Она пыталась выяснить у Васи, куда дел свой свитер и шарф отца, но так ничего и не добилась. Придумал какие-то нелепые отговорки, поверить в которые она не могла. Сейчас, вспомнив все это, Елена Ивановна решила поскорее напоить мужа чаем и увести из столовой. Зачем портить вечер?
— Как там насчет Монреаля? — спросила, отвлекая мужа от расспросов.
— Пока изменений нет. Но ты, Леля, знаешь, переиграть могут в любую минуту. Вот если завтра начнем погрузку — тогда уже точно... Не приходилось мне еще бывать в Канаде.
Кто-то на лестнице дергал ручку двери,
— Налить тебе еще чаю? — намеренно громко спросила Елена Ивановна, чтобы муж не услышал возни с ключом. Они успеют уйти в спальню, если Николай откажется.
Но он пододвинул стакан.
— Налей, пусть остынет.
Очевидно, Васе удалось наконец справиться с замком, и дверь с шумом распахнулась.
— Явился, не запылился! — удивленно глядя на него, проговорил Николай Степанович.
— Иди на кухню — поужинай,— поспешно сказала Елена Ивановна.
— А я ужинал.— Пошатываясь, сын вошел в комнату. Лицо его было бледно, глаза покраснели.
— Прелестно! Набрался высшего образования по самую завязку. — Николай Степанович старался говорить спокойно, но голос срывался от гнева.— Это по какому такому случаю?
— По случаю твоего возвращения.— Вася нетвердым шагом направился к дивану.
— Ложись спать, Вася! Сейчас же ложись. Завтра поговорим. Пойдем, Коля.
— По случаю моего приезда,— не слушая жену, сказал Николай Степанович,— я просил тебя постричься.
Елена Ивановна стиснула правой рукой вдруг занывшую левую. Боль отдавалась под лопаткой, подбиралась к сердцу.
— Я, между прочим, в твои года даже пива не пил,— в сердцах сказал Николай Степанович.
— Пива не было или денег? — вяло парировал Вася.
— Считал это недостойным комсомольца.
— Понятно. Вы оба люди серьезные — ты и мама. А вот с сыном не повезло,— усмехнулся Вася.
Елена Ивановна боялась заговорить, боялась вмешаться.
— Сейчас я с тобой объясняться не намерен.— Николай Степанович остановился.— Завтра покажешь мне свою зачетку.
Вася вызывающе бросил:
— Между прочим, иная двойка честнее пятерки!
— Ты свои афоризмы для дружков прибереги. Их удивляй.— Николай Степанович мягко отстранил жену, которая, взяв его под руку, пыталась увести из столовой.— Для тебя созданы все условия.— Считая разговор оконченным, он взялсо стола остывший чай и добавил уже совсем спокойно: — У меня таких условий не было, но я троек не хватал.
— Как же,— насмешливо пробормотал Вася,— мне ведь курсовых по политэкономии мама не пишет.
Николай Степанович резко поставил стакан, и чай выплеснулся на скатерть.
— Как ты смеешь?! Отец тогда полгода в рейсе был,— крикнула Елена Ивановна.
Николай Степанович бросился к сыну, размахнулся. Елена Ивановна стала между ними.
— Ради бога, Коля, не слушай этот бред! — и оттащила мужа от Васи.
— Нет, пусть ударит! — Голос сына дрожал от негодования. Вскочив с дивана, он сделал шаг вперед и вдруг расхохотался: — Воспитатель...
— Пойдем, Коля. Пойдем! — Елена Ивановна закрыла дверь в спальню.
Николай Степанович опустился в кресло.
— Ломаного гроша еще не заработал, а как разговаривает!
— Это не он, это водка! — тихо заговорила Елена Ива-новна и заплакала. Заплакала потому, что догадалась: нет больше прежнего Васи — нескладного, доверчивого мальчишки а есть грубый, нечуткий человек, который
называется ее сыном.
