– Так я могу войти?
– Разумеется. – Уиттэкер отступил в сторону, распахивая дверь. – Будьте как дома.
А вот это вряд ли. Снаружи, по крайней мере, серая кровельная дранка и строгая белая отделка выглядели уступкой принятым в Новой Англии требованиям, предъявляемым к внешнему виду дома и чувствительности соседей. Зато открывшееся глазам Калеба помещение ничуть не походило на те, в которых ему доводилось бывать раньше. В одном конце огромного зала, доминируя над окружающей обстановкой, высился массивный камин, сложенный из камня. Другую стену занимал шестифутовый аквариум, в котором резвились яркие рыбки. Расположенные между ними широкие окна с зеркальными стеклами выходили на мыс.
Калеб сунул большие пальцы рук в передние карманы джинсов. Замечательный вид, – заметил он.
– Мне тоже нравится.
– Если только не идет дождь.
– Что вы имеете в виду?
– Вы опустили жалюзи. – Калеб коснулся шнура, управляющего ими. – Вы позволите?
Калеб поднял жалюзи, открывая взору прояснившееся серебристое небо. Со своего места он мог видеть, как деревья и камни отступают от берега под натиском песка и сланцевой глины. На пляж медленно накатывались свинцово-серые волны. Дождь смыл все следы его деятельности на песке сегодня утром. Вместе с желтой полицейской лентой исчезли и обугленные деревяшки от костра.
Но на том месте, где вчера полыхал огонь, на пляже все еще сохранилось большое черное пятно выжженной земли.
Калеб отвернулся от окна.
– По-моему, не стоит отказываться от столь прекрасного зрелища.
– Нынче утром у меня здорово болит – то есть болела – голова. Свет режет мне глаза.
– Сожалею. Скажите, вчера вечером голова у вас тоже болела?
– Собственно говоря, да, болела. К чему эти расспросы, шеф? Я не склонен считать, что вы заглянули сюда только затем, чтобы поинтересоваться моим здоровьем.
– Мне хотелось бы знать, не заметили ли вы вчера вечером необычной суеты и суматохи на пляже.
– Три недели назад вы заявили, что разбираться с подростками и туристами – ваша работа. Или вы с тех пор передумали?
Необходимо сохранять ровные отношения со всеми членами общины, напомнил себе Калеб.
– Почему бы нам не присесть для начала?
Уиттэкер пожал плечами.
– Да ради бога, не стесняйтесь!
И он направился к массивным кожаным диванам.
Калеб с удовлетворенным вздохом опустился на мягкое, глубокое сиденье, вытянув перед собой больную ногу. От диванных подушек исходил приятный аромат древесного дыма и виски.
– Итак, вы не заметили никакого костра?
– Понятия не имею, о чем вы толкуете.
– Быть может, вы смогли бы описать мне свой вчерашний вечер. Вы не станете возражать, если я буду делать пометки?
– Не могу представить, зачем вам может понадобиться запись нашей беседы, но если это поможет… Где-то около шести или шести тридцати я приготовил ужин. Жареная рыба и полента, если вас интересуют такие подробности. Потом вымыл посуду и сидел вот на этом самом месте с книгой и виски, пока не отправился спать.
И ответ, и тон, каким он был озвучен, оказались именно такими, как и ожидал Калеб.
– Вы были один?
– К несчастью.
– Ив котором часу вы пошли спать?
– Я не смотрел на часы. Но было довольно рано. Как я уже говорил, у меня болела голова. А теперь, если вы закончили…
– Вы, случайно, не смотрели в окно? Или, быть может, выносили мусор? Проверили, заперта ли дверь, перед тем как лечь спать?
Уиттэкер страдальчески скривился.
– Очевидно, я так и сделал.
– А именно?
– Скорее всего, я проверил, заперта ли дверь.
– Передняя дверь?
– Да. Собственно, по какому праву вы допрашиваете меня, словно преступника?
– Прошлой ночью на пляже было совершено нападение на женщину. Возможно, вы видели или слышали что-нибудь, что помогло бы мне установить личность того, кто набросился на нее.
– Только не с моею мигренью. И не в сплошной темноте.
Ага, как же! Как будто нужен яркий дневной свет, чтобы разглядеть костер!
– Вы, случайно, не помните, включали ли свет на крыльце? – полюбопытствовал Калеб.
– Говорю вам, я был один. Я никогда не включаю наружное освещение, если не жду гостей. – Уиттэкер встал. – Послушайте, шеф Хантер, я, конечно, ценю ваше усердие и старательность, но уже слишком поздно. Если бы несколько недель назад вы не отпустили тех подростков, возможно, вчерашнего инцидента и не случилось бы.
Засранец!
– Существует большая разница между распивающими пиво несовершеннолетними подростками и покушением на убийство, – заметил Калеб, стараясь ничем не выказать своего раздражения. – Разве что между ними есть что-то общее, чего я не знаю, но чем вы, должно быть, готовы поделиться со мной.
