Но в конце улицы остановилась. Мне пришлось это сделать, потому что слезы застилали мне глаза, и я запросто могла с кем-нибудь столкнуться или попасть под машину. Я прислонилась к стене и плакала, плакала, плакала. Оплакивала прошлое, другую жизнь, которой могла бы жить, если бы все сложилось иначе.
Может быть, я бы и до сих пор там стояла, если бы не появилась энергичная испаноговорящая женщина со шваброй и не предложила мне убираться и не портить настроение всему кварталу.
Я надеялась, что после этой небольшой прогулки тоска по Люку меня на какое-то время отпустит. Это было просто необходимо, потому что в таком состоянии у меня не хватило бы смелости встретиться с ним.
Я постаралась сосредоточиться на налаживании своей жизни (вернее, того, что от нее осталось). Первым делом надо было найти работу. В Нью-Йорке это было несложно. Если, конечно, ты не возражаешь против нищенской зарплаты. Итак, семья итальянцев содержит маленькую гостиницу. И все очень славно, кроме денег, разумеется. Оглядываясь назад, я не могла понять, и как это я раньше могла работать в таком ужасном месте, как мотель «Барбадос»!
Потом я позвонила Бриджит. Конечно, я немного нервничала, но все же очень хотела с ней повидаться. По иронии судьбы, она как раз улетела домой, в Ирландию, в отпуск. Следующие несколько недель представляли собой обычную рутину. И довольно скучную. Работа, собрания, вот и все. Девушки в общежитии были, в основном, из сельской местности, из южных штатов – мировой столицы инцеста. Они откликались на составные имена вроде Джимми-Джин, Бобби-Джейн, Билли-Джилл. Мне очень хотелось с ними подружиться, но они вели себя настороженно со всеми, кроме друг друга. Дружелюбна со мной была только Ванда – вечно жующая жвачку техасска почти двухметрового роста, у которой были явные трудности в общении с остальными. И еще – плотная, коротко стриженая женщина с усиками, по имени Брэд. Вот она особенно хотела подружиться со мной, и я прекрасно понимала, почему.
Это было странное время. Оказалось, что одиночество и оторванность от всех – не так уж неприятны. Разве что время от времени я особенно остро ощущала, что я снова в Нью-Йорке. Иногда ностальгия по прошлому просто убивала. А еще я то и дело ужасалась, думая о своей прежней жизни. Вспоминая, как легко и бездумно шла домой к совершенно незнакомым людям, я испытывала панический страх за себя, прежнюю. Меня столько раз могли изнасиловать или даже убить. Я вспомнила, как мне казалось, что весь город – против меня. Возвращение на прежние места открыло шлюзы новой порции воспоминаний. Тоска по Люку все не утихала. Даже наоборот. Я стала видеть его во сне. Изматывающие сновидения: моя жизнь еще не погибла, он все еще любит меня… Разумеется, кошмаром был не сон, а пробуждение.
Я знала, что должна увидеть его. По крайней мере, попытаться. Но я боялась этого: он ведь мог встречаться с кем-нибудь другим, а этого я бы не перенесла. Я пыталась утешать себя: может быть, у него нет сейчас девушки. А, собственно, почему нет? Даже у меня было нечто отдаленно похожее на секс за это время, а ведь мне было прописано воздержание.
Дни проходили в полусне. Надо мной, как дамоклов меч, висела необходимость встретиться с Люком. И, как это свойственно мне, я все время откладывала встречу. Трудно отделаться от старых привычек. Можно было бы оправдывать промедление тем, что у меня нет его номера телефона. Но он у меня был! Я его наизусть помнила. Даже два номера – рабочий и домашний. Если, конечно, допустить, что он по-прежнему живет и работает там же, где и полтора года назад. А это вовсе не обязательно – в Нью-Йорке часто меняют работу и квартиру.
Однажды вечером, проведя в Нью-Йорке уже недель пять, я лежала на кровати и читала. И вдруг… решилась позвонить. Мне внезапно показалось, что это элементарно – подумаешь, большое дело! Быстро-быстро, пока не прошел порыв, и пока я не отговорила себя сама, с кошельком в руке я помчалась в холл общежития, едва не сбив по пути нескольких человек.
Звонить оттуда было, конечно, неудобно: все эти Бобби-Энн и Полли-Сью выстроились в очередь за мной, вероятно, чтобы побеседовать со своими любимыми, оставленными дома. Но сейчас мне было все равно. Я бесстрашно набрала номер Люка, и только когда раздались первые длинные гудки, в панике сообразила, что совершенно не знаю, что сказать. Может быть, так: «Люк, приготовься к неожиданности», или так: «Люк, угадай, кто это!», или так: «Люк, не знаю, помнишь ли ты меня…»? Или, может быть, так: «Люк, пожалуйста, не вешай тру…»?
