«Я – бессмертное создание, селки, запертая в смертном теле. Да, кстати, твоя мать тоже была ею».
Она откинулась на спинку стула, надменно приподняв высокие брови.
– Насколько мне помнится, заключенное нами соглашение предполагает никакой лжи, никаких игр… и никаких хитроумных домогательств. Или о последнем ты благополучно забыл?
– Я всего лишь пытаюсь помочь тебе, – возмущенно заявил Калеб.
– Тогда смирись с тем, что у меня могут быть причины – веские причины – говорить или не говорить что-то.
– Я не смогу защитить тебя, если ты ничего не станешь мне рассказывать.
«Ты не сможешь защитить меня в любом случае», – с болью в сердце подумала Маргред. Но она знала его уже достаточно хорошо, чтобы понимать, что с этим он не смирится никогда.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Это вам не лихой полицейский боевик «CSI: Augusta», – заявил три дня спустя Сэм Рейнолдс Калебу. – Такие вещи требуют времени. И вам это прекрасно известно. Если вы ищете следы присутствия катализатора…
– Не ищу.
Калеб сидел за своим столом. Перед ним лежало раскрытое дело о нападении на Мэгги, и он разговаривал, прижимая трубку телефона плечом к уху. Ему нужна была помощь полиции штата. Он с полным уважением относился к опыту Рейнолдса. Но дело-то по-прежнему должен был раскрыть именно он. И женщина тоже была его.
– Вещественные доказательства были извлечены из костра. Мусор мог быть смочен какой-нибудь легко воспламеняющейся жидкостью, поэтому это ничего не скажет мне о нападавшем. Кроме того, что костры разводить он умеет. Мне нужен биохимический анализ всего, чем он мог воспользоваться в качестве оружия.
– То есть, грубо говоря, весь тот мусор, что вы вытащили из костра. А на это, как я уже говорил, потребуется время.
Донна Тома, к которой Калеб заглянул вчера, сказала ему то же самое: «На восстановление памяти требуется время».
Калеб пристально вглядывался в фотоснимок Мэгги: уродливый шрам на лбу; большой, экзотический рот; темные, бездонные, непроницаемые глаза. Как он может защитить ее, если даже не знает, кто она такая? Или от чего она убегает?
– Что показал анализ на изнасилование? – спросил он у Рейнолдса.
– Результаты ничем вам не помогут, потому что пока их не с чем сравнивать.
– Вы можете прогнать их по своим криминальным базам данных.
– При условии, что ваш нападавший числится в этих самых базах, – заметил Рейнолдс.
– Именно поэтому мне и нужны результаты исследования обломков и поленьев. Если мы сможем идентифицировать оружие…
– Или подозреваемого.
Калеб сорвался – все-таки отчаяние и разочарование давали о себе знать.
– У меня нет подозреваемого! У меня есть только от мертвого осла уши!
– Не везет вам, приятель, – посочувствовал Рейнолдс. – Послушайте, для вас, конечно, это дело может казаться важным и срочным, но здесь им никто не станет заниматься вне очереди, пока…
– Пока у меня не появится труп, – мрачно закончил Калеб. – Понятно. Благодарю.
– По крайней мере, жертва еще жива.
Причем намного больше любого, кого он знал. Жизнь просто сжигала ее, как лихорадка. Даже температура тела, и та у Мэгги была повышенной.
Калеб откашлялся.
– Это точно.
– Она что-нибудь говорит?
– Нет.
– Она ведь не скрывается от правосудия? И не эмигрант-беженка, а?
Хороший и закономерный вопрос. Калеб сам неоднократно задавал его себе.
– Если верить НЦКИ, нет. Ее отпечатки не зарегистрированы в их базах данных.
– Ясненько. Значит, криминальное прошлое отсутствует. Вы проверяли базу данных пропавших без вести?
– Послушайте, я проверил все, что можно, – ее нет ни в одной базе данных. Есть одно упоминание о шестнадцатилетней девчонке, пропавшей в нашем штате двадцать лет назад, но в деле отсутствуют ее отпечатки пальцев. Да и описание не совпадает – не тот возраст и цвет глаз.
– В таком случае, можно выпустить пресс-релиз, – предложил Рейнолдс. – Обращение к общественности. Ну, вы понимаете, о чем я: «Полиции нужна помощь в опознании прекрасной обнаженной женщины…» и далее в том же духе. Вы наверняка получите массу откликов.
– От всех одержимых и полоумных придурков в радиусе пяти сотен миль. Нет уж, благодарю покорно.
– Откуда вам знать, что она и в самом деле не чокнутая?
В затылке у Калеба поселилась тупая боль. Одной рукой держа трубку телефона, другой он принялся массировать шею.
– Она нормальная.
– Просто забывчивая, – сухо согласился Рейнолдс.
– У нее сотрясение мозга.
– Она ударилась головой. А это не значит, что она говорит вам правду.
Подозрительный, гад!
Но коллега был прав. Калеб не знал, что беспокоило его больше: то, что Мэгги могла лгать ему, или то, что он так отчаянно хотел ей верить.
