Потом я щедро умастила себя лосьоном для тела «Иссей Мияке», принадлежавшим Хелен, и тут же почувствовала себя виноватой в том, что не спросила у нее разрешения. А если бы она мне не разрешила, я должна была бы сдержаться и не обозвать ее маленькой дрянью, а принять отказ, как подобает взрослому человеку. «В следующий раз, когда понадобится воспользоваться какой-нибудь ее вещью, непременно попрактикуюсь», – утешила я себя.
С этой мыслью я протянула руку к пузырьку с духами Хелен… и решительно ее отдернула. Конечно, я и так уже нанесла сестре некоторый ущерб, воспользовавшись лосьоном. Но духи – это совсем другое дело. Женщина, конечно, может счесть тебя свиньей за то, что ты взяла ее лосьон, но без всяких вопросов брызнет пару раз своими духами даже на совершенно незнакомого человека.
Следующим на повестке дня стоял судьбоносный вопрос: «Что надеть?» Мое решение своим нарядом сразу дать Крису понять, каков мой имидж – сексуально, но небрежно, стильно, но демократично – осложнялось несколькими обстоятельствами. Первое: вся моя летняя одежда осталась в Нью-Йорке. И второе – то, что считалось супермодным в Нью-Йорке, на улицах Дублина могло стать причиной автомобильных аварий. Третьим и, возможно, решающим обстоятельством было то, что я еще не освоилась во внешнем мире и чувствовала себя в нем весьма неуютно.
Мама сочувственно наблюдала за моими приготовлениями. Ее волновало даже не то. что ее дочь, только что из реабилитационного центра, выходит в мир, нашпигованный наркотиками, а нечто гораздо более существенное.
– Хелен тебя убьет, – предупредила она, когда увидела бутылочку с лосьоном.
– Переживет, – сказала я раздраженно.
– А с кем ты встречаешься? – в ее голосе слышалось нарастающее волнение, и это вызвало у меня одновременно сострадание и раздражение.
– С Крисом из нашего дурдома, – ответила я. – Ты его видела. Так что нет причин волноваться. С наркоманами я не встречаюсь.
– Крис Хатчинсон? – с тревогой спросила мама.
– Точ-ч-чно, – прошипела я, изо всех сил демонстрируя, что уже готова выйти из терпения.
– Будь осторожна, Рейчел, – сказала мама, озабоченно наморщив лоб. – Он так измучил свою мать…
– Правда? – любопытство и опаска заставили меня поддержать этот разговор. – А что он такого сделал?
– Он все никак не мог бросить наркотики, – пробормотала она, избегая встречаться со мной глазами. – Филомена и Тед истратили целое состояние на врачей. А толку никакого. Они просто сидят на телефоне и отвечают всем, что его нет дома. А ведь ему уже за тридцать, Рейчел, – слишком большой, чтобы родители до сих пор присматривали за ним. И кое-что еще…
– Я все знаю, – перебила я.
– Он уже был в Клойстерсе, четыре года назад.
– Я знаю, – снова повторила я, стараясь своим тоном успокоить ее. Она что-то очень разволновалась, и это, как оказалось, меня расстраивало. – Он мне говорил.
– У бедной Филомены из-за него чуть не случился нервный срыв… – сказала мама хрипловатым от волнения голосом, в котором слышались слезы.
Мне пора было идти.
– …тогда их отправили бы в дурдом вместе, – закончила мама.
Я припомнила громогласную даму, навещавшую Криса в нашем заведении.
– У нее был вовсе не измученный вид, – фыркнула я. – Такая цветущая, – я решительно направилась к двери.
– Ты слишком поспешно судишь… – мамин голос шлейфом тянулся за мной. – Тебе кажется, что все вокруг счастливы, кроме тебя.
Я зашагала в сторону вокзала на заплетающихся как у новорожденного жеребенка, ногах. Все казалось таким новым и странным, как будто и я вправду только что появилась на свет.
