И в ответ услышала: стресс! Атомный век. А проще: флот неизмеримо вырос, заводских мощностей не хватает. Люди работают, так ведь не обижаются: по четыреста получают, бывает, и побольше!
Попыталась Татьяна объяснить, что здоровье не возместить никакими сотнями.
Главный снисходительно улыбнулся: врачи всегда склонны преувеличивать опасность. «И я, и директор наш на этом же заводе из простых рабочих выросли.-И хлеба, бывало, в обрез, и холод в цехах, а лозунг во всю стену: «Даешь темпы!» И давали! Еще как давали!»
Как врач, Татьяна не могла согласиться с доводами главного инженера. Есть нагрузки, которые и натренированным людям не под силу. Но слишком она далека от завода. Даже не штатный врач поликлиники, а консультант, два раза в неделю ведущий прием больных.
— Вам надо серьезно лечиться,— сказала Татьяна, записывая свои наблюдения в историю болезни.
— О чем вы говорите, доктор?! — возмущенно произнес Архипов. Он так и застыл с рубашкой в руках, которую собрался было надеть.— «Иртыш» на подходе. Его в самые сжатые сроки...
— «Иртыш»? — машинально переспросила Татьяна. Какой-то болью отозвалось упоминание об этом судне. И тут же, чтоб Архипов ничего не заметил, поспешно добавила: — Неужели вас некем заменить? А если совсем сляжете?
— Пока что не слег. Заменить можно любого, но тогда сорвем график ремонта. Новый мастер не сразу войдет в ритм...
И так как Татьяна молчала, он сообщил!
— Сейчас у всех стрессовые нагрузки.
Она, нахмурив брови, откинулась на спинку стула и взглянула на Архипова: этот тоже со своим стрессом.
- Вы зачем ко мне пришли?
- Как зачем? Обследуйте,— пробормотал Архипов, сбитый с толку ее вдруг прорвавшейся резкостью,— ну и всякие там анализы, порошки.
— Сочувствие? Этим думаете откупиться? Да и пришли-то вы не по своей воле — жена заставила. Так?
Под пристальным взглядом он еще больше смутился, но, быстро овладев собой, зло бросил:
— Пусть другого найдет, если я не устраиваю. Татьяна отвела глаза от чуть порозовевшего его лица и стала выписывать направления.
— Раньше-то вы ее устраивали,— сказала, не подымая головы.— С завтрашнего дня бюллетень. И начнем лечиться.
— Лучше с первого — план будет, и «Иртыш» отпустим. Начальство пойдет на это...— начал было Архипов, но Татьяна не дала ему закончить.
— С этой минуты я отвечаю за вас, а не начальство.
— Вот только завтра схожу на завод.
— Завтра к вам приедут домой, сделают кардиограмму. Архипов с досадой пожал плечами.
— Терапевт, например, ничего такого у меня не нашла.
— Не нашла бы, так не направила бы ко мне.
— Кстати, пожилой, опытный врач...— стоял на своем Архипов.
Никакого внимания на эти слова Татьяна не обратила и отдала необходимые распоряжения сестре.
— Будете точно выполнять все, что я скажу. Архипов неохотно кивнул. И все же, когда он ушел,
Татьяна далеко не была уверена, что Архипов ее послушает. Обычно такие люди держатся до последнего, и случается непоправимое. Состояние его здоровья на последней грани. «Стеснение», «комок и груди», как он это называет, при таком нервном истощении могут привести к самым печальным последствиям.
Татьяна закончила прием. Следующий и последний будет через три дня. Давно пора было оставить эти консультации. В больнице работы много. Хотя именно теперь там относительно спокойно. Одни хроники. Острых случаев почти нет. После лета ребята вообще меньше болеют.
Домой шла не торопясь, с удовольствием вдыхая свежий чистый воздух. После холодных дней прошел теплый дождь, и, казалось, снова вернулось лето.
На лестнице Татьяна встретила своего соседа и, поздоровавшись, сказала:
— Я еще не поблагодарила вас за предотвращение потопа.
— Так ведь и себя спасал,— ответил Андрей, замедляя шаг.— На днях зайду, поставлю на вентиле более надежную прокладку.
— Я несколько раз в ЖЭК звонила, может, пришлют водопроводчика.
— А-а, без них управимся,— махнул рукой Андрей, останавливаясь возле своей двери. Нет, пожалуй, неудобно так сразу просить Татьяну уделить ему несколько минут, чтобы побеседовать о сестре.
Татьяна, по-видимому, не заметила его нерешительности и стала подниматься к себе.
Приняв душ, с ворохом газет села в кресло. Как раз в эту минуту раздался звонок.
— Сейчас открою! — крикнула и наскоро сколола перед зеркалом еще мокрые волосы.
Открыв двери, невольно сделала шаг назад, настолько неожиданным было появление здесь, у нее, Виктора. Виктора Дмитриевича — радиста, с которым плавала на «Иртыше» пять лет назад. Виктор возмужал, раздался в плечах, но не это — внешнее — так изменило его. Было в лице что-то новое, чего не было раньше, совершенно ему не свойственное — озабоченность, даже горечь.
