Надо было все-таки съесть те бобы. Теперь поздно.
Спала я ужасно, прерывисто и поверхностно. И проснулась утром, в половине седьмого, с невыносимым чувством полного провала. Я мрачно оделась, взяла сумочку и пошла к двери.
Уже у самой двери я вдруг заколебалась, подумав, что больше у меня в жизни нет ничего и никого. Тогда, порывшись в сумочке, я нашла ручку, написала на клочке бумаги свой номер телефона и положила к нему на подушку. Я не стала, как тогда с Люком, комкать бумагу в шарик, бросать его в мусорную корзину и говорить: «Вот. Это избавит тебя от лишних хлопот». Потому что в данном случае это было бы правдой.
– Я тебе позвоню, – сонно пробормотал Крис. Разумеется, он не позвонил.
Я теперь жила без наркотиков, но в остальном моя жизнь ничуть не изменилась. Я стояла на автобусной остановке, и люди, глядя на мой вечерний наряд, усмехались. Кроме одного мальчика-подростка, который взялся за меня всерьез: уселся в автобусе сзади меня и нашептывал: «Трусики. А я вижу твои трусики». Он бормотал это так тихо, что поначалу я думала, что мне это только кажется. Я хотела пересесть, но побоялась, что все опять обратят на меня внимание.
Когда я выходила из автобуса, водитель подмигнул мне и сказал:
– Придется объясняться с мамой!
Я сделала вид, что не обратила внимания, ступила на тротуар, пообещав себе не поднимать глаз, ни за что не поднимать глаз, не смотреть на окна отъезжающего автобуса. И все же инстинктивно посмотрела. Конечно же, мальчишка продолжал пялиться на меня. Я быстро отвела взгляд, но по его жестам успела понять, что он еще оттянется сегодня, вспоминая встречу со мной. Я пошла домой. У меня было чувство, что я вывалялась в грязи. «Ну что ж, хоть кому-то я нравлюсь», – с горечью подумала я, идя от остановки к дому.
Мама встретила меня так, что я сразу вспомнила, почему когда-то уехала из дома. С дико расширенными глазами, в ночной рубашке. Она истошно вопила:
– Где, черт подери, тебя носило? Я уже хотела звонить в полицию!
– Я ночевала у миссис Хатчинсон.
Я решила, что если назову это «ночевать у миссис Хатчинсон», все будет выглядеть гораздо приличнее, чем если я скажу: «Я переспала с Крисом, но у нас ничего не получилось, у него проблемы с эрекцией».
– Я была у миссис Хатчинсон и вернулась бы домой, но у них угнали машину, и пришлось звонить в страховую компанию, и все это заняло столько времени…
Я быстро-быстро говорила, пытаясь этой историей про угнанную машину отвлечь от себя мамин гнев.
– Филомена и Тед Хатчинсоны сейчас на Тенерифе, – зашипела она. – Ты была там наедине с их сыном!
– Именно так, мама! – вызывающе произнесла я. Я устала от всего этого. В конце концов, я взрослый человек.
И тут она разошлась. Она пыталась ударить меня, кинула в меня расческой, садилась на стул и тут же снова вскакивала, орала – и все это одновременно.
– Шлюха! – вопила она. – Ни стыда ни совести! А он-то! Женатый человек. А его трое детей? О них, конечно, ты не подумала?
Вероятно, по моему лицу было видно, как я поражена, потому что она взвизгнула:
– Ах, ты даже не знала? Что же ты за дура такая! Проклятая эгоистичная дура, которая всегда все делает через задницу! – ее лицо побагровело, она тяжело дышала. Я похолодела от ужаса.
– Держу пари, ты также не знаешь, за что его вышвырнули из Клойстерса в первый раз! Потому что его застали с замужней женщиной, в ванной! И еще… Сказать, что меня бесит больше всего?
– Нет, – попросила я. Но она все равно сказала.
– Мало того, что ты сделала меня посмешищем с этой своей наркоманией. Так теперь еще и это! Ты всегда была эгоистичной дрянью, и я не забыла, как ты съела пасхальное яйцо бедной Маргарет. Ты все это делаешь мне назло…
Я бросилась вон из комнаты, взбежала по лестнице, а она снизу, из ванной, кричала мне вслед:
– Эгоистичная, мерзкая девчонка! Можешь убираться! И обратно не возвращайся. Собирайся и проваливай. Я лично испытаю огромное облегчение. Не хочу тебя больше видеть. Ты меня измучила…
Меня трясло. Я всегда ненавидела ссоры и пасовала перед яростью мамы. Но на этот раз ее презрение ко мне привело меня в ужас. Конечно, я давно подозревала, что сильно разочаровала ее, но это так больно – получить столь явное подтверждение своим подозрениям. Не говоря уже о том, что она сообщила мне о Крисе. Мне не верилось. Так значит, он женат! И у него трое детей! Он явно не живет со своей женой, но от этого не легче.
Я все не могла смириться с тем, что настолько его не возбуждаю, что он даже кончить не смог. Его равнодушие уже само по себе расстроило меня, но в сочетании с гневным презрением матери – это было больше, чем я могла вынести.