Хотя то, что мне предстояло, и не называлось свиданием (мне не разрешались свидания), и мы с Крисом оба прекрасно знали это, я все же испытывала это чудесное щекочущее чувство ожидания – когда ты почему-то уверена, что тебе больше никогда-никогда не захочется есть.
Все казалось новым и прекрасным. Как будто я раньше никогда не ходила весенним вечером по Дублину. Был час прилива. Море, голубое и спокойное, проносилось мимо моего поезда. Небо было просторное и чистое, словно его только что вымыли. Деревья зеленели новенькой листвой, парки цвели красными, желтыми, сиреневыми тюльпанами. Я трепетала от страха и волнения.
К «Стефенс Грин» я бежала почти бегом, так мне не терпелось увидеть Криса. И он действительно ждал меня. Я знала, что он будет там, и все же ужасно удивилась и обрадовалась, увидев его. Он был великолепен! «Он стоит и ждет меня!» – с замиранием сердца подумала я.
Синие вспышки его глаз ослепили меня с расстояния в десять ярдов. Есть ли еще на свете мужчина с такими сексуальными ногами? «Он никогда не должен носить ничего кроме джинсов „Ливайс"», – подумала я рассеянно.
Взгляд его синих глаз наконец упал на меня. Опустив голову, я пошла через дорогу к нему навстречу. И вот я уже стою рядом с ним, и сердце у меня учащенно бьется, и мне это нравится. Мы оба улыбаемся, мы растеряны и растроганы чуть ли не до слез. Мы пока не очень знаем, как друг с другом обращаться в этом новом мире.
– Ну, как жизнь? – грубовато спросил он, обняв меня так неловко, что получился какой-то борцовский захват шеи.
«Да, нам, бывшим наркоманам, недавно вышедшим на волю, пока не очень удается внезапная нежность», – подумала я с болью. Мы умели выражать ее в реабилитационном центре, но здесь, среди нормальных людей, все иначе.
– Прекрасно, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, что у меня сейчас сердце разорвется от волнения.
– Временами, – уточнил он с иронической улыбкой.
– Да, – я широко улыбнулась дрожащими губами. – Мы пережили Клойстерс, чтобы рассказать об этом людям.
Мы были, как жертвы терроризма, захваченные когда-то вместе в самолете, которые потом встречаются раз в год, чтобы вспомнить, как они пили собственную мочу, выдирали у своих родных и близких изо рта кусок хлеба и терпели побои какого-то типа, у которого башка была обмотана полотенцем.
– Вот именно! – воскликнул он.
– Вот именно, – согласилась я.
Я все ждала, что он что-нибудь скажет о моих волосах, но он не сказал, и я начала мучиться тревогой: неужели все так ужасно?
– Ты ничего нового во мне не замечаешь? – услышала я свой собственный вопрос.
– Ты сбрила усы? – засмеялся он.
– Да нет, – разочарованно пробормотала я. – Я подстригла волосы.
– Да-а. Действительно, – задумчиво протянул он. Я тут же прокляла себя за то, что упомянула об этом, и еще я прокляла всех мужчин за то, что они так ненаблюдательны. «Единственное, что они всегда замечают в женщине, – разочарованно подумала я, – это большие сиськи».
– Очень мило. В стиле «гамэн».
Не знаю, может быть, он сказал это просто из вежливости, но мне уж очень хотелось ему поверить.
– Что будем делать? – спросила я, снова придя в хорошее расположенье духа.
– А что бы ты хотела делать?
– Мне все равно, – простовато улыбнулась я. – А ты что хочешь?
– Чего бы мне действительно хотелось, – задумчиво ответил он, – так это купить четвертинку виски, выпить ее примерно за час, потом отвезти тебя к себе домой и трахнуть как следует. Но, – он улыбнулся, взглянув на мое искаженное гримасой ужаса лицо, – нам этого нельзя.
