– И как вы думаете, чем мы тут занимаемся?
– Обучаете агентов КГБ, как сойти за американцев.
Буров снова испытующе посмотрел на Холлиса и спросил:
– Откуда вам это известно?
– Мы догадывались об этом.
– Вы и Айлеви?
– Да.
– Понятно. И вы арестовали кого-нибудь из выпускников этой школы?
– Да. Келлумов.
Буров перегнулся через стол.
– Когда вы раскрыли их?
– Только... по-моему, в прошлый четверг или пятницу. Какой сегодня день?
Вместо ответа Буров снова спросил:
– А Додсон? Где Додсон?
– Не знаю.
Буров встал из-за стола и подошел к окну. Он застыл, разглядывая темный сосновый бор.
– Если вашим людям известно об этом месте, то почему же вы ничего не предпринимаете?
– В настоящий момент мое правительство заинтересовано в мирных переговорах с Москвой.
– Значит, оно не хочет огласки этого дела?
– Я так понимаю.
– Но если Додсон каким-то образом свяжется с вашим посольством?..
– Его заставят заткнуться.
– Да неужели? – усмехнулся Буров.
– Я думаю именно так. А вообще мне неизвестно, что там делается.
– Да. Я бы предпочел, чтобы вместо вас здесь сидел Айлеви.
Холлис протер усталые глаза. Он понимал, что все его слова записываются, и, возможно, сказанное им пропустят через анализатор голоса. Позднее ему зададут те же вопросы на детекторе лжи, а в следующий раз, наверное, ему придется отвечать уже под воздействием наркотиков. Но стоит им заметить какие-либо несоответствия в его ответах, начнется допрос с применением электрошока, и все раскроется.
Буров продолжал, что называется, «мягкий» допрос, а Сэм отвечал коротко и бесстрастно. Буров был неплохим следователем, однако явно не относился к профессионалам экстракласса второго отдела КГБ.
Холлис подумал, что «следователи» «западной Лубянки» в Вашингтоне справлялись с этой задачей куда лучше. С другой стороны, Холлис, будучи военно-воздушным атташе со статусом дипломатической неприкосновенности, никогда не предполагал, что когда-либо влипнет в такую историю, и его подготовка к подобным ситуациям была явно недостаточной.
Буров же был вполне уверен в своих силах самостоятельно справиться с этой задачей, поэтому он и предпринял в Можайске и в ресторане «Лефортово» собственные контрразведывательные действия.
– Не могу представить, чтобы ваше правительство допустило продолжение нашей деятельности, – произнес Буров. – Даже в интересах мира. Уже сейчас в Америке находятся тысячи наших агентов, а мы выпускаем более двухсот человек в год. Итак, что намерен предпринять Вашингтон в ЭТОЙ ситуации?
Вот, подумал Холлис, в чем суть дела. И он ответил:
– Я так понимаю, что Госдепартамент хочет урегулировать этот вопрос путем переговоров.
– Вот как? Эти дипломаты, как бабы. А что хочет предпринять ЦРУ?
– Дунуть в свисток. И дать знать об этом мировой прессе.
– Ах да. А Белый дом?
– Ну, они где-то посередине.
– А ваши люди из Пентагона?
– Они морально заинтересованы в судьбе попавших в плен пилотов.
– А вы лично? Вы, полковник Сэм Холлис?
Холлис позволил себе выдавить улыбку.
– Я просто хочу убить вас.
Буров усмехнулся в ответ.
– Да? А я уж подумал, что вы хотели работать на меня.
– Как сказать...
Буров кивнул и спросил:
– Кто-нибудь предлагал прямую акцию, направленную против этой школы?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, например, вытащить отсюда одного-двух человек и предъявить в качестве доказательств.
– Об этом я ничего не знаю. Судя по тому, что мне довелось увидеть здесь, это невозможно.
