Стена молчанья.
– Прости меня, – повторила я. – Просто я сегодня уволилась, и поэтому, ну, ты понимаешь…
Нет ответа.
– Бриджит, выйди ко мне, пожалуйста, – взмолилась я. – Мне, правда, очень жаль.
Дверь распахнулась, на пороге показалась Бриджит с распухшим от слез лицом.
– Эх, Рейчел, – вздохнула она, и я не смогла определить по голосу, какая эмоция превалирует. Готовность меня простить? Усталость? Сочувствие? Может быть, ни то, ни другое, ни третье, но я все же надеялась, что первое.
– Давай отпразднуем твое повышение. Я угощу тебя шампанским! – предложила я.
Она опустила голову и принялась чертить носком туфли какие-то узоры на полу.
– Ну, не знаю…
– Давай! – горячо упрашивала я.
– Ладно, – уступила она.
– Только одна просьба, – затараторила я. – Ясейчаснамели, недашьлимневзаймынемного, ятебеверну, кактолькосмогу.
Спокойно, пожалуй, слишком спокойно, она вздохнула еще раз и согласилась.
Я потребовала, чтобы мы пошли в «Ламу».
– Мы должны пойти именно туда, Бриджит! – убеждала я. – В конце концов, не каждый день мы получаем повышение! Я, во всяком случае, точно, ха-ха-ха.
В «Ламе» над памятным пластиковым диванчиком повесили объявление: «Люди с голыми ногами сильно рискуют». Мы с Бриджит посмотрели на диванчик и в один голос сказали: «Мы сюда не сядем!» Видимо, подобное единодушие означало, что Бриджит все-таки простила меня. Но разговор не клеился. Я очень, может быть, даже слишком, старалась показать, как я рада ее успеху.
Когда я в очередной раз вкручивала ей, как за нее рада, она посмотрела на дверь и пробормотала:
– Вон твой парень.
«Пожалуйста, пусть это будет Люк, Господи!» – взмолилась я. И Господь сжалился надо мной, правда, на одном условии: это действительно оказался Люк, но… не один, а с Аней, с изящной, худенькой, загорелой Аней с миндалевидными глазами. Первой мыслью, мелькнувшей у меня в голове, была такая: «Если достаточно хорош для Ани, то подходит и мне». Хотя нельзя сказать, чтобы у меня был богатый выбор. Люк безразлично кивнул нам с Бриджит, но не подошел. Моя жизнь шлепнулась в лужу. А Бриджит громко спросила:
– С кем это наш хладнокровный Люк?
Люк и Аня выглядели так, как будто только что вылезли из постели. Или мне это только кажется? Но их лица были так близко друг от друга, и они так друг на друга смотрели! Их бедра соприкасались. Я чуть не вскрикнула, увидев, что он просунул руку за спинку ее стула, и приобнял ее за хрупкие, красивые плечи.
«Аня ему нравилась все это время», – с горечью подумала я. Конечно, мне следовало догадаться. И вся эта чушь, которую он нес мне о том, какая она хорошая девчонка! Теперь ясно.
– Хватит пялиться, – зашипела на меня Бриджит. Я вздрогнула и пришла в себя.
– Поменяйся со мной местами, – велела Бриджит. – Тебе надо сидеть к нему спиной. И не смотри, как голодный ребенок. И язык убери, а то он у тебя до колен свисает.
Я все в точности исполнила, и тут же пожалела об этом. Мне теперь ничего было не видно, и я попросила Бриджит быть моими глазами.
– Что он сейчас делает? – спросила я ее.
– Держит ее за руку, – ответила она, взглянув в ту сторону.
Я тихо застонала.
– Все еще? – спросила я несколькими секундами позже.
– Что «все еще»?
– Все еще держит за руку?
– Да.
– О боже! – я готова была разрыдаться. – И какой у него вид?
– Примерно шесть футов ростом, волосы темные…
– Да нет же! Какое у него лицо? Счастливое? Он выглядит влюбленным в нее?
– Допивай, – коротко велела Бриджит. – Мы уходим.
– Нет уж, – яростно прошептала я. – Я хочу остаться. И понаблюдать за ними…
– Нет, – твердо сказала Бриджит. – Такие вещи никогда к добру не приводят. И пусть это послужит тебе уроком. В следующий раз, когда встретишь сексуального и симпатичного мужика вроде Люка Костелло, может быть, подумаешь, прежде чем отшить его.
– Так ты считаешь, что он сексуальный и симпатичный? – искренне удивилась я.
– Конечно! – еще больше удивилась она.
– Почему ты мне раньше об этом не сказала?
– Я? Тебе что, всякий раз нужно мое одобрение, чтобы кого-нибудь или что-нибудь полюбить? – спросила она.
«Дура набитая! – в сердцах подумала я, – всего несколько часов как получила повышение, а уже строит из себя большого босса».
Я оплакивала свои отношения с Люком несколько дней. Чувство потери было необыкновенно острым. Мне не на что было надеяться: не могла же я конкурировать с Аней. Ни в коем случае. Я трезво оценивала свои возможности.