Я так тряслась, что просто не поверила своему счастью, когда услышала этот его проклятый автоответчик («Жить молитвой» – «Бон Джови»). Я так мучалась, а его… просто не оказалось дома. Испытав одновременно горькое разочарование и огромное облегчение, я повесила трубку. Что ж, по крайней мере, теперь я точно знала, что он живет по тому же адресу. Но после такого испытания я почувствовала себя настолько измотанной, что решила лучше сначала написать ему. По крайней мере, трубку не повесит.
После примерно ста семидесяти восьми безуспешных попыток я, наконец, написала письмо, в котором в нужных пропорциях содержались самоуничижение и дружеское расположение, без всяких претензий на что-то большее. В большинстве черновиков, которые отправились в мусорную корзину, меня бросало в крайности: то «я не достойна целовать подошвы твоих ботинок», то довольно холодные извинения, судя по которым можно было бы подумать, что не так уж сильно я и сожалею. Я безжалостно комкала черновики и отправляла их в корзину.
А последние слова! «Искренне твоя» или «Всегда твоя»? А может, «Спасибо, что прочитал»? Или «С наилучшими пожеланиями»? «Самые теплые пожелания»? А может, «С любовью» или «С самыми нежными чувствами?», или просто «Люблю»? А то еще можно: «О сексе не может быть и речи». Какие слова лучше всего выразят то, что я хотела бы сказать ему? Ведь я и сама толком не понимала, что хочу ему сказать.
«Дорогой Люк», – было написано в письме, которое я, в конце концов, все-таки опустила в почтовый ящик, – «Может быть, ты удивишься, получив от меня письмо. Я ненадолго приехала в Нью-Йорк, и была бы тебе признательна, если бы ты согласился уделить мне немного времени. Я очень хорошо понимаю, как ужасно вела себя по отношению к тебе, когда мы были вместе, и мне бы хотелось лично извиниться перед тобой. Меня можно найти по указанному адресу. Если ты не захочешь иметь со мной ничего общего, я вполне пойму тебя. С дружескими чувствами, Рейчел (Уолш)».
Мне показалось, что тон письма – извиняющийся, но без глупости и пошлости; дружественный, но без навязчивости. Я очень гордилась этим письмом до того самого момента, как опустила его в почтовый ящик. Тогда я вдруг поняла, что это самое ужасное и нелепое письмо из всех, какие когда-либо были написаны и отправлены. Мне потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы не остаться дежурить у почтового ящика в надежде перехватить свое нелепое послание, когда будут вынимать почту.
Я изо всех сил надеялась, что Люк откликнется. Но старалась морально подготовиться и к тому, что он может не отозваться. Был очень велик шанс, что я больше не значила в его жизни так много, как он в моей. Может быть, он уже едва помнит меня. Или наоборот, помнит слишком хорошо и ненавидит. Тогда мне не дождаться от него ответа. Четыре дня подряд я околачивалась у конторки в холле, ожидая, когда принесут почту, и четыре дня подряд уходила с пустыми руками.
Но на пятый день я вернулась домой с работы и обнаружила под своей дверью письмо. Без марки. Его просто подсунули под дверь. Он отозвался! Вспотевшей рукой я взяла конверт и долго на него смотрела. Мне было страшно заглянуть внутрь. «По крайней мере, потрудился написать», – утешила я себя. Правда, может быть, его хватило только на одно слово: «Отстань». Вдруг я осознала, что лихорадочно рву конверт, как тигр – убитую антилопу. Я набросилась на письмо, как дикий зверь на свою жертву.
Письмо было коротким и деловым. Даже подчеркнуто деловым. Да, он согласен встретиться со мной. Как насчет восьми вечера в кафе «Негро»? Если какие-то проблемы, оставить сообщение на его автоответчике.
Тон мне не понравился. Он показался мне недружелюбным. Не похоже, что он собирается принять от меня оливковую ветвь. Вряд ли в финале фильма мы возьмемся за руки и, раскачиваясь, исполним «Конец войне», или «Черное дерево и слоновая кость», или еще какую-нибудь сладкую песенку про мир и дружбу.
Я была ужасно разочарована. Мне даже показалось, что подобный тон – наглость с его стороны… Пока я не вспомнила, как сама вела себя с ним. Если он до сих пор на меня злится, он имеет на это полное право.
И все-таки он согласен встретиться со мной. «А вдруг он согласился только потому, что вспомнил еще несколько ужасных вещей, которые забыл сказать мне в Клойстерсе?» – подумала я и снова приуныла.
73
Это было не свидание. Из всех встреч, какие у меня когда-либо с кем-нибудь бывали, эта напоминала свидание меньше всего. И отнестись к этому, как к свиданию, значило сильно упростить и огрубить наши теперешние отношения.
И все-таки я готовилась к встрече несколько часов. Часов!