– Вы первый упомянули о том костре. Естественно, я предположил…
На поясе у Калеба вновь завибрировал сотовый телефон. Он бросил взгляд на дисплей определителя номера. Люси. Опять.
– Я должен ответить на звонок, – обратился он к Уиттэкеру.
Адвокат пожал плечами.
– Так отвечайте. Лично мне кажется, что наша беседа окончена.
– Все может быть, – откликнулся Калеб. Он отвернулся, глядя на разъяснившееся небо за стеклами окон. – Люси? Что случилось?
– Калеб, прости меня, пожалуйста.
От внезапного дурного предчувствия у него заломило затылок.
– Что стряслось? Как Мэгги?
– Она… я… Я отлучилась совсем ненадолго, минут на пятнадцать, клянусь… я…
– Сделай глубокий вдох и успокойся, – посоветовал он, хотя у самого кровь уже шумела в ушах. – Расскажи, что у вас произошло.
Задыхаясь, Люси выпалила:
– Мне нужно было выйти. Всего на несколько минут. Мэгги сказала, чтобы я не волновалась, с ней все будет в порядке. Но когда я вернулась, она…
Сердце у него упало.
«О господи! Что случилось? У нее закружилась голова? Она потеряла сознание? Умерла?»
– Ушла, – жалобно закончила Люси.
– Куда ушла? – отрывисто бросил Калеб.
– Я не знаю, я…
И тут его внимание привлекли какие-то всполохи голубого на пляже. Женское платье. Калеб прищурился, напрягая зрение. По песку неторопливо шла темноволосая женщина в голубом платье. Он судорожно стиснул трубку телефона. Что-то в ее походке показалось ему очень знакомым…
– Все в порядке, – прервал он бессвязные объяснения сестры. – я нашел ее. Перезвоню позже.
Калеб быстрым шагом направился к двери.
– Я еще загляну к вам, – бросил он через плечо Уиттэкеру.
– Не вижу особой необходимости…
Калеб метнул на него такой взгляд, что адвокат счел за лучшее заткнуться. Связи с общественностью могут проваливать ко всем чертям! Он должен срочно спуститься на пляж. Он должен перехватить Мэгги до того, как она…
Черт возьми, что же такое она придумала?
Ковыляя вниз по ступенькам крыльца, Калеб потерял ее из виду. Не обращая внимания на боль в раненой ноге, он поспешил туда, откуда откроется вид на пляж. Через несколько минут он заметил ее с вершины узкой тропинки, которая резко сбегала с утеса к береговой линии. Совершенно определенно, это Мэгги, решил он, глядя на голые бледные руки и развевающиеся волнистые темные волосы.
Калеб громко окликнул ее.
Ветер заглушил и оборвал его крик. Резкими порывами он дул ему прямо в лицо, срывая с верхушек волн пенные барашки и пригибая жесткую клочковатую траву, которая росла на склоне. Калеб нахмурился. Он мог проехать четверть мили по дороге до ближайшего съезда на пляж. Либо же рискнуть здоровьем, достоинством и шеей, спустившись по каменистой обрывистой тропинке.
Он выбрал последнее.
Узкую тропинку усеивали чередовавшиеся с вытоптанными глинистыми участками и корнями кустов и травы куски сланца, торчащие в разные стороны подобно усикам противопехотных мин. На каждом шагу, на каждой неровности почвы в его реконструированной ноге скрипели и терлись друг о друга винты и скобы, пока наконец он не ощутил себя дерьмовым оловянным солдатиком, медленно разваливающимся на части. На полпути вниз он поскользнулся, и больная нога подогнулась. Колено не выдержало нагрузки, и он с маху приземлился на задницу и покатился вниз, Царапая пальцами каменистую почву. Вцепившись в ветку низкорослого кустарника, Калеб сумел остановить падение и завис, переводя дыхание и собираясь с мыслями.
А там, внизу, Мэгги даже не подняла головы.
Пока он смотрел на нее, она медленно подняла руки, стянула через голову платье и небрежно швырнула его на песок.
От неожиданности и удивления у Калеба отвисла челюсть.
Под платьем ничего не было. Девушка оказалась полностью, восхитительно, великолепно обнаженной. Он сидел и смотрел на нее, чувствуя, как в груди у него схлестнулись и переплелись тревога, досада, гнев и желание, а она – с голой задницей и прочими голыми частями тела – неторопливо ступила в морской прибой.
Во рту у Калеба пересохло, он с трудом сглотнул. Она что, не понимает, что кто-то может увидеть ее? Не говоря уже о том, что после утреннего дождя вода должна быть поистине ледяной. Она же переохладится, черт побери! С ней может случиться приступ головокружения, обморок, и она запросто утонет.
Калеб съехал еще на несколько футов.
А Мэгги, похоже, не обращала ни на что внимания. Она вошла в пенную полосу прибоя с тем же ленивым спокойствием и расслабленностью, с каким прежде лежала в ванне.
Калеб готов был задушить ее собственными руками. Он-то хотел всего лишь, чтобы она оставалась в безопасности. Он хотел, чтобы она вернулась домой. Неужели он ожидал от нее слишком многого, когда надеялся, что она сможет подождать всего-то пару часов, пока он делает все, чтобы поймать ублюдка, который напал на нее?