– Мы даже в паб не можем пойти, – сказала я, по-мужски сдержанно кашлянув и давая тем самым ему понять, что не приняла всерьез его высказывание, что я не стану, как девчонка, липнуть к нему, капризничать, топать ножкой при всем честном народе: «Ты обещал трахнуть меня как следует! Ты обещал!»
В Клойстерсе я поняла свою основную ошибку в отношениях с мужчинами: я слишком явно показывала им свою заинтересованность. А слишком заинтересованные девушки отпугивают мужчин. В этом нет сомнений. Значит, чтобы не отпугнуть их, ты должна притворяться незаинтересованной. И когда утром уходишь от них, и тебе говорят: «Ну, пока. Увидимся», не следует жадно и умоляюще спрашивать: «Когда? Сегодня вечером? Завтра? Когда, когда, когда?» Ты должна просто спокойно сказать: «М-м-м, ага, увидимся», провести рукой с безупречным маникюром по его небритой щеке и выпорхнуть прочь в облачке таинственной незаинтересованности.
Мне хотелось сыграть в полную силу. Сломать старые стереотипы. Сделать все, как учили. И вот Рейчел… благосклонно, но сдержанно улыбается Крису в ответ на его предложение:
– Мы могли бы… ну не знаю… сходить в кино, например?
Конечно, не совсем то, что мне хотелось услышать. (В кино? В это чертово кино, будь оно трижды проклято? И все?)
Ну, нет, я так просто не сдамся. Меня можно лишить валиума, кокаина, кредитных карточек, но только не души. И не аппетита.
– Можно было бы пойти куда-нибудь поесть, – предложила я, вспомнив, что мы с Люком проводили в ресторанах счастливейшие часы. – Это-то нам еще не запретили, правда?
– Кажется, нет, – согласился он, – если только, конечно, кого-нибудь из нас сразу не стошнит, а другой не закажет пять десертов или не позволит себе еще какое-нибудь извращение.
– Куда пойдем? – спросила я, очень довольная. Я представляла себе какое-нибудь романтическое бистро с приглушенным освещением. Наши лица сближаются, на них ложатся отблески свечей. Мы говорим, говорим, и хозяин ласково посматривает на нас, а все остальные стулья уже сложены на столы, а мы все разговариваем и ничего не замечаем.
– Давай просто прогуляемся и посмотрим, что нам понравится по пути, – предложил он.
Пока мы брели по улице, я все никак не могла выбросить из головы его слова о том, что он хотел бы трахнуть меня как следует. Умеет сказать, подлец. М-м-да…
Стоп! Тебе нельзя даже думать ни о чем таком!
Да, правильно, нельзя. Я пришла в себя. Хорошо, пусть он великолепен, но мы друзья и не более того. И, как ни странно, это меня вполне устроило. Все во мне сжималось при мысли о сексе на трезвую голову с кем-нибудь кроме Люка. Мне никогда больше не оказаться в постели с Люком! Я содрогнулась, как от холодного, пронзительного ветра. На какую-то долю секунды я забыла, как я его ненавижу. Мне пришлось силой вернуть себя в настоящее, то есть туда, где мы с Крисом шли вечером по улицам Дублина.
Мы отправились в «Темпл-бар» на левом берегу. Мой родной город хорошел на глазах. Это было круто. Просто здорово! Могла бы я жить здесь? Не знаю… Этот город, безусловно, сильно отличался от того, в котором я провела последние восемь лет.
Достаточно ли отличался, чтобы я смогла тут жить? Я испуганно вздрогнула от этой мысли.
Если не останусь в Дублине, куда я поеду? Обратно в Нью-Йорк? Чтобы снова встретиться с Бриджит. Люком и со всеми остальными? Нет. Пожалуй, нет. Я повернулась к Крису и улыбнулась ему.
«Спаси меня!»