Я подыскивала работу. Именно «подыскивала», потому что мои усилия в этом направлении даже не заслуживали слова «искала». С моим неважным послужным списком и отсутствием высшего образования возможности были очень ограничены. Однако я набрела на работу в одном отеле. Конечно, не в таком приличном, как прежний, впрочем, я этим вовсе не хочу сказать, что прежний был приличным. Мое новое место работы называлось мотель «Барбадос». Почему именно так – понятия не имею. Барбадосом там и не пахло. Может, они воображали, что люди будут платить лишние деньги за иллюзию пребывания на Барбадосе в течение часа.
Мой босс, Эрик, был одним из самых толстых людей, каких я когда-либо видела, и носил прозвище «Ляжка». Большая часть персонала была из нелегальных иммигрантов, которым можно платить зарплату меньше минимальной.
И все-таки это была хоть какая-то работа. Другими словами, на меня одновременно обрушились тяжелый труд, нужда и тоска. Отработав первый день и вернувшись домой в состоянии крайнего утомления и подавленности, я услышала телефонный звонок.
– Да? – не слишком приветливо ответила я, готовая сорвать свое паршивое настроение на любом абоненте на том конце провода.
Последовала короткая, полная смысла пауза, после чего голос Люка, нежно лаская мой слух, произнес:
– Рейчел?
Мой мрачный мир озарился ослепительным светом.
Я инстинктивно почувствовала, что этот звонок – не из серии «Слушай, я что-то не могу найти свои трусы „Бивис и Баттхед". Я их не у тебя случайно оставил? В общем, если найдешь, будь добра, простирни и забрось мне». Наоборот. По голосу, по тому, как он произнес «Рейчел?», как будто погладил меня, я сразу поняла, что все будет хорошо. И даже лучше.
А ведь я была уверена, что он больше никогда не позвонит. Я чуть не расплакалась от облегчения, от счастья, от благодарности за то, что он дал мне еще один шанс.
– Люк? – спросила я. Обратите внимание: я не спросила «Дерил?» или «Фредерик?» или «Вельзевул?», не назвала первое пришедшее в голову мужское имя, как сделала бы, если бы хотела продолжать играть с ним в эти игры.
– Как ты? – спросил он.
«Ну, назови же меня „детка!" – молча взмолилась я.
– Хорошо, – сказала я. – Меня уволили с работы, я нашла новую, но она – в ужасном месте. Мне кажется, что там бывают только проститутки. И деньги маленькие. А вообще-то, у меня все прекрасно. А ты как?
Он усмехнулся своей чудесной, теплой, дружеской усмешкой, как бы говорящей «ну ты даешь!», и я почувствовала, что люблю его.
– А пообедать можно тебя пригласить? – вместо ответа спросил он.
Пригласить пообедать. Пригласить пообедать! В одном этом слове столько всего! Это значит: «Ты мне нравишься. Я буду заботиться о тебе» и, что совсем не маловажно, «я заплачу за тебя». Мне очень хотелось спросить: «А как же Аня?», но единственный раз я, которая всю жизнь только и делала, что все портила, поступила правильно – то есть промолчала.
– Когда? – только и спросила я, мысленно повторяя: «Сейчас, сейчас, сейчас!»
– Может, сегодня вечером?
Наверно, мне следовало сделать вид, что я занята. Разве это не вернейший способ проверить, так ли ты дорога своему приятелю? Но я больше не хотела давать ему ни малейшего шанса ускользнуть от меня.
– Очень хорошо, – мило улыбнулась я.
– Да, и прости пожалуйста, что я не подошел к вам с Бриджит тогда, – прибавил он. – Просто Анин парень только что ее бросил, и мне хотелось подбодрить ее.
Чаша моего счастья перелилась через край.
44
Это было свидание, настоящее свидание! Он сказал, что зайдет за мной в половине девятого и поведет меня во французский ресторан. Меня, правда, чуть-чуть встревожило, что ресторан – французский. Во французские рестораны ходят только провинциалы, а чтобы произвести впечатление на девушку, надо вести ее в туркменский ресторан. А потом я подумала: «Да не все ли равно!»
Собиралась я медленно и спокойно. Не было того возбужденного, взвинченного состояния, в которое я обычно впадала в связи с Люком. Вместо него у меня внутри стоял ровный гул спокойного предвкушения.
Конечно, у меня слегка тряслись поджилки от страха, а в животе, казалось, порхают бабочки. Вернее, они пока не порхали – только чуть встрепенулись, чтобы дать мне понять, что они тут. «Разумеется, – напоминала я себе, – Люк курсирует между мною и Аней, и бог знает сколькими еще». И все-таки, почему-то я знала, что это не так. Непонятно, на чем была основана такая глубокая уверенность, но я не сомневалась.