– Я попытаюсь уговорить ее показаться неврологу на материке. Сделать компьютерную томографию мозга и попробовать какие-нибудь методики восстановления памяти, – сказал он.
– Правильно, – согласился Рейнолдс. – Накачайте ее амобарбиталом, может, тогда она расслабится и ответит на несколько вопросов.
– Я подумывал о гипнозе.
– Конечно, конечно. Особенно если вы хотите, чтобы помощник прокурора опозорился с ее показаниями в суде.
Калеб гневно стиснул зубы.
– У вас есть предложение получше?
– К сожалению. Хотя, а вы не думали о том, что эта Джейн Доу…
– Ее зовут Мэгги.
– Отлично. Словом, вам не приходило в голову, что, быть может, она вовсе не хочет, чтобы ее опознали?
– Скрывается от кого-то?
– Тоже вариант. Или она встретилась там с кем-то и теперь покрывает его.
Естественно, Калеб думал об этом. Мэгги жила с ним. Спала с ним. Он знал теперь, что кофе она любит сладкий, а секс – быстрый и грубый. Но насколько в действительности он знал ее саму?
Внезапно перед его мысленным взором возник яркий образ Мэгги, играющей с котом под столом.
Мне больно прикасаться к нему, ласкать его, но ведь кот не принадлежит этим людям. Не больше, чем я буду принадлежать тебе, если решу остаться с тобой.
– Ладно, посмотрите, что еще можно сделать, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, – попросил он Рейнолдса.
«А мне придется заняться здесь тем же самым», – подумал Калеб, вешая трубку.
Быть может, Мэгги на самом деле не хочет ничего вспоминать. И разве не этот случай и называется в медицине амнезией? Мозг оберегает себя от воспоминаний о слишком страшных вещах.
Например, сам он старался отогнать от себя память об Ираке, о ботинке Джексона, о лице Дэнни…
Проклятье, да иногда ему хочется забыть самого себя!
До тех пор, пока Калеб готов был манкировать работой, забыв о своих обязанностях, он мог играть в семейную идиллию и делать вид, что у него все в порядке. Делать вид, что нога у него вовсе не держится на железных болтах и рубцовой ткани и что он вовсе не ищет спасения в своей работе, как некогда его отец искал спасения в бутылке. Делать вид, что Мэгги по собственной воле осталась с ним, в его доме. В его постели.
И дело не только в том, что с ней он всегда мог заняться сексом. С Шерили у него все было так же, по крайней мере, поначалу.
Мэгги открыто радовалась жизни. Она наслаждалась каждым приемом пищи, каждым блюдом, наступлением очередного дня, даже переменой погоды.
И еще сексом. Боже, секс она просто обожала! Какие штучки она вытворяла своими руками и губами… И мурлыкала при этом, как если бы ей до смерти нравилось то, что она делает… и что он делает тоже…
Да. Здесь все было по-другому. И сама она была совершенно другой.
Она никогда не жаловалась. Ни на то, что у нее болит голова или ноги, ни на психологическую травму, которую оставило нападение, ни на новую напряженную работу. Ни на странные пробелы в своих знаниях, которые порой наводили Калеба на мысль о том, что нападавший ударил ее слишком уж сильно. Ни на его шрамы, его кошмары и отсутствие прогресса в расследовании ее дела.
Быть может, и ей нравилось разыгрывать семейную идиллию.
Хотя, по мнению Калеба, сама Мэгги никак не подходила под определение «домашняя женщина». Реджина рассказывала ему, что на кухне от нее не было никакого толку.
Но каким-то образом дом оживал в ее присутствии. Калебу нравилось, что она открывает окна, наплевав на проблемы безопасности. Ему нравилось, как пахнет после нее в ванной, нравилось, что она оставляет флаконы с шампунями на раковине, а сахарницу открытой на кухонном столе.
Прошло всего три дня, а она уже заняла прочное место в его доме. И в его жизни.
Его жизни, подумал Калеб с отчаянием. Не в ее.
До того как Мэгги появилась на острове, у нее была другая жизнь. Им придется разобраться с этим и оставить все позади, если они хотят двигаться дальше.
Как иначе он может обеспечить ее безопасность?
Как иначе он может быть уверен, что она не оставит его?
Он приоткрыл дверь в приемную.
– Эдит!
– Шеф… – Она развернулась на вращающемся стуле и протянула ему лист бумаги. – Джордж Уили говорит, что кто-то взял двадцать пять фунтов льда из холодильника и не заплатил.
Калеб удивленно приподнял брови.
– Льда?
– Джордж очень расстроен этим происшествием.
Калеб почесал в затылке. Поддержание ровных отношений со всеми членами общины, напомнил он себе.
– Какие-нибудь ниточки?
Эдит склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к ровному шуму океанского бриза.
– Говорят, завтра Бобби Кинкейду исполняется тридцать. Может быть, мальчики затевают вечеринку.
Калеб помнил Бобби. Нечесаные патлы, фланелевая рубашка, ровесник Реджины. Учась в школе, он втихаря угощал приятелей пивом за гаражом отца.
– Хорошо. Перед тем как ехать к Бобби, я загляну к Джорджу, чтобы узнать, не согласится ли он удовлетвориться оплатой, вместо того чтобы выдвигать обвинения. Мне все равно ехать в ту сторону, надо встретить паром.
Эдит окинула его внимательным взглядом поверх очков.
– Собираетесь в дорогу?
Калеб выдавил улыбку.
– Я хочу показать фотографию Мэгги на пристани.
В который уже раз.
Он и сам понимал, что хватается за соломинку. Впрочем, особого выбора у него все равно не было. Он передал фотографии и описание Мэгги в офис шерифа и управление полиции штата, а в результате получил полный ноль.
– Мне казалось, вы говорили, что капитан не узнал ее, – заметила Эдит.
Капитан не узнал. Его экипаж тоже.
– Может быть, кто-нибудь другой сумеет это сделать, – сказал Калеб.
Турист, строительный подрядчик, домохозяйка, возвращающаяся с материка, куда она ездила за покупками на неделю. Эдит пожала плечами.
– Да, кстати, чуть не забыла. Звонила Паола Шутте из агентства «Айленд риэлти».
Калеб молча ждал. Он уже прошерстил все записи агентства о сдаче жилья внаем. Маргред в них не было. Как и Маргарет, впрочем. Никто не бронировал помещения для отдыха на острове ни три недели, ни три дня назад. Но, может, Паоле все-таки повезло больше, чем ему.
– Она подготовила список, о котором вы просили, – продолжала Эдит. – Владельцы недвижимости, которые сдают ее внаем самостоятельно.
Оказывается, не так уж ей и повезло. Хотя пригодится любая ниточка, любая зацепка.
– Отлично. Передайте, что я очень ей благодарен.
– Приберегите свою благодарность для другого раза, – язвительно заметила Эдит. – Это ее собственный «черный список». Паола Шутте охотится за любой незарегистрированной собственностью на острове.
– Это ее работа, – возразил Калеб. – Нельзя же винить человека только за то, что он хорошо делает свою работу.
Эдит окинула его еще одним многозначительным взглядом поверх очков.
– Кое-кто не знает меры и не умеет вовремя остановиться.
Калеб криво улыбнулся.
– Полагаю, вы правы, – пробормотал он и отправился встречать четырехчасовой паром.
* * *
Птицы появились, когда Маргред вытирала столы после обеденного наплыва посетителей.
Она выпрямилась, держа в руке мокрую тряпку, и стала смотреть, как они кружат над гаванью, ослепительно белые на голубом. Птиц было неожиданно много. И сердце ее воспарило и полетело к ним на крыльях легкого бриза.
Ей нравилось работать на открытой террасе ресторанчика. Причем не только потому, что отсюда открывался вид на море и она могла улизнуть от звона кастрюль и Антонии, громогласно распоряжавшейся на кухне. Она любила смотреть, как загорает на подоконнике Геркулес, похожий на тюленя, нежащегося на солнце, или как Ник, высунув от усердия язык, раскрашивает картинки в детской книжке.
Почти семьсот лет она прожила в одиночестве, отдельно даже от своего партнера. Поэтому не уставала изумляться и поражаться тому, какие отношения существуют между людьми. Они жили совсем недолго, но при этом все время были заняты самыми разнообразными делами и заботами. Ей нравились рыбаки, с шумом вваливавшиеся в ресторан, загорелые, продубленные солнцем и ветром и усталые, пахнущие потом и морем. Ей нравились пожилые женщины, осторожно устраивавшие свои располневшие, удобные тела на мягких сиденьях, и семьи, выстраивающиеся в очередь за водой в бутылках и мороженым. Ей нравились молодые мамаши, которые обменивались советами и наставлениями за фруктовыми салатами и чаем со льдом, в то время как их отпрыски пускали слюни в колясках и посасывали свои кулачки.
Она смотрела на них, этих малышей, и ощущала тоску, странную сосущую пустоту в животе, которая не имела ничего общего с голодом или вожделением.
Она никогда не была беременна. До сих пор она даже ни разу не видела ребенка в человеческом облике.
Большинство селки предпочитали производить детенышей на взморье, а потом жили под волнами, пока молодежь не подрастала до наступления Обращения. Или, по крайней мере, до тех пор, пока не приходила пора отнять их от груди, после чего они уже могли выживать самостоятельно.
Малыши еще более зависимы, нежели щенки или детеныши тюленей, думала Мэгги, глядя, как очередная мамаша бережно пристраивает свой сверток на заднее сиденье автомобиля. Беспомощные. Бесполезные, со своими маленькими жадными пятипалыми ручонками, яркими, блестящими глазенками и широкими беззубыми ртами.
К ней вдруг пришло обескураживающее понимание того, что и она хочет ребенка. Носить под сердцем свернувшийся клубочком маленький комочек с зелеными, как морская даль, глазками… Грудь у нее наливалась тяжестью от таких мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39