быть...
– К примеру, вместо того, чтобы сказать «разговор по сердцам», они говорят «разговор по душам».
– Может быть, это вопрос сугубо семантического свойства...
– Иногда я считаю их проблемы чисто генетическими.
– Вообще-то и во мне течет русская кровь.
– О, неужели? Значит, я попал впросак.
– Я вас прощаю. Мои дед и бабка по отцу носили фамилию Питятовы. Они владели крупным поместьем и огромным кирпичным домом неподалеку от Казани, на Волге. У меня есть старинная фотография их дома.
– И он сохранился?
– Не знаю. Когда моя бабушка, Эвелина Васильевна, в последний раз видела его в тот день, когда бежала из страны, дом оставался еще целым и невредимым. В поместье у дедушки было пятьсот крестьян. Я пыталась разыскать поместье, но не получила разрешения МИДа. – Она вздохнула и с горечью добавила: – Почему мне нельзя потратить уик-энд на поездку по стране?
– Вы рассказали им, что вы – аристократка и наследница пяти сотен крестьян?
– Ну, разумеется, нет, – рассмеялась Лиза. – Но могу поспорить, что там до сих пор вспоминают фамилию Питятовы.
– С любовью?
– Кто знает? В России все иначе, чем в Западной Европе, куда вы можете приехать и проследить всю свою родословную, Здесь же была полная неразбериха, перелом, были уничтожены целые семьи, две мировые войны, революция, гражданская война, сталинские чистки, мор, насильная коллективизация... Ну и что я буду делать, даже если найду этот дом или кого-нибудь из Питятовых?
– У вас же русская душа. Вы бы придумали что-нибудь, – сказал Холлис.
Лиза улыбнулась, однако промолчала и повела его к магазину, где позолоченными деревянными буквами было написано: «Антиквар».
– Это лучший из трех антикварных магазинов в Москве, – сказала она. – В других в основном торгуют всяким подержанным барахлом.
Они вошли внутрь. Их встретила шикарно одетая привлекательная молодая женщина, она сердечно поприветствовала Лизу.
– Анна, познакомьтесь, это мой друг Сэм, – сказала Лиза по-русски.
Женщина с минуту оценивающе разглядывала его, затем спросила:
– Вы ведь из посольства?
– В некотором роде.
– Значит, вы должны знать моего хорошего знакомого Сэза Айлеви.
– Слышал о нем.
– Если увидитесь с ним, передайте привет.
– Обязательно передам, если увижусь.
– Пожалуйста, смотрите... – она обвела рукой вокруг.
Холлис наблюдал, как Лиза неспешно все осматривает: изделия из серебра, слоновой кости, полудрагоценных уральских самоцветов, тройку с колокольчиками, фарфор, картины в позолоченных рамах – изделия исчезнувшего мира. Холлис подумал, а может, Лиза искала тут Питятовых?
– Вам нравится? – окликнула его Лиза, показывая круглую лаковую шкатулку.
На крышке была изображена удивительно изящная русская доярка. Через ее плечо было перекинуто коромысло, с которого свисали два ведра с молоком. Ко дну шкатулки была прикреплена этикетка с указанием цены: четыреста рублей.
– По-моему, это подлинная палехская шкатулка, – сказала Лиза. – Наверное, дореволюционная.
Довольно ограниченные знания Холлиса о палехских шкатулках не могли подсказать ему, как отличить старинную шкатулку от тех, которые изготовляли в Палехе в настоящее время.
– Не думаю, что ее цена – четыреста рублей.
– Именно это я и ожидала услышать от мужчины, – заметила Лиза.
Холлис лишь пожал плечами, а она добавила:
– Кроме того, мне нравится Анна. Она симпатичная и придерживает для меня кое-какие вещицы.
– И для Сэза.
– Да. Ей нравятся верблюды.
– Простите?
– Сигареты. Сигареты «Кэмел».
– А!..
– Я собираюсь это купить. – Она подошла к прилавку, о чем-то поболтала с Анной и отсчитала четыреста рублей. Завернув палехскую шкатулку в бумажную салфетку, Лиза положила ее в сумочку и протянула через прилавок блок «Кэмела».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57