Аспабай был потрясен, сердце его заколотилось, он обрадовался, словно получил подарок; как прекрасна и богата жизнь, подумал он.
Туркмены расстелили у мавзолея свои коврики для молитвы —жайнамаз,—разулись и стали рядком на колени; Аспанбай стоял в стороне и наблюдал, как они творили молитву; туркмены то вставали, то снова опускались на
колени, бормотали что-то, усердно кивали, отбивали поклоны, касаясь ковриков лбами. Аспанбаю стало смешно. С особенным рвением молился Турлымурат — самый молодой из новых друзей Аспанбая,— мужчина лет тридцати, рыхлый и толстый, словно надутый бычий пузырь. Сейчас Турлымурат напомнил Аспанбаю своим полосатым халатом и изрядным брюшком арбуз. Но, подумав о том, как Турлымурат был приветлив и добр к нему в пути, Аспанбай устыдился своих насмешливых мыслей. Чего я разинул рот точно в театре, подумал он, это грех, какое мое дело...
Мавзолей был закрыт для посетителей, так как ожидался ремонт, однако проникнуть внутрь было необходимо: для этого и приехали сюда; туркмены долго уговаривали сторожа-ключника отворить двери, они умоляли его, пытались подкупить, жаловались на небывалые трудности, перенесенные по пути сюда. Наконец сторож стал смягчаться; когда переговоры подходили к концу, на дороге появились две молоденькие девушки, они приблизились к Аспанбаю и его попутчикам, воспользовались договоренностью со сторожем и под шумок, вместе со всеми, проникли в мавзолей.
Девушки были совсем юны и похожи друг на друга, словно ягнята-близнецы из одного помета; даже одеты одинаково: в белые кружевные кофточки и черные юбки. Они все время шептались, хихикали, вертели головами, поглядывали на Аспанбая, и это смущало его. Неужели никогда не видели обритой головы, сердился он.
Когда Аспанбай переступил порог музея, то подумал, что здесь особенно остро ощущаешь высоту и бездонность неба. Красноречивое молчание надгробных камней над могилами казахских ханов привело Аспанбая в смятение...
Группа в сопровождении сторожа-ключника стала подниматься вверх, по древней лестнице Яссауи. Девушки приотстали: Аспанбай шел последним, видимо им хотелось идти рядом с ним. Все поднялись на второй этаж, и тогда одна из девушек быстро убежала вперед, а другая, оглянувшись на Аспанбая и поманив его к себе, точно во время игры в салки, опрометью бросилась в сторону и исчезла в какой-то темной нише. В недоумении Аспанбай шагнул за ней в нишу, и тут девушка внезапно обняла $го и поцеловала в губы; он не успел понять, как тоже обнял и крепко поцеловал ее. Все это произошло так быстро и стремительно, что казалось нереальным, точно промелькнул какой-то знакомый сон; Аспанбай стоял в оцепенении, не понимая.
Группа вышла из мавзолея, в лицо Аспанбаю ударило солнце, ослепив его, а когда глаза привыкли к свету и он огляделся по сторонам, то девушек уже не увидел: они исчезли, словно их и не было.
Аспанбаю стало грустно, он покинул своих туркменов, отправился осматривать город, зашел в столовую, пообедал, затем купил билет в кино. На экране кто-то кого-то убивал, кто-то за кем-то гнался, однако Аспанбай не мог уследить за сюжетом, смотрел на экран рассеянно, из головы не шло удивительное приключение в мавзолее. Когда вышел из кинотеатра, уже стемнело, повсюду зажглись фонари; он бродил по городу и наблюдал за его жителями: и в этом степном городке молодые люди ходили в джинсах, бренчали на гитарах.
Поздно вечером Аспанбай вернулся к мавзолею, величественно стоявшему на пустыре, глядевшему в низкое южное небо; вот он, святой осколок вечности, подумал Аспанбай.
Его друзья-туркмены расположились на земле у одной Я из стен; они лежали на земле, подперев головы руками, | тихо и неторопливо беседовали о чем-то; увидев Аспан бая, белобородый знаком пригласил его присоединиться. — Иди к нам, раб божий, ложись рядом, утром двинемся обратно,— нараспев произнес он.
Турлымурат, кряхтя, подвинулся, освободил Аспанбаю, | место рядом с собой.
Белобородый продолжил свой рассказ, ровный звук его голоса, похожий на шум горной речки, убаюкивал Аспан-бая. Он, лежа на спине, смотрел в небо, усыпанное звездами; точно над головой раскинулось хлопковое поле, по- 1 думал он; снова вспомнил о девушке, что поцеловала его сладкий вкус поцелуя еще сохранился на губах, появилось и жгучее ощущение горечи и разочарования; откуда Ь появились эти девушки? куда исчезли? неужели Аспан-бай не увидит их?.. Загадка. Вины перед Райгуль Аспанбай не чувствовал и эту девушку, промелькнувшую, словно чудесный сон, не считал грешницей. Ведь сама Вечность объединила нас в этом поцелуе...