Очевидно, он ошибся.
Белопенные буруны волн завихрились вокруг ее лодыжек. Вокруг ее бедер, талии, груди. Калеб затаил дыхание, когда на девушку обрушилась огромная волна. Мэгги покачнулась, раскинула руки в стороны и скрылась под водой.
Ругаясь во весь голос, он вновь бросился вниз по крутой тропинке. Спотыкаясь о камни, он продрался сквозь кусты и буквально вывалился на песок пляжа.
И замер на месте, загипнотизированный зрелищем, которое открылось у подножия утеса.
Мэгги стояла по грудь в воде, так что над поверхностью моря виднелись лишь ее обнаженные плечи. Из-за туч выглянуло солнце, и лучи его заиграли на гребнях волн, изумрудно-зеленая череда которых неспешно катилась к берегу. Повсюду вскипали маленькие буруны и водовороты. Девушка засмеялась и протянула руки, мокрые волосы облепили ее голову, а лицо искрилось от воды и солнца.
Под ногами у него дрогнула и покачнулась земля. Колени у Калеба подогнулись, как тогда, на тропинке, хотя песок был мягким и ровным. Потому что вокруг нее в волнах играли, резвились и выпрыгивали из воды, выставляя напоказ свои серые, блестящие и мощные тела, дельфины. Их было много – пять, шесть, может быть, добрый десяток, он не мог сосчитать, и они окружили ее так тесно, что сердце у Калеба замерло и остановилось от страха и удивления.
Что, черт возьми, здесь происходит?
* * *
Маргред гладила дельфинов по широким лоснящимся спинам, их сила успокаивала ее. И болтовня тоже. Muc mara , дельфины быстро и радостно откликнулись на ее зов, с готовностью согласившись исполнить ее волю и доставить принцу ее призыв о помощи.
Разумеется, она никак не могла знать, какая именно часть ее послания и в каком виде попадет к Конну. Дельфины были разумными и добрыми созданиями, быть может, не столь надежными, как киты, не столь кровожадными, как акулы, и уж, конечно, не столь легко отвлекающимися и бестолковыми, как птицы или рыбы. Но беда состояла в том, что жили они в своем собственном времени, которое не совпадало не только со временем людей, но и селки. Они жили по законам океана, и что они при этом думали и понимали, не знает, пожалуй, ни Конн, ни даже сам Ллир.
Маргред смотрела, как дельфины удалялись, играя и прыгая, и горло у нее перехватило от радости и ужасного отчаяния. Они пришли по ее зову, успокоили и утешили ее, но она не могла последовать за ними в зеленую прохладу моря, уйти в набегающие волны, удалиться в расцвеченную золотом темноту океана.
Чувство потери снова обрушилось на нее и потянуло вниз, как намокшая одежда. С тяжелым сердцем она повернулась, чтобы выйти на берег.
У самой линии прибоя стоял Калеб. И при виде его, надежного и непоколебимого, Маргред вдруг стало так легко, что она на мгновение забыла о своих страхах и тревогах.
Он изумленно покачал головой.
– В жизни не видел ничего подобного.
Осторожность и предусмотрительность вернулись к ней как по мановению волшебной палочки. Маргред задорно склонила голову к плечу.
– Получается, я произвела на тебя столь ничтожное впечатление, что ты даже не запомнил меня голой?
Калеб улыбнулся, чего она и добивалась. Но сбить его с толку было очень и очень непросто.
– Я говорю о дельфинах.
– Ты и раньше должен был видеть дельфинов.
– Но не так, чтобы они буквально были готовы выскочить на берег, да еще настолько близко к человеку. Как-то в детстве, когда я был маленьким, мать… – Он осекся.
Его мать? Маргред почувствовала, как по жилам пробежала дрожь возбуждения. Его матерью была селки. Если он знал об этом, если хоть немного помнил ее, может быть, она все-таки сможет ему довериться.
– Когда ты был ребенком… – подтолкнула она его.
Калеб заколебался, потом равнодушно пожал плечами.
– Это было давно. Мне в ту пору было четыре. Может, пять. Мать привела меня на пляж. Она редко так делала. Дилан – да, иногда… Словом, она купалась на глубине, куда мне еще не разрешалось заплывать, когда появились дельфины. – Глаза его цвета морской зелени были глубокими, в них читалось отчаяние. – Все эти годы я думал, что все это выдумал. Что на самом деле этого никогда не было. Ну, ты понимаешь, как это бывает у маленьких детей, если они остаются одни или им скучно.
Ее собственное детство скрывала невообразимая тьма времени. Впрочем, Маргред не могла припомнить, чтобы когда-нибудь ей бывало скучно. А вот что такое одиночество, она понимала прекрасно.
Она коснулась его руки.
– Расскажи мне о своей матери.
Калеб отвернулся, и на скулах у него заиграли желваки.
– Рассказывать-то особенно и нечего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39