Мы вдвоем уже преодолели столько поворотов и завихрений: провели вместе ночь после вечеринки в «Рикшо», потом он захотел встречаться со мной, а я ему отказала, потом мы встретились на вечеринке у меня дома, и пришел его черед отказать мне, потом он повсюду разыскивал меня, и нашел в «Ламе», и у нас был умопомрачительный секс, потом явился Дерил, и Люк, разозлившись, ушел. Если после всех этих взаимных притяжений и отталкиваний он все еще хочет пригласить меня пообедать, а я все еще хочу принять его приглашение, значит, между нами существует хотя бы искра взаимопонимания. Мы достигли своеобразного плато, мы знали друг о друге достаточно хорошего и плохого, особенно – плохого, и все-таки… оба хотели продолжать восхождение.
Для французского ресторана я выбрала очень скромную одежду. По крайней мере, верхнюю. Я надела то, что называла своим «взрослым платьем». Я так его называла, потому что оно было не из лайкры, и под ним не просматривалась линия трусиков. Оно было темно-серое, монашеское. Из-за всех перечисленных выше свойств оно еще в магазине показалось мне провальным, но Бриджит просто вынудила меня купить его. Она сказала, что придет день, и оно мне очень пригодится. Я тогда ответила, что пока не собираюсь умирать или уходить в монастырь, или привлекаться к суду по делу об убийстве. Но сейчас, изучая в зеркале свое скромное и, как оказалось, вовсе не противное отражение, я пришла к выводу, что Бриджит была права.
Я надела туфли на высоких каблуках и подняла волосы наверх. Обычно я делала либо то, либо другое, потому что не хотела возвышаться над окружающими подобно корпусу океанского лайнера. Но Люк был достаточно высок, чтобы это выдержать.
Под свою «сутану» я поддела черные чулки и пояс. Верный знак того, что я без ума от Люка. Потому что никто не решится надеть такое белье, если не планирует вскоре снять его. Неудобно и неестественно. Я чувствовала себя ужасно неуклюжей.
В восемь тридцать явился Люк. Я посмотрела на него, темноглазого, чисто выбритого, благоухающего чем-то цитрусовым, и мои бабочки разом проснулись, зашебуршились, и начали препираться между собой. Сегодня Люк выглядел гораздо более ухоженным, чем обычно. Меньше волос и джинсы. Я расценила это как свидетельство того, что он теперь серьезно ко мне относится, и ужасно обрадовалась.
Когда он вошел, я приготовилась утонуть в его объятиях. Но, к моему удивлению, он меня даже не поцеловал. Вздрогнув от неожиданности в начале, я быстро собралась и решительно отказалась погрузиться в пучину отчаяния, которая призывно манила меня. Нет, мне не пришла в голову мысль: «Я ему не нравлюсь». Я знала, что нравлюсь, я могла бы что угодно на это поставить.
Он вежливо присел на диван, не швырнув меня на пол и не изнасиловав. Как это странно – находиться в одной комнате уже больше пяти секунд и все еще быть одетыми!
– Я сейчас, – пообещала я, – еще минутку.
– Ничего, – сказал он.
Он следил за мной глазами, пока я неуклюже ковыляла по квартире в поисках ключей. То задену бедром за край стола, то локоть обдеру о дверную ручку. Ничто не сравнится с этим ощущением: тот, кого ты страстно желаешь, наблюдает за тобой и наслаждается даже твоей неловкостью. Наконец я повернулась к нему и потребовала ответной страсти.
– Ну что?
Я знала, что все будет хорошо.
– Ты… – он помолчал, – …очень красивая. Правильный ответ.
Я никогда не бывала в ресторане, в который он меня повел, даже не слыхала о таком. Но он оказался чудесным. Толстые ковры, приглушенный до сумеречного свет, почтительные официанты, бормочущие с французским прононсом, настолько преувеличенным, что они едва понимали друг друга.
Мы с Люком почти весь вечер промолчали. Но это не свидетельствовало о нашем разладе. Никогда еще я не чувствовала ни с кем подобной близости. Мы только и делали, что улыбались друг другу. Мы расточали друг другу широкие, сияющие улыбки.
Он продолжал вести себя так же сдержанно, без малейшего намека на фамильярность, как и в начале вечера. Так что оплатить такси, открыть перед дамой дверь, пропустить ее вперед, при этом не задев ее и краем одежды, – все это я хлебала полной ложкой. И что характерно – каждый свой жест мы сопровождали широкой улыбкой.
Когда Люк, подав мне руку, галантно подсаживал меня в такси, мы чуть головы себе не оторвали, стараясь встретиться глазами и улыбнуться друг другу. Подъехав к «Ля бон шери», мы вышли из машины, чтобы тут же обменяться ослепительными улыбками. Мы улыбались всем существом, вплоть до пальцев ног. Потом – короткая пауза: он расплачивался в шофером. И тут же мы снова поворачиваемся друг к другу, и впиваемся друг в друга глазами.
Он спросил: «Ну как?» – ирландский вариант «Пойдем?», предложил мне свою согнутую руку, и мы вплыли в ресторан, где с большим энтузиазмом, хоть и на непонятном языке, нас приветствовали официанты. И от радости мы, конечно, тут же снова обменялись взглядами и улыбками.
Нас провели к столику, который был так слабо освещен, что я едва могла видеть Люка.
– Тебе нравится, детка? – прошептал он.
Просияв, я кивнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67