Теперь я точно знала, что буду делать дальше. Сначала – переодеться. А потом – просить милостыню, воровать, занимать – что угодно, лишь бы раздобыть много денег, накупить чертову кучу наркотиков, заглотить их и… почувствовать себя лучше.
Ворвавшись к себе в комнату, я захлопнула дверь, чтобы не слышать маминых истерических воплей. Занавески были задернуты, а в моей постели кто-то спал. И даже не один, а двое. Хелен и Анна. Опять!
«Почему в этом доме никто никогда не спит в своей собственной постели!» – устало подумала я. И почему Хелен и Анна спят вместе? Они же друг друга терпеть не могут. Обе крепко спали, свернувшись, как двое котят, нежные и милые, с разметавшимися по подушкам длинными черными волосами. Их роскошные ресницы отбрасывали тени на гладкие смуглые щечки.
Я включила свет, и тут же поднялся недовольный рев.
– Ч-черт! – одна из них села в кровати. – Я же сплю!
– Выключи ты этот чертов свет! – простонала другая.
– Нет уж, – сказала я. – Это моя комната и мне нужно собрать вещи.
– Свинство, – пробормотала Хелен, вылезла из постели и принялась рыться у себя в сумочке.
– Ты вообще как? – озабоченно спросила меня Анна.
– Прекрасно, – коротко отозвалась я.
– Вот, – сказала Хелен, вручая Анне темные очки. – Надень, и давай спать дальше.
Сама Хелен тоже надела очки, и они снова легли. Так и лежали в постели в черных очках.
– Ну, – лениво спросила Хелен. – Трахнул тебя тот парень?
– Да, – дрожащим голосом ответила я, – и нет.
Хелен приподняла бровь:
– И да и нет? У него что, не стоит?
Я отмахнулась, жалея, что вообще ответила. Мне не хотелось обсуждать это.
– Осмелюсь напомнить тебе, – не отставала Хелен, – что анальное проникновение тоже считается половым актом.
– Спасибо, Хелен.
– Так у вас было?
– Что?
– Анальное проникновение.
– Нет.
– Тебе что, так не нравится?
– Да нет, я ничего не имею против. Вообще-то я никогда не пробовала, но никогда не призналась бы в этом своей младшей сестре. Это я должна была бы рассказывать ей о таких вещах, а не наоборот.
– Еще бы, – проворковала она.
65
Я опустошила мамин кошелек, взяв сто тридцать долларов, должно быть, отложенные на хозяйство. Потом я сдула пыль с ее кредитной карточки и прихватила и ее на всякий случай. Я подумала, не обчистить ли еще и Анну, но у нее, к счастью, оказалось лишь восемь пенсов в маленькой сумочке. Хелен клала свои деньги под подушку, так что ее растрясти не было никакой возможности.
У меня не было чувства, что я делаю что-то дурное. Я находилась во власти порыва и не могла остановиться. Мне позарез нужен был валиум и немного коки. Это все, о чем я сейчас могла думать. Злые слова моей матери рвали мой мозг на куски, и жить с этой болью я не могла.
Не помню, как я добралась до города. Все во мне кипело, каждая клеточка моего организма требовала химической подпитки, и не было на свете силы, которая могла бы меня остановить. Я совершенно не представляла себе, где раздобуду наркотики, но сразу сообразила, что в городе шансов больше, чем в нашей глуши. Я слыхала, что Дублин – очень неблагополучный в смысле наркотиков город. Так что надежда была.
Выйдя из поезда, я задумалась, куда податься. Лучше всего покупать коку в ночных клубах, но редкий ночной клуб открыт в девять утра. Мне бы подошел паб. Но где он, этот паб? Который из них? И почему все они закрыты? Я шла по улице, гонимая страхом и нарастающей жаждой наркотиков.
Помню, как-то мне ужасно хотелось в сортир, а нигде поблизости не было. Я тогда так же бегала по улицам в поисках кафе или бара. Все двери были закрыты, все здания как будто повернулись ко мне спиной. А мне хотелось все сильнее и сильнее, уже нестерпимо. И вот теперь я испытывала то же чувство беспомощности и тоски. Все пабы, в которые я пыталась зайти, были закрыты.
«Иди домой».
«А вы идите на фиг, Джозефина!»
– В котором часу открываются пабы? – в отчаянии спросила я какого-то человека, спешащего на работу.
– В половине одиннадцатого, – ответил он, опешив.
– Все? – хрипло выдохнула я.
– Да, – кивнул он и посмотрел на меня странным взглядом, от которого при других обстоятельствах я бы съежилась.
Ну, разве после этого не понятно, что Ирландия – страна идиотов? У каких еще придурков пабы открываются в половине одиннадцатого? Когда день уже практически закончен?
О, если бы в Дублине был квартал красных фонарей! И почему я не родилась голландкой?
Я свернула куда-то и. двигаясь наобум, на свое счастье оказалась на длинной улице, название которой иногда слышала в программах новостей: там вечно кого-нибудь убивали и насиловали. В Дублине в год убивали двух-трех человек и как раз на этой улице. Из уст в уста передавались рассказы о приличных гражданах из среднего класса, жителях пригородов, которые по ошибке забредали сюда и которым предлагали наркотики сто восемьдесят четыре раза на расстоянии в десять ярдов.