Наутро вернулись в Ташкент; Аспанбай с сожаление распрощался со своими друзьями; до Сары-агача он ехал на автобусе, затем шел пешком; потом снова автобус и к закату солнца был в ауле Кызылжиде. Когда подходил к дому, сердце в последний раз сладко замерло; Аспанбай вспомнил о волшебном поцелуе...
Райгуль была дома одна; увидев Аспанбая, она заплакала.
Аспанбай простил Райгуль, но аул не простил ее: не так-то легко справиться с общественным мнением. Шила в мешке не утаишь, говорят; очень скоро аулчане узнали в подробностях то, что произошло в Ташкенте; не последнюю роль в этом сыграла лучшая подруга Райгуль — Кулпаш.
После злополучного восьмого марта отношения подруг стали развиваться для Кулпаш как-то странно: дружба, вместо того чтобы окрепнуть, потихоньку начала угасать. Райгуль относилась к подруге все прохладнее, уже не поверяла ей своих тайн, не делилась мыслями, не спрашивала совета; напротив, Райгуль словно даже избегала Кулпаш: на службе усердно занималась бумагами, не отрывала головы, когда та появлялась; на улице при встрече, краснея, пробегала мимо, бормотала, что торопится; в гости к Кулпаш ходить перестала, если же Кулпаш сама заходила к ней, то встречала со скучным лицом, жалуясь то на головные боли, то на простуду. Сначала Кулпаш не понимала, в чем дело, потом загрустила и разозлилась. К тому же Асылжан, который всегда приветливо здоровался с ней, улыбался, спрашивал о здоровье, теперь тоже словно и не замечал бедняжку. Кулпаш металась, будто бахсы , потерявший своего беса. Меня отвергли они оба, думала она, отбросили как ненужную вещь, а ведь я — единственный свидетель их позора, они попросту зависят от меня. Как только не боятся, что я раскрою их постыдную тайну?.. Рассчитывают на то, что я никому не скажу, что ли? Понимают ведь, я — человек благородный... Ну да ладно, пусть живут спокойно... Однако время шло, а Райгуль не только не оценила благородства Кулпаш, а и вовсе перестала замечать ее. Обида не проходила, а стала еще сильнее. Есть сорт людей, которым любая подлость сойдет с рук, с горечью думала Кулпаш, пусть хоть мир рушится, им как с гуся вода. Ну уж дудки, хватит играть в благородство! Зло должно быть наказано, достаточно подурачили аулчан, хорошо устроились! Решимость Кулпаш росла, она пришла к выводу, что обязана поставить аулчан в известность о случившемся. К тому времени у Кулпаш появилась новая подруга — молоденькая дочь завхоза,—она-то и была первой посвящена в тайну; так тайна Асылжана и Райгуль перестала быть тайной.
Через два дня аул был в курсе дела, но, как всегда и бывает, о случившемся не знали лишь в двух домах: в доме Абдуллы и в доме Асылжана: аулчане возмущенно перешептывались, и этот возмущенный шепот грозил перерасти в возмущенный рев. Все было готово для возникновения пожара, не хватало только малого — искры, но вскоре такая искра нашлась.
В ауле жил человек по имени Махан; он славился тем, что нигде не работал, издевался над женой и детьми, случайные заработки тратил на водку, поскольку был горьким пьяницей. Водка заменяла ему друзей, работу, спасала от лени, скуки, слабых уколов совести, но все же не была единственным развлечением Махана, другим его развлечением было участие во всякого рода скандалах и драках, он любил наблюдать за стычками между людьми, умел разжечь вражду, спровоцировать ссору, словом, столкнуть людей лбами. Впрочем, аулчане вскоре прознали об этом хобби 1Лахана и стали реже поддаваться на его науськивания; для бедняги настали черные дни, полные жесточайшей хандры; лениво валялся он на дворе, окутанный облаком перегара, изредка поднимался, стравливал собак да петухов, лениво наблюдал за ними. Так и коротал свои дни Махан, провожая их без малейшего сожаления, но вот судьба преподнесла ему неожиданное приключение, которое он запомнил на всю жизнь. Однажды Махан полусидел-полулежал на дворе, борясь со скукой, тошнотой и еще бог знает с чем, и тут в его двор вошел мальчик. Это был сын соседки, которая послала его к жене Махана за крупой. Громко икая, наблюдал он за мальчиком из-под прикрытых век, смотрел на его худенькое тельце, тоненькие руки и ноги, тут в не совсем ясном мозгу Махана мелькнула забавная мысль.
— Эй ты,— охнув, позвал он мальчика,— быстро иди сюда!
Ребенок подошел, вопросительно глядя на него.
— Ты это,.. Джигит или маменькин сынок?
— Джигит...— звонко ответил мальчик.
— Зови сюда ребят, сейчас покажу интересную игру!
Мальчонка, радостно кивнув, убежал. Махан встал на ноги, распрямился, потянулся; ему вроде стало даже полегче, словно он стряхнул с себя липкую паутину. На улице перед воротами уже собирались дети. Здесь были и одноклассники соседкиного сынишки, и ребята постарше; пришел даже один восьмиклассник — крепкий, высокий парень. Махан вышел за ворота и оглядел свою гвардию.
— Эй вы,— важно произнес он,— посмотрю, кто вы: мужчины или бабы! Сейчас будете у меня драться, то есть бороться,— он икнул,— да-а... значит, бороться. Победителю— награда! — Махан вытащил из кармана смятую пятирублевку и повертел в руке.— Ну, кто начинает? Нет, не так, я сам... Вот ты, щенок,— Махан взял за шиворот сына соседки,— сейчас померишься силами с... да вот хоть с ним,— и Махан ткнул пальцем в восьмиклассника, стоявшего в сторонке.
— Но, дядя Махан,— сказал тот,— поединок должен быть честным, а у нас ведь разные весовые категории...
— Чего-о-о? Какие еще там категории,— заорал Махай,— ты, дурак, начинай, побьешь его в два счета и получишь пять рублей, дай ему хорошенько, кому говорю!
Маленький сын соседки с плачем отступал назад:
— Не надо, не бейте меня!
— Давай, давай,— подбадривал Махан восьмиклассника,— раз два—и готово, деньги быстро заработаешь, а? Чего там, дай ему как следует, а?
Махану очень хотелось, чтобы восьмиклассник повеселил его, уговаривал, не зная, что за спиной уже несколько минут стоит Аспанбай и наблюдает за этой сценой. Когда Махан схватил детей за воротники и стал сталкивать между собой, Аспанбай толкнул его в плечо и сказал:
— Ты чего?.. За что? Он же маленький...
— А-а! Ты здесь будешь путаться, придурок! — проревел Махан.— Может, еще меня учить? Свою жену поучи!
Аспанбай, не говоря ни слова, изо всех сил ударил Махана, тот свалился как мешок и остался неподвижно лежать на земле.
Так появилась искра, попавшая на готовую уже загореться сухую копну, и подожгла её; так вспыхнул пожар, разлившийся неуправляемым пламенем.
— Зять Абдуллы до смерти избил Махана!
— Что вы говорите?
— Махан сказал ему прямо в глаза, кто его жена.
— Ну и правильно сделал.
Пожар вспыхнул в шилде пламя было буйным, а рядом с огнем оказался еще и бензобак. Жена Асылжана, Сания, слыла красавицей, модницей, знала себе цену, не могла допустить, чтобы ее имя произносилось без должного уважения; то, что произошло, было верхом допустимого; узнав обо всем, она ворвалась в контору, где ее муж в это время проводил важное совещание, бросила в него тяжелую чугунную пепельницу; затем помчалась к дому Абдуллы и при людях, во дворе, исцарапала Райгуль лицо. После этого Сания собрала вещи и в тот же день укатила к родителям в Ташкент.
Абдулла чуть не умер от стыда, но, поразмыслив, понял, что даже из такого скандального положения можно извлечь выгоду. Рассуждал он примерно так.
Скандал не мог не произойти, и он произошел; послушала ли тебя твоя дочь, когда ты говорил: не выходи за босяка-идиота? Не послушала. Смогла ли сохранить ему верность? Не смогла. Как теперь найти крышку на рты болтунов? А вот как. Все дело в Асылжане. Родила ему жена наследника? Нет, не родила. Хорошо это? Чего уж тут хорошего. А в чреве нашей Райгуль, может, живет чадо Асылжана; даже если это не так, можно сказать, что так...
Он не откажется от своего чада. А кто теперь будет против брака моей дочери и Асылжана? Да никто. Если только наш несчастный идиот... Но с ним сейчас справиться легко, зачем он избил Махана до полусмерти? Разве власти пожалеют человека, который ни за что ни про что избил другого? Нет, не пожалеют, придется Аспанчику посидеть немного в тюрьме. Что для этого необходимо? Во-первых, увезти куда-нибудь Райгуль, чтобы она под ногами не вертелась, тем временем немного раздуть дело ее хулигана мужа. Правда, Асылжана сейчас не любят в ауле, как бы кляузы какой не написали, как бы с должности будущего зятя не сняли... Но ничего, обойдется.
Вот так рассуждал Абдулла.
После драки Аспанбай, не заходя домой, уехал в пески, к отаре, этим и воспользовался тесть.
— Единственный способ облегчить положение, дочка,— сказал он Райгуль,— это на время скрыться от людских глаз. Пусть немного утихнет молва. Если ты останешься в ауле, сплетни не прекратятся. Надо ехать в Сары-агач.
Абдулла вышел на дорогу, поймал машину, договорился е шофером, посадил в кабину плачущую Райгуль, привез ее к тетке в Сары-агач и, рассказав родственнице, в чем дело, попросил хорошенько спрятать и до поры до времени караулить Райгуль.
Через несколько дней к Аспанбаю на пастбище подкатил милиционер на мотоцикле. Человек он был пожилой, говорил степенно, без грубости, вроде как сочувствуя.
— Дорогой мой мальчик, тяжела у тебя рука! Тот бедняга, которого ты избил, совсем плох. Вот свидетельства врачей, вот показания очевидцев, вот бумага руководителей совхоза, поедем со мной. Тебя будут судить, сынок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66