Если б отец Васи был жив. Если б... Но Тарас погиб, даже не узнав, что стал отцом.
— Перестань, Леля! Разве я в чем-либо тебя виню? — сказал Николай Степанович.— Знаю, о чем сейчас думаешь: если б он был моим сыном, до этого не дошло бы. С меня отец только за такой тон три шкуры спустил бы. Раз так отходил, что утром еле поднялся. А теперь эти, с позволения сказать, детки на голову влезут,— возмущался Терехов.
Жена молчала.
— Ну, хватит тебе, Леля, переживать всю эту историю.
ГЛАВА 4
Туман навалился сразу. Такой густой, что, кажется, сожми его рукой — потечет вода, как из мокрой губки. Ни звезд, ни огней. Протяжные гудки «Иртыша» задыхаются, не могут пробиться сквозь тугую завесу. Ломаются лучи прожектора, словно упираются в непроницаемую стену. Суда идут навстречу. Чудом удается разойтись, и снова до рези в глазах вглядывайся в коварную
темноту. В такой туман и до аварии недалеко. Рулевой держит «Иртыш» строго на курсе. Надо учесть течение с абсолютной точностью. А оно тут изменчиво. В лоциях лишь приблизительная скорость его. От нескольких метров зависит жизнь судна, жизнь людей. И за все только ты, один только ты в ответе.
Напряжен каждый мускул, каждый нерв. Впереди узкий пролив Между скал. Придется отстаиваться, если не улучшится видимость.
Можно и сейчас бросить якорь, но это мало что даст. Опасность столкновения уменьшится ненамного. Малый ход. Самый малый. «Иртыш» не один идет к проливу. Виктор не покидает радиорубки/ вызывает попутчиков. Удалось связаться с «Белоруссией». Идут на расстоянии десяти-двенадцати миль.
Не раз Николай Степанович попадал в такой туман. Но тогда не он был капитаном, не он вел судно. А сейчас... Решительно отогнал от себя тревожные мысли.
Вдруг опять гудки. Отрывистые. Может, слуховые галлюцинации? Но Николай Степанович не представлял, что с ним может произойти подобное. — Веником бы этот туман разогнать! — ворчал стояв-
ший на руле матрос. Любезнов, здоровенный парень с густыми черными бачками и смоляной шевелюрой. Пал Палыч доложил: на экране локатора появился какой-то предмет.
«Иртыш» надсадно гудел. А светлая махина стремительно приближалась к центру экрана локатора. Корабль. Слышит ли он гудки, почему не отвечает?
— Встречным курсом — «американец»! — выкрикнул радист, появляясь на мостике.
— Право руля!—скомандовал капитан.. Казалось, он различает контуры встречного судна с правого борта. Но так только казалось. Он не смел поддаваться тому, что казалось. Не смел брать левее.
И неожиданно, чуть ли не впритир к левому борту,— желтый глаз, мощный нос лайнера и сиплый гудок над головой.
Опасность на какое-то время отступила. Капитан почувствовал, как онемели колени. Он тяжело оперся о перила мостика и перевел дыхание. Хоть на несколько секунд закрыть глаза, не смотреть, не слушать — отдохнуть.
— Так и не ответил,— сказал входивший в радиорубку старший штурман.— Виктору Дмитриевичу удалось засечь его передатчик. А нам так и не ответил.
Капитан продолжал вглядываться в темноту. «Американец» его уже не интересовал.
— Да тут кофе! — воскликнул Пал Палыч.— Кому это пришла в голову блестящая идея поддержать наш моральный дух?!
— Нашей милой докторине,— подал голос Любезнов.— Появилась, как Ундина, из волн морских и снова исчезла в глубинах.
— Да ну! А я и не заметил, когда она приходила. Николай Степанович, хотите чашечку?
— Не откажусь.— Капитан с удовольствием сделал несколько глотков.