Мы как раз вошли в ресторан, который мне в высшей степени подходил. Там было все, как я хотела: и свечи, и клетчатые скатерти, и полный добродушный хозяин. Даже, я бы сказала, толстый.
– Как тебе здесь? – с надеждой спросила я, ожидая, что с минуты на минуту мои фантазии станут реальностью.
– Не знаю, – Крис неопределенно развел руками. – Слишком…
Мне очень хотелось остаться здесь. Но я улыбнулась и сказала:
– Ну да, немного… того, – я себя просто ненавидела.
Надо было сказать то, что думаю. Еще одна упущенная возможность изменить свое поведение! Как же я устала от бесстрастного голоса Джозефины, который непрерывно вещал у меня в голове!
И мы пошли дальше, минуя уютные бистро с приглушенным освещением. Каждое из них Крис забраковывал туманным:
– Тебе не кажется, что здесь как-то…
У меня упало настроение. После каждого очередного разочарования я отвечала Крису все более кратко и отрывисто. Наконец мы вошли в какой-то желтый гулкий сарай. «Джипси Кингз» выдавали свои жуткие децибелы.
– Как тебе здесь? – спросил Крис.
Я поджала губы, всем своим видом спрашивая: «Здесь? Ты что, совсем уже?»
– Ну, тогда вперед! – бодро сказал он, открывая передо мной дверь.
«Дерьмо!» – подумала я с тихой яростью.
Я чуть не оглохла от этого гвалта. Вот тогда-то я и поняла, что старею, что теперешняя Рейчел смотрит на мир совсем иначе, чем прежняя Рейчел-наркоманка, у которой голова была затуманена граммом-другим коки.
С почти маниакальным радушием нас приветствовала девочка лет двенадцати в пончо и сомбреро.
– Столик на двоих, – сказал Крис, бешено вертя головой и оглядываясь по сторонам, как будто искал кого-то.
Нас провели к столику по засыпанному опилками полу. Кто-то окликнул меня: «Рейчел, Рейчел!»
– Рейчел! – голос приближался. Наконец-то я определила, откуда он исходит. Оглянувшись, я столкнулась нос к носу с Хелен. На ней была красная легкая блузочка, очень короткая юбка, а на шее, на тесемке, болталось сомбреро. В руках она держала поднос.
– Ты что здесь делаешь? – спросила она.
– Нет, это ты что здесь делаешь?
– Я здесь работаю, – просто ответила Хелен. И тогда мне все стало ясно.
– Так это и есть твой «Мекссс»? – спросила я.
– Некоторые называют это клубом «Мекссс», – Хелен бросила тревожный взгляд на девочку-маньячку, которая, между тем, продолжала улыбаться: то Хелен, то мне, то Крису, и с такой интенсивностью, что казалось, вот-вот взорвется. – Это ко мне, – она отобрала у девочки меню. – Я их сама посажу. Только не думайте, что будет много бесплатной выпивки, – бросила она нам через плечо, виляя своей аккуратной попкой между нагрузившимися текилой посетителями.
– Садитесь сюда, – она швырнула меню на шаткий деревянный столик со столешницей размером с альбомную обложку. Через несколько секунд мои ладони уже были в занозах. – Надо пойти отнести этим козлам выпивку, – объяснила Хелен, кивнув на большую компанию очень пьяных парней за соседним столиком. – Скоро вернусь.
Мы с Крисом посмотрели друг на друга. Он улыбнулся. Я – нет.
– Ты знал, что Хелен здесь работает? – срывающимся голосом спросила я.
– Что? – переспросил он, пытаясь перекричать шум.
– Ты знал, что Хелен здесь работает? – прокричала я, уже не слишком скрывая свою злость.
– Нет, – он широко раскрыл глаза, – понятия не имел.
Я ему не поверила.
Я просто ненавидела его. Он вовсе не хотел встречаться со мной. Я была просто ступенькой на пути к кому-то другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67