Интересно, какой мне лучше предстать перед ним: привлекательной, зрелой и серьезной, или еще слабой, но выздоравливающей? Заставить его снова меня захотеть или вести себя как взрослый, серьезный человек, дав ему понять, что я теперь совсем не такая, как раньше? Я выбрала сдержанный, трезвый вариант поведения, забрала волосы назад, взяла под мышку книгу про наркоманию и прикидывала, не одолжить ли мне очки у некой Мики-Лу. Она мне отказала, и тогда я решила все-таки попробовать вариант «было время, когда я тебе нравилась». Очень быстро я постаралась сделаться ослепительной.
Но мне совершенно нечего было надеть! Уже несколько лет я получала нищенскую зарплату. Что ж, это избавило меня от исступленных примерок: бракуешь и отбрасываешь тряпку за тряпкой, и они ложатся на пол горкой, а ты, тем временем, достаешь новые из шкафа.
Поняв, что придется удовлетвориться длинной юбкой из джинсовой ткани и коротенькой маечкой, я испытала стыд и раздражение. Мне-то хотелось бы надеть что-нибудь умопомрачительное. Но потом я решила: да, теперь я вот такая – простая, искренняя, ничего не скрывающая и… плохо одетая. И нет никаких причин вводить Люка в заблуждение.
Зато я положила на лицо тонны косметики. Я собрала волосы в пучок, потом снова распустила, потом опять собрала, и опять распустила. В конце концов, я решила собрать их в пучок и на этом остановиться. Перед самым уходом я их снова распустила.
– Классно выглядишь! – взвыла Брэд, которая видела, как я уходила.
– Спасибо, – нервно ответила я, вовсе не уверенная в том, что мне приятен этот комплимент.
Я очень старалась прийти вовремя. Было непросто перестать играть в эти жестокие игры и нарочно опаздывать на свидания, но я заставила себя. Сейчас не до игр. Когда в назначенный час я появилась в кафе «Негро», Люка там не оказалось. Естественно, я сразу стала подозревать самое худшее: что он раздумал со мной встречаться. Сначала я решила повернуться и уйти. Потом все-таки заставила себя сесть и сделать заказ. «Десять минут, – пообещала я себе. – Жду десять минут и ни минутой больше!» Это была сущая мука. Я корчилась, как на электрическом стуле, и не спускала глаз с двери.
Наконец, после того, как вошел двадцатый человек, и это опять был не Люк, я все-таки решила уйти и принялась рыться в сумочке в поисках кошелька, чтобы расплатиться за свою минеральную воду… И тогда он появился. Вошел, обменялся несколькими словами с официантом. Тот указал ему на меня.
Это был такой шок – снова увидеть Люка. Он оказался выше и крупнее, чем я помнила. И взрослее, что ли. Он по-прежнему носил длинные волосы и кожаные штаны. Но лицо у него изменилось. Повзрослело. Пока он приближался ко мне, лавируя между столиков, я пыталась прочесть по его лицу, как он ко мне относится. Но оно было совершенно непроницаемым. Он подошел. Никаких бурных приветствий, никаких объятий и поцелуев в щеку. Он просто коротко спросил: «Как дела, Рейчел?» А потом опустился в кресло напротив, позволив мне испытать чудесные несколько секунд, когда мои глаза оказались на одном уровне с его ширинкой. И как это я могла когда-то думать, что у него нелепая внешность? Он был очень красивый мужчина.
Я пробормотала: «Привет, Люк», или что-то столь же незамысловатое. Мне с трудом верилось, что это действительно он. Люк, сидит напротив меня. Через стол. Так близко, что до него можно дотронуться. Мне показалось, что прошло много-много лет с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. О, если бы я могла взять его за руку, или если бы он поцеловал меня! Этого хотелось мне, а что он чувствует – я не знала.
Люк молчал и холодно смотрел на меня. Мне пришлось собраться с силами. Кажется, будет труднее, чем я предполагала. Подошла официантка. Он заказал пиво, я дала понять, что мне вполне хватит моей минеральной воды, хотя это было весьма далеко от истины. Потом, прокашлявшись, я приступила к своим тщательно отрепетированным извинениям.
– Спасибо, что пришел, Люк. Я не отниму у тебя много времени, – быстро сказала я. – Я должна была сказать все это раньше, но лучше поздно, чем никогда… То есть, я надеюсь, что ты тоже так думаешь. Я только хотела сказать тебе, что ужасно сожалею о той боли и несчастьях, которые тебе причинила, когда я… когда мы, ну, в общем, когда я еще жила здесь. Я была тебе отвратительной подругой, даже не представляю, как ты мог так долго терпеть меня, и ты был совершенно прав, когда отшил меня.
А вот теперь я бы выпила чего-нибудь! Но вместо этого, пришлось еще раз набрать в грудь воздуха:
– Я никогда бы не вела себя так гадко, если бы не была наркоманкой. Знаю, что это не извиняет меня и не умаляет моей вины перед тобой. Просто чтобы ты знал, почему я так себя вела…
Я украдкой взглянула на него. Он был сама невозмутимость. Ну, реагируй же хоть как-нибудь!
– Я была ненадежным человеком, – с натугой продолжала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67