– Да, вы правы. Побег Додсона – результат внутреннего заговора здесь. Без помощи со стороны. Правильно?
– Мы в этом не участвовали.
– И встреча Фишера с Додсоном оказалась чистой случайностью?
– Разумеется. Вы же слышали пленку с записью разговора Фишера. К тому же он не наш человек.
– А ваше появление в этих местах и вынюхивание – разве это не попытка вытащить отсюда заключенного?
– Нет. Поехали только мы с Лизой Родз, и сделали это по собственному усмотрению.
– Вы не вступали в контакт с заключенными внутри лагеря?
– Нет.
– А с кем-нибудь из служебного персонала?
– Нет.
– У вас есть завербованные советские граждане за пределами лагеря?
– Во всяком случае никого, кто имел бы связь с лагерем, нет.
– Однако вы же вербуете агентов среди советских граждан.
Холлис решил, что пора поставить точки над i, и сказал:
– Мы не нанимаем их на работу. Они не получают ни копейки. Они делают это потому, что ненавидят КПСС и КГБ.
– Сообщите мне их фамилии, Холлис, – приказал Буров.
– Мне не известны их настоящие имена. Только кодовые.
– Мы все выясним.
– С какой стати я должен сообщать вам что-то, если меня расстреляют?
– Потому что я могу сделать с вами кое-что похуже, чем расстрел.
– А я могу покончить с собой прежде, чем вы сделаете что-то со мной.
– Не думаю.
– Я могу проткнуть этой шариковой ручкой яремную вену. Вы даже представить себе не можете, каким еще штучкам обучают офицеров разведки.
– Ах да... Ручка. Итак, значит вы считаете свои мозги офицера разведки настолько ценными, что не позволите их вышибить?
– Возможно.
– Что же тогда вы предлагаете? Ответьте как разведчик разведчику.
– Это ясно из моей апелляции. Понятно, что официально – я мертв. Конечно, я бы предпочел работать здесь, среди равных мне людей своего круга, нежели отправиться в Сибирь или быть расстрелянным. И хотелось бы, чтобы Лиза Родз была со мной.
– Вы правы, официально вы мертвы. Я покажу вам американские газеты. Центр желает, чтобы вы и в самом деле умерли после завершения допросов. Но, возможно, мне удастся убедить их, что вы и ваша подружка будете нам полезны. Пожизненное пребывание здесь, работа против Америки может оказаться для вас хуже смерти. Я был бы очень рад этому, Холлис.
– Знаю.
– Не думаю, что ваши атташе из министерства обороны такие же крутые парни, как в ЦРУ, – улыбнулся Буров. – Тем не менее если я хоть на минуту заподозрю, что ваша капитуляция – лишь уловка, то замучаю пытками вашу подружку до смерти. И прямо на ваших глазах.
Сэм промолчал. Буров подошел к Холлису и посмотрел на него с чувством собственного превосходства.
– Вы считали себя настоящим мужчиной, не так ли? В можайском морге, затем в ресторане «Лефортово», потом когда разговаривали со мной по телефону. Какие оскорбления я выслушивал от вас!..
– У меня была дипломатическая неприкосновенность.
– Да, была, – усмехнулся Буров. – Вы были важной шишкой. А теперь я могу сделать с вами все, что мне заблагорассудится. – Он схватил Холлиса за волосы и с силой дернул его за голову назад. – Послушай-ка ты, самодовольный американский ублюдок! Твои говнюки в посольстве с презрением воротили носы от русских, и ты тоже, не так ли? Я прослушивал кое-какие посольские разговорчики. Ты смеялся над нашим пьянством, ты считаешь, что мы всегда ходим немытые, ты ржал над нашими женщинами, изгалялся над Москвой, нашей пищей, жильем, над всем, что нас окружает и чем мы живем. – Буров еще сильнее потянул Холлиса за волосы. – Ты думаешь, что сейчас выглядишь и пахнешь хорошо, ты, сукин сын? – Он отпустил волосы Сэма и с размаху ударил его в лоб. – Ты думаешь, что твоя изысканная подружка сейчас выглядит и пахнет хорошо? Ты думаешь, что сейчас выглядишь очень цивилизованно? Ну, каково тебе без твоего костюмчика от лучшего портного и без твоих дезодорантов? А? Сейчас ты ничто! Русские способны вытерпеть намного больше, поскольку для нас не это самое главное. Потому что у нас больше внутренней силы. Да вы все потеряете голову от ужаса, как только окажетесь без душа и еды. – Буров походил по комнате, затем снова подошел к Холлису и рявкнул: – Встать!