Рулевые сменялись каждый час. И штурманы менялись. Только Николай Степанович уже пйлсуток стоял на мостике. Кофе был ароматный. Усталость как будто прошла.
— Ну-ка, Любезнов, я стану к штурвалу, а ты подкрепись,— сказал Пал Палыч.— Там полный термос.
— Да мне что, я не устал! — Однако матрос уступил свое место и тоже выпил кофе.— Повезло нам с доктори-
ной. Я лично два чемодана ее книг погрузил. Вы бы посмотрели, какие книги! — с жаром сообщил Любезнов.
— О книгах потом поговорим,— строго остановил его Пал Палыч, передавая матросу штурвал.
— Там, в кофейнике, что-нибудь осталось? — спросил Николай Степанович.
Вовремя они подкрепились. Лазарева понимает, как нелегко сейчас в тумане. Молодец! й вовсе она не такая, как показалось с первого взгляда. Ведет себя скромно, даже в разговоры не вмешивается. Только рассмеется шутке. А шуток хватает, едва она появится в кают-компании. Все наперебой стараются перед ней блеснуть остроумием. Особенно Виктор. Он прямо из кожи лезет, чтобы привлечь внимание.
И работящая. Никому спуску не дает. Кают-компанию в порядок привела, столовую команды, камбуз.
Дзюба, конечно, первостатейный кок, но насчет санитарии не все и не везде у него в порядке. Лазаревой удалось и его приструнить, и боцмана. Все без шума, без жалоб начальству. Сама управилась.
Напрасно он при первом знакомстве столь демонстративно объяснил: по всем вопросам — к старшему помощнику. Она и Пал Палыча не беспокоит по пустякам. Подумалось тогда невесть что. С ним, капитаном, она
вежлива — и только. Николай Степанович взглянул на часы. Через двадцать минут восход солнца. Может быть, оно прорвет плотную пелену тумана.
Гудки. На этот раз слышны явственно. Если столько судов идет от пролива, значит, там нет тумана. Хорошо бы. А то стой на якоре и трать попусту время.
За спиной капитана негромко переговаривались. Сменялись рулевые. Он уперся локтями в планширь. А туман, кажется, редеет. Добрая примета.
Леля пожелала: ни штормов, ни туманов! Пусть сопутствует ясная погода! Не успели уйти — и уже радиограмма. Знает, что в первые дни рейса, несмотря на привычку надолго уходить из дому, вспоминается берег. Хорошо прошла эта неделя. Даже несмотря на Вась-кины фокусы. Видно, кое-что понял, получив отпор. Когда возвращались с Лелей домой — спал или делал вид, что спит. Правда, не захотел просить прощения. Ну что ж, ему, Николаю Степановичу, это вовсе не нужно. Главное, Леля права, парню после случившегося стыдно смотреть
в глаза, вот и избегал встречаться за столом. К его, Николая Степановича, приходу все сгладится. Мало ли что бывает... Не с ним — с Лелей век вековать, а она верная, добрая жена, хорошая хозяйка. Что еще моряку нужно? С Лелей ему определенно повезло. Как говорится, удачно женился. Время было тяжелое, послевоенное. Заработка едва-едва хватало, чтобы уплатить за угол и как-то справить себе дешевенький костюм, купить пару ботинок. Именно в ту пору они познакомились. Он был рад, что получил бесплатную путевку в дом отдыха — бюджет его трещал по всем швам из-за покупки хорошего приемника. Николай никогда не думал, что так далеко зайдет их курортный роман. Писал ей в Ленинград письма. Приглашал в гости. Но не предполагал, что это произойдет так скоро.
Она вошла с вещами, с Васькой в крохотную проходную комнату. Ледяной вопрос хозяйки: «Вы надолго?» И тихий, твердый Лелин ответ: «Насовсем!» Потом в предрассветном, совсем уже домашнем сумраке ее тихий голос: «Как же я смогла бы жить без тебя?! Если вместе —разве может быть трудно, если вместе — все нипочем».