— Я не надолго,— проговорил он, видимо, по-своему истолковав некоторую ее растерянность.— Если бы не крайняя необходимость...
Со всей отчетливостью ей вспомнился их последний разговор на лестнице возле рентгенкабинета, его оскорбительная улыбка и жесткие слова.
И после всего этого пришел? Решился прийти?..
— Если бы не крайняя необходимость...— повторил Виктор, взглянув на Татьяну, потом на свою фуражку.
— Входите.— Она взяла фуражку и посторонилась, пропуская его в комнату.
Необходимость? Совершенно здоровый человек. Какая еще необходимость? И все же была уверена: ничто, связанное с тем, прошлым, не могло привести его сюда. Это ясно по тому, как он держится, как смотрит на нее.
Неласковый прием ничуть его не смутил. По-видимому, был к нему готов.
— Садитесь,— указывая на кресло, сказала она уже более приветливо. Виктор поблагодарил и взял стул.
— Я пришел к вам как к медику и как к товарищу, с которым плавал. За помощью.— Голос его звучал спокойно, но выдавали крепко сплетенные пальцы.
— Слушаю.
Некоторое время он молчал, затем негромко откашлялся, видно, нелегко давалось это спокойствие.
— У нас ребенок... болен...— И пояснил:— Я ведь женился.
— Поздравляю и очень за вас рада.— Татьяна улыбнулась.
— У нас заболел малыш. Тяжело.
— И вы думаете, что именно я...
— Да, вы. Я верю вам. Юрика лечили много—и ничего... Никаких улучшений. Профессор Сосницкий сказал— даже страшно повторить: опухоль мозга.
— Вы были в Киеве?
— Где мы только не были?! И операция. Это страшно... Невозможно. Не рука, не нога... Мозг. Такому малышу. Нет! Поймите, Таня, это невозможно.
— Но после такой консультации — ко мне?
— Мы были в отчаянии... Даже не знали, что в нашем городе уже есть клиника. Профессор Сосницкий сказал.
— Да. Он раньше здесь работал и сам отобрал в нее врачей на специализацию по детской психоневрологии. А главврачом я стала лишь два года назад, после того, как он уехал в Киев.
— Ничего этого я, конечно, не знал. Мы ездили и в Москву. Супруга настояла. Она совсем упала духом. И по ночам — плачет, не спит. Под Харьков ездили. Укутывания. Травы. Знаете, когда такое...
— Понимаю,— мягко перебила Татьяна.— И травы хорошо. Но оставлять ребенка без наблюдения врача...
— Вот я и пришел,— как бы оправдываясь, горячо перебил Виктор.— Сразу пришел, как узнал, не постеснялся даже к вам домой.
— У вас есть заключение врачей?
Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот в кожаном переплете, вынул из него бумаги.
Татьяна, нахмурившись, медленно просматривала заключения, анализы. Не поднимая головы, спросила: — Значит, жене все сказали?
— Не сразу. Но вы поможете?! Вылечите! Я вам так верю. Помните Любезнова? — Глаза Виктора умоляюще смотрели на нее.
Она усмехнулась одними губами,
— Можно ли сравнивать?! И... не такой уж я специалист.
— Неправда. Нам говорила о вас Лаврова. Вы, именно вы, спасли им ребенка. И вообще, вы не стали бы лечить детишек, если бы сами не чувствовали...
В какой-то мере Виктор был прав. Хотя со стороны могло бы показаться, что решение заняться детской психоневрологией родилось неожиданно. А оно слагалось из множества причин, казалось бы, между собой не связанных.
— Откуда вы знаете Лавровых?—спросила Татьяна. Спросила только затем, чтобы как-то оттянуть время, чтобы не отвечать Виктору сразу. Ведь, судя по диагнозу, ничем помочь нельзя. И если медлить с операцией, болезнь будет прогрессировать, и ничто потом не предотвратит необратимых явлений в организме ребенка.
— Я подменял Лаврова, пока он был в отпуске,— сказал Виктор.— Но тогда я, честно говоря, внимания на его слова не обратил. А вот теперь...
— Случай с Зоей Лавровой был не очень сложным,— негромко сказала Татьяна.
— Все, что касается детей, сложно и страшно. Но вы... вы не отвечаете мне, Таня. Неужели тот же приговор?
— Вы были у стольких специалистов.
— Как вас понять? Опять везти его в Киев? А вы... Вы отказываете? — Виктор , протянул к ней стиснутые ладонь к ладони руки.
— Ну что вы, право?! Клиника никому в лечении не отказывает. И все, что в моих силах... Только вы должны понимать: после всех, кого посетили,— что там мой опыт?..
— В вас есть нечто другое,— почти прошептал Виктор, глядя в ее глаза.— Я знаю, какая вы. Даже тогда знал — в поликлинике.
— К чему это ворошить?
— Оскорбленный Мальчишка. Он тоже хотел причинить боль,— не слушая ее, продолжал Виктор.
Татьяна покачала головой. Какое значение имеют эти его слова после всего случившегося?