Холлис встал.
– Руки за голову!
Холлис повиновался. Буров пристально посмотрел на него.
– Ты хоть понимаешь, что я могу сделать с тобой и с Лизой Родз? Эти штучки не оставят никаких следов на ваших телах, но полностью разрушат ваши внутренности, вашу человеческую природу, ваши души и разум. Ну же, отвечай мне!
– Да. Я знаю.
– Твоя подружка любит русскую культуру. Возможно, ей понравится и русский любовник. А может, и множество любовников.
Холлис молчал.
– Тебе известно, что она спала с Айлеви?
– Да.
– Я говорил тебе, что твоя жена гуляет с неким английским джентльменом?
– Меня это не волнует.
– Сейчас она в Вашингтоне, приехала на твои похороны. Кажется, они состоятся завтра.
Холлис промолчал.
– Кто такой Симмз?
– Не знаю.
– А я думаю, что знаешь. – Буров взглянул на часы и спросил: – Ну, Холлис, хочешь повидаться со своей дешевой блядью?
Сэм кивнул. Буров открыл дверь кабинета и что-то сказал охраннику, затем повернулся к Холлису.
– Можешь опустить руки. Выходи.
Сэм направился к двери и услышал в спину:
– Если желаешь, можешь потрахаться.
– Благодарю.
Буров со смехом захлопнул дверь. Охранник повел Холлиса вниз по лестнице. Он открыл дверь в камеру Лизы и впихнул туда Сэма. Дверь захлопнулась за ним.
Лиза сидела в углу на спальном мешке. Она посмотрела на Холлиса, но не сказала ни слова. Сэм опустился рядом с ней на колени и внимательно изучал ее лицо. Он заметил, что губы у нее сухие и потрескавшиеся, глаза запали, а на шее кровоподтек. На левой щеке багровел след от пощечины, и вид его почему-то причинил Холлису наибольшую боль.
– Как ты? – спросил он.
Она молчала.
– Тебе нужен врач?
Она отрицательно покачала головой. Холлис почувствовал себя в этот момент таким слабым и беспомощным. Он сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Лиза даже не шелохнулась, она тупо глядела прямо перед собой.
Они долго просидели молча, потом Лиза уткнулась лицом в его ладони и зарыдала.
Время от времени Холлис проваливался в небытие, но пронизывающий холод камеры и голод не давали уснуть.
Свет загорался и гас, в коридоре периодически раздавались шаги. Иногда кто-то останавливался у двери камеры и сдвигал засов, но дверь ни разу не открылась.
Лиза уставилась в потолок и заговорила еле слышным голосом:
– Меня приговорили к смертной казни.
Он знал, что в камере установлено устройство, улавливающее самый слабый шепот, и даже в темноте можно за ними наблюдать. Ему хотелось успокоить ее, но он решил, что лучше помолчит, чтобы Буров не смог воспользоваться сказанными словами. В сущности, он знал, что не должен был даже заикаться Бурову о своем желании увидеться с ней.
– Зачем ты рассказал им о Яблоне? – спросила она.
– Мне очень жаль.
Она с трудом поднялась, подошла к дыре в полу камеры и использовала ее по назначению. Охранник тут же вошел в камеру, подтвердив уверенность Сэма в том, что их так же прекрасно видят, как и слышат. Лиза встала и подтянула спортивные брюки. Русский посмотрел на Холлиса, швырнул на пол кусок черного хлеба и сказал:
– Я же говорил тебе, что трахать не захочешь. – Он заржал и закрыл дверь.
Лиза умылась холодной водой, затем подставила рот под кран и напилась. Подняв с пола черный хлеб, она забралась в мешок, откусила небольшой кусочек и начала его медленно жевать. Холлис подумал, что она похожа на человека, который уже умирает с голоду. Они получали примерно триста граммов хлеба в день, около четырехсот калорий. Пробыли здесь приблизительно восемь суток, а может, и больше. Этого было достаточно, чтобы выжить. Однако, как и обещал охранник, Холлису больше не хотелось. К тому же он подозревал, что в пищу добавляли наркотики, возможно, пентотал натрия или какой-нибудь похожий на него препарат, которые вместе с потерей чувствительности могут вызвать полнейший ступор.
Какое-то время Лиза бессмысленно разглядывала кусок черного хлеба, затем предложила его Холлису. Он отломил примерно треть, а остальное вернул ей.
Когда они доели хлеб, Сэм спросил:
– Ну как, чувствуешь себя лучше?
Она пожала плечами и коснулась его руки.
– Ты, наверное, замерз. Разве они не дали тебе мешок?
– Со мной все в порядке.
– Залезай сюда. Тут хватит места.
Он влез в спальный мешок и лег рядом с ней.
– Я не виню тебя за то, что произошло, – прошептала она. – Ты предупреждал меня.
Холлис молча гладил ее по голове. Через несколько минут Лиза уснула. Она что-то выкрикивала во сне, но Холлис не смог разобрать ее слов. Сэм встал, чтобы выпить воды. Напор был очень слабым, это означает, как уже понял Холлис, что скоро рассвет. Дверь отворилась, и появился охранник.
– Встать, – приказал он. – Следуйте за мной. И не разговаривать.
Холлис помог Лизе подняться.
– Я люблю тебя, Сэм, – проговорила она.
– Отставить разговоры.
Холлис взял ее за руку, но охранник грубо оттолкнул его в сторону.
– Пошли! – крикнул он.
Они зашагали по длинному коридору.
Глава 32
Их привели в какую-то комнату. На столе стоял горячий чай, тарелка с крутыми яйцами, хлеб и джем.
– Ешьте все, что хотите, но если вас вырвет, сами будете убирать. И не разговаривать, – сказал охранник.
Лиза и Холлис сели за стол. Съесть смогли совсем немного: начинались спазмы в желудке. Потом охранник отвел их в душевую и велел вымыться.
Пожилая женщина принесла полотенца и чистые спортивные костюмы. Она указала на коробку с кроссовками, и они подобрали себе обувь по размеру. Холлис впервые за много дней побрился.
– Идите со мной, – приказал охранник и повел их в восточное крыло здания к двери с надписью «Клиника». Там их встретила медсестра и развела по отдельным смотровым кабинетам. Охранник остался с Холлисом. Полная женщина средних лет представилась как лагерный врач.
Она осмотрела Холлиса, приложила стетоскоп к его груди, попросила глубоко вдохнуть, прислушалась и похлопала по груди:
– У вас небольшая гиперемия. Но все обойдется.
– Обойдется после двух недель голодания?
– Отставить разговоры! – рявкнул охранник.
– Я говорю с врачом, – резко сказал Холлис. – И буду разговаривать с ним. Почему бы тебе не заткнуться?
Доктор дала Сэму таблетку и немытый стакан.
– Что это такое? – спросил Холлис.
– Просто витамин.
– Тогда примите сами эту таблетку. – Он протянул ее врачу. Она положила таблетку в рот и запила водой. Затем тихо сказала:
– Я тоже заключенная здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57