Ура!
Но, когда надо, как нарочно – ни одного торговца наркотиками. Может быть, еще слишком рано, и они все еще спят? Ах, было бы у меня рекомендательное письмо от Уэйна! Целую вечность я тащилась вдоль испещренных граффити жилых многоквартирных домов. Все фасады были украшены искривленными гигантскими изображениями шприцев, перечеркнутыми красным крест накрест, и надписями: «Наркоторговцы – вон!» Это неопровержимо свидетельствовало о том, что наркотики здесь продаются, и в изобилии. Но ко мне никто не подходил, не валил меня на землю и не вкалывал насильно героин, как это обычно говорили в сводках новостей. Дилер, культурно предлагающий гражданам образцы своей продукции, мне тоже пока не попадался, но такие наверняка должны быть в этом благословенном районе. А может, мне стоило наведаться в местную школу, к которой, вероятно, каждое утро подкатывали целые автобусы с торговцами, нахваливающими свой товар, как на марокканском базаре.
Я увидела нескольких молодых людей в крутом прикиде и решила, что у них я, скорее всего, разживусь кокой. Но в ответ на мои многозначительные взгляды они только хихикали и чуть ли не покраснели. «Да не клею я вас!» – хотелось крикнуть мне. – «Все, что мне нужно, это доза кокаина». А еще болтают, что в Дублине неблагополучно, что кругом наркоманы, что это проблемный город! Самая большая проблема в Дублине – это раздобыть коку и валиум!
Наконец, прометавшись туда-сюда примерно с час, я заставила себя остановиться и просто ждать: стоять столбом на углу и всем своим видом показывать, как сильно мне надо…
Прохожие подозрительно на меня посматривали. Это было ужасно. Они, конечно, все понимали, зачем я здесь, и я кожей чувствовала их отвращение к себе. Чтобы выглядеть не так подозрительно, я села на грязные бетонные ступени жилого дома. Из подъезда тут же вышла женщина с целым выводком детишек и мрачно сказала мне: «А ну вставай». Я встала. Сквозь мою безумную решимость просачивался страх. Какая неприветливая и злобная тетка! И, наверняка, здесь таких полно. Я слыхала о «группах наблюдения за порядком», которые жители организовывали в таких районах. Они не только разрисовывали стены перечеркнутыми шприцами и угрожающими надписями. Наркоманов часто приходилось отправлять в больницы, так как их избивали. Я уже не говорю о том, что могли и застрелить.
Какой-то голос у меня внутри настойчиво убеждал меня убраться отсюда, пойти домой. Мне было стыдно до ужаса. Но как ни страшно было оставаться здесь, а уйти было еще страшнее. Я стояла, прислонившись к стене, умоляюще глядя на прохожих и вздрагивая от их ответных брезгливых взглядов.
Не помню, сколько времени я там ошивалась, но в конце концов ко мне подошел какой-то парнишка. Обменявшись несколькими словами, мы прекрасно поняли друг друга. Я сообщила, что остро нужна кока, а он дал мне понять, что мог бы помочь.
– И еще – успокоительные, – добавила я.
– Темазепам подойдет?
– Отлично.
– Коки придется подождать.
– Долго? – заволновалась я.
– Пару часов.
– Ладно, – понуро согласилась я.
– И мне – долю, – добавил он.
– Ладно, – опять согласилась я.
– Жди меня в пабе, в конце улицы.
Он взял у меня восемьдесят фунтов, это был грабеж среди бела дня, но я была не в том состоянии, чтобы торговаться. Когда он ушел, у меня возникло сильное подозрение, что я больше никогда не увижу ни его, ни коки, ни денег.
Будь проклято все на свете!
Я отправилась в паб. Теперь ничего не оставалось, кроме как ждать. Там было несколько посетителей, в основном, мужчины. Атмосфера казалась враждебной, я сразу остро почувствовала, что я здесь совершенно некстати. Когда я заказала себе бренди, в пабе вдруг стихли все разговоры. Был момент, когда я всерьез испугалась, что бармен откажется меня обслуживать.
Забившись в самый дальний угол, я тихо надеялась, что бренди немного успокоит мои взвинченные нервы. Но, выпив, я по-прежнему чувствовала себя ужасно. Пришлось заказать еще один. А потом еще один.
Избегая встречаться с кем-нибудь глазами, желая только одного – чтобы время шло побыстрее, я сидела на краешке стула и барабанила пальцами по коричневой столешнице. Но время от времени словно солнце вдруг проглядывало между туч – я вспоминала, что очень скоро стану счастливой обладательницей кучи кокаина. Возможно. Эта мысль ненадолго согревала меня, а потом я снова погружалась в кромешный ад собственных мыслей.
Я опять вспоминала ужасную ночь с Крисом, мамины обидные слова, отхлебывала очередной глоток бренди и пыталась сосредоточиться на мечтах о вожделенной коке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67