— Так говорил, но я все знал о вас. Все,— упрямо продолжал он.—Знал, потому что любил. Только любовь способна разглядеть в человеке даже то, о чем он, может, и сам не догадывается. Только любовь: ни возраст, ни опыт, ни ум тут роли не играют. Только она позволяет увидеть то второе «я» любимого человека, которое
скрыто от всех.— Виктор поднялся, давая понять: он скажет ей самое главное, о чем всегда думал, и больше не станет задерживать. — Вы должны знать: и тот мальчишка, обиженный, оскорбленный, и сегодняшний, уже сложившийся человек всегда будут благодарить судьбу за то, что первой любовью были вы, Таня. Это останется на всю жизнь. Татьяна проводила его к дверям.
— Значит, в понедельник утром посмотрим вашего Юрика.
— Спасибо.
— Почему же—спасибо? Если б вы просто привезли малыша к нам, ничего бы не изменилось.
— И все же еще раз спасибо!
Виктор распахнул дверь и торопливо вышел на лестницу.
ГЛАВА 32
Елена Ивановна уже побывала на строительных площадках массива. В одних местах только еще вырыты котлованы, а на этом из-за забора, огораживающего стройку, уже поднялся шестой этаж высотного дома.
Необычно он выглядит здесь, этот высотный дом, Да и улицу узнать нельзя. Испокон веков змеилась по самой ее середине сточная канава. «Голубой Дунай», как прозвали ее обитатели, рассадник всяческих болезней. Кособокие домишки по обеим сторонам. О канаве без конца говорилось в санитарных учреждениях. Нет ее больше и нет жалких домишек.
Широкий проспект свяжет промышленные предприятия и жилой юго-западный массив. Летом этот район выглядит своеобразно и довольно живописно. Все увито виноградом — садики, цветники, крохотные мансарды, беседки, из которых, кажется, вечно доносится деловитое урчание примусов.
Елена Ивановна свернула на боковую улицу. Вот они, «респектабельные особняки», где селились местные наиболее зажиточные ее обитатели. Двухэтажный щербатый домишко с длинным коридором в первом этаже, ведущим во внутренний дворик. Когда-то коридор изнутри плотно запирался. Непросто было проникнуть в эту маленькую цитадель. Во дворе — столики, раскладушки, детские кровати.
Но все это летом, а сейчас — жалкие, нелепые пристройки, словно старые, никому уже не нужные декорации где-то на задворках театра.
Осыпались акации, нарядные, еще недавно багряные и золотые листья плюща, сожжены на кострах, а вдоль потемневших от дождя, вросших в землю кособоких стен с подслеповатыми оконцами тянутся узловатые, скрюченные виноградные лозы, худосочные нити плюща. Они уже ничего не могут ни скрыть, ни украсить. Проступают наружу сбитые из досок все эти чердаки, коридорчики, утепленные веранды.
— Ви когось шукаете?—крикнула из-за невысокого забора старуха в линялом халате, надетом поверх пальто.
— Нет, не ищу, просто так смотрю,— ответила Елена Ивановна, подходя ближе к забору.
— Ну-ну, а я — шукаете. Люди вибираються й виби-раються. Я тутечка як довадкове бюро.
Подошла еще женщина — смуглая, худощавая, подвижная, с золотыми полумесяцами в ушах.
— Что ж вы, баба Маня, гостью па улице морозите? Заходите, красавица, заходите. Я как раз плачинды пеку.
— Твоя правда, Дуся! — Баба Маня отворила калитку, приглашая Елену Ивановну войти.
Та сказала, что торопится, как-нибудь в другой раз.
— Зачем торопиться, золотая?! — воскликнула Дуся, энергично качнув серьгами.— К чему это говорю? Да вот я все торопилась, торопилась, а куда, спросите меня, люди добрые?! Выходит, на пенсию. До свиданьице вам каше с кисточкой, заслуженно отдыхайте. Вот и не торо- пись, красавица, живи со вкусом, пока кровь Молодая.
Елена Ивановна рассмеялась.
— И переезжать не торопитесь?
— Дождемо пори, що й ми вилізем з нори,— улыбнулась баба Маня.
— Пусть бы уж скорей машинами все раскурочили,— опять распалилась Дуся.— Обещали через месяц.
- Может, и раньше,— заметила Елена Ивановна,— Но обязательно до зимы в новые дома въедете.
— Или! — многозначительно произнесла Дуся.— Тянуть будут, так я тому начальству зеленую жизнь устрою. Нет никаких сил на тех клунках и торбах сидеть. И откуда у человека столько шмоток набирается?! И не знаю, как перевозить столько барахла.
- Очам страшно, а руки зробляты — рассудительно успокоила баба Маня и обратилась к Елене Ивановне:— Ну, айда до насо.
Елена Ивановна поблагодарила за радушие.
— С удовольствием бы осталась, но пора идти.
А вот еще домишко. Оконца на метр от земли. Между горшками с геранью — темная голова мальчишки, книжка, прислоненная к стеклу, а на подоконнике — тетрадь.
Скоро, скоро всех переселят.
Направляясь к автобусной остановке, Елена Ивановна с удовлетворением подумала о том, что добилась своего. Здесь тоже дома будут не просто красивыми, но и удобными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51