Да, годы были тяжелые, но, странное дело, жить семьей стало гораздо легче. Леля находила какие-то случайные заработки. Не сразу устроилась работать по специальности, пошла нянечкой. Потом воспитательницей. Сейчас смогла бы преподавать в старших классах историю, легче ведь, чем с малышами, но, видно, привыкла к своим «дошколятам» — не хочет уходить.
Именно тогда, в тяжелые годы, убедила его закончить среднюю школу. А когда втянулся — курсы, потом Высшее мореходное. В большой мере своим званием капитана он обязан Лелиному упорству и умению не замечать житейских невзгод...
— А погодка; разгуливается,— сказал за спиной Николая Степановича Виктор.— И прогноз благоприятный.— Он протянул только что принятую сводку. — Спасибо! Если б не прогноз — не догадался бы, что вон там уже пробивается солнце.— Терехов рассмеялся. Настроение у капитана, несмотря на усталость, отличное. Туман рассеивается, море тихое, чуть дымится, как парное молоко. — Вы, говорят, тут кофеи распивали.
— Да, спасибо Татьяне Константиновне. Виктор топтался возле капитана, не уходил.
— Она... она замужем?
Николай Степанович усмехнулся: так вот что тебя, милый мой, здесь держит! Хочешь выяснить кой-какие анкетные данные.
— Нет, не замужем, Виктор Дмитриевич. Но, как вам известно, на судне...— капитан сделал ударение на последнем слове,— это роли не играет. Да и возраст. -Ей, кажется, двадцать шесть.
— Ну и что?! — горячо произнес Виктор, не обратив внимания на слова капитана.
— Выбросьте амуры из головы, Виктор Дмитриевич:— И, смягчая свою резкость, добавил: — Влюбленные обычно очень рассеянны.
Виктор не реагировал. Приблизившись вплотную к.капитану, он доверительно зашептал:
— Ведь это ее я встретил тогда в отделе снабжения.
— Вот как! Но все равно, пока не вернемся домой, не следует тебе, Витя, как-то проявлять свои чувства. На судне надо быть особенно щепетильным.
— Понимаю,—огорченно согласился Виктор.— Да я и не собирался.
— Очень хорошо. Значит, все ясно,— перебил Николай Степанович и, считая разговор оконченным, обернулся к Пал Палычу: — Штурман — точку!
Неяркое, словно остуженное редеющим туманом, солнце поднималось над горизонтом.
Сверив курс и отдав необходимые распоряжения, капитан ушел отдыхать, попросив разбудить на подходе к проливу.
Надо бы поблагодарить Лазареву за внимание, подумал, сняв китель и укладываясь на диван.
Но поблагодарить удалось лишь через несколько дней. Лазарева приходила в кают-компанию поздно — занималась учетом своего медицинского хозяйства. Как-то, задержавшись на мостике, Николай Степанович позже обычного спустился обедать и застал ее одну. Пожелав приятного аппетита, капитан занял свое место.
— Я еще не сказал вам спасибо за кофе, Татьяна Константиновна,— проговорил он, наливая из суповой вазы себе борщ.
— Какие пустяки.— Она опустила голову к тарелке. Густые черные волосы ее были теперь собраны на затыл-
ке синей ленточкой. Глаза чуть-чуть удлинены карандашом. На ней была светлая юбка и тонкая шерстяная кофточка, сколотая у ворота золотой брошью. — Привыкаете понемногу?
— Да.
— Отчего так поздно обедаете?
Она подняла на него свои яркие, почти синие глаза и улыбнулась — доверчиво, открыто.
— Не хочется мешать. Вы собираетесь все вместе, нужно поговорить, а я, вероятно, стесняю.
— Ну что вы?! Какие стеснения?! В кают-компании никто никого не стесняет. Хотят поговорить